Исчадие ветров - Ламли Брайан. Страница 14

Все трое дружно кивнули, но Уайти не преминул напомнить:

— У нас ведь только три пушки на четверых.

— Трейси поставим в середину, — ответил я. — Сомкнемся вокруг нее треугольником. Джимми возьмет свою винтовку, а мы с тобой — по пистолету.

— А как же все те припасы, которые мы приготовили, чтобы взять с собой? — спросил Джимми.

— Они очень даже могут пригодиться. Как и планировали, возьмем.

Втроем мы принялись дергать и толкать дверь; Трейси подбадривала нас. В конце концов нам удалось снять ее с погнутых петель, и она рухнула на красный от крови снег. Мы поспешно побросали вниз снаряжение и спрыгнули сами. Последней прыгнула Трейси; Джимми поймал ее на лету.

Теперь было явственно слышно, как шуршали по снегу огромные лыжи и хлопали полощущиеся паруса. Сгибаясь под рюкзаками и таща за собой импровизированные сани, на которых были навалены припасы, мы торопливо обошли разбитый самолет с хвоста и впервые получили возможность увидеть сразу обе противоборствующие стороны, замершие друг перед другом.

Снежные корабли — двенадцать в ряд — остановились, их паруса уже были наполовину убраны, и народу на палубах заметно поубавилось — воины с блестящей от масла кожей уже оказались на снегу, там они садились на медведей и сгоняли своих зверей в явно отработанные построения. Люди и медведи — устрашающая армия, фантастическое зрелище!

В правой руке каждый из сошедших с кораблей держал копье, а к кожаному поясному ремню было прицеплено нечто вроде начищенного до блеска чекана — топорика с лезвием и острым клювом вместо обуха. Медведи, конечно же, не имели ни оружия, ни доспехов — им хватало крепких шкур с толстым густым мехом, а мощные зубы были самым лучшим оружием для рукопашной схватки, какое мне только доводилось видеть. Две армии, выстроившись в две шеренги, неторопливо сходились. Облаченные в меховые шубы эскимосы, индейцы и белые, восседавшие на волках, шли навстречу людям, принадлежавшим к тем же расам, но имевшим совсем другие идеалы и религиозные убеждения, ехавшим на громадных белых медведях. Армии сближались неторопливо, словно пытаясь на несколько мгновений растянуть то хрупкое равновесие, которое установилось было на белой равнине Бореи, а потом с криком и грохотом столкнулись в ужасном сражении!

Двойной ряд всадников на волках сразу оказался разорван, и медведи ринулись в брешь, громя и топча все на своем пути. Однако, даже несмотря на чудовищную силу и свирепость этих зверей, им не приходилось рассчитывать на легкую победу. Я видел, как огромный волк прокусил ногу медведю и тот упал вместе со своим всадником. Но его седок-эскимос умудрился в падении метнуть копье в ехавшего на волке меднокожего наездника. Бросок был настолько силен, что даже скользящий удар сбросил индейца с волчьей спины. В следующую секунду спешенные всадники схватились врукопашную, а потом коренастый воин со снежного корабля вонзил свой блестящий чекан в горделивое горбоносое лицо волчьего наездника. Затем эту кровавую героическую сцену поглотила общая схватка, и я не видел, чем она закончилась.

Мы со всех ног бежали к разрыву в рядах Детей Ветров, тащили сани и держались кучкой, закрывая со всех сторон Трейси и стреляя на бегу во всех волчьих всадников и их зверей, которые оказывались поблизости. Нас заметили, как только мы покинули самолет, и ближайшая группа наших врагов уже отчаянно пробивалась к нам; волчьи всадники не намеревались позволить нам спокойно уйти. А потом откуда-то из-за наших спин, со стороны возвышавшейся поодаль пирамиды, прозвучала новая команда.

Кто-то мерзко, протяжно заулюлюкал, и сразу же целая толпа волчьих всадников бросила сражение, развернулась кругом и устремилась к нам! Громко браня сквозь чавканье пистолетов и сухой треск винтовки Джимми Франклина, погоняя своих спутников, я оглянулся и увидел несущиеся по равнине длинные острые нарты. Блестящие полозья проламывали наст и вздымали крылья искрящейся снежной пыли. Шесть редкостно крупных волков тащили нарты, послушно подчиняясь бичу погонщика-эскимоса, а на санях, держась за высокие, как у колесницы, борта, сидели полдюжины самых свирепых, самых могучих мужчин, каких мне только доводилось видеть. Трое из этих гигантов были эскимосами, двое — меднокожими индейцами, а один — белым.

Ах да, позади них скрючился тот самый, кто так жутко улюлюкал, — Борис Жаков, свихнувшийся от ветров фанатик, первый жрец Итаквы. Следом поспевали еще две нарты с подкреплением в виде вернувшихся малых жрецов, а еще дальше, примерно в миле за ними, тянулось еще одно войско, не меньше того, что было прежде.

Двенадцать, если не пятнадцать сотен всадников на волках скакали наперегонки, умудряясь не нарушать строя в виде тугого клина, и держали на изготовку гарпуны и копья. А затем передние нарты пронеслись совсем рядом с нами, обдав наши лица снежной пылью. Шесть гигантов-воинов на ходу спрыгнули с них и устремились к нам. Только теперь я увидел, что они запаслись металлическими щитами и вооружены были большими металлическими томагавками!

Укрываясь за щитами, высоко подняв свое оружие, они приближались, сжимая нас в кольцо, а сзади их подпирала добрая дюжина всадников на волках. Стоя вполоборота, я отчетливо видел лицо русского жреца. Он возвышался на нартах, остановившихся за спинами наступавших на нас воинов; его глаза сверкали триумфом.

— Жаков, мерзкий пес! — заорал я и навскидку выстрелил в его сторону. Я успел увидеть, как от бортика нарт, совсем рядом с его лицом, полетели щепки, но тут мне пришлось переключиться на более неотложные заботы. Один из облаченных в меха гигантов оказался совсем рядом, за ним приближался второй. Моя первая пуля, не причинив никому вреда, звякнула о металл, зато вторая, пройдя над краем щита, попала воину точно в горло. Белый, широкоплечий богатырь ростом в добрых семьдесят восемь дюймов, невнятно вскрикнул, схватился обеими руками за горло и осел на снег, обливаясь кровью. Но мои выстрелы, казалось, нисколько не напугали оставшихся пятерых, а, напротив, подтолкнули их. Они рванулись вперед…

Винтовка Джимми Франклина била сильнее, чем пистолеты; припав на колено, он сажал пулю за пулей в любую появлявшуюся цель. Уже двое громадных эскимосов и один индеец рухнули с пробитыми одной пулей щитами и телами. И пара всадников упала, обливаясь кровью, со своих волков. Наши с Уайти пистолеты достойно поддерживали работу винтовки, но оружия у нас попросту не хватало. Взвились в воздух копья, ринулись вперед воины со сверкающими томагавками…

Меня сбило с ног, уже перекатываясь, я услышал, как вскрикнула Трейси, и поспешно вскочил. Уайти корчился на земле, пытаясь вырвать копье, пригвоздившее к снегу его пробитое бедро. Еще один индеец схватил огромной ручищей мою сестру и совсем было изготовился взвалить ее на широченное плечо, укрытое меховой одеждой. Я всадил пулю точно в сердце краснокожего, видел, как перекосилось его лицо с орлиным носом. Он громко вскрикнул и рухнул. Трейси, рыдая, упала рядом со мною, ее трясло. Уайти, потеряв сознание, растянулся на снегу. Хриплый крик Джимми Франклина заставил меня резко обернуться в поисках новых врагов. Поблизости никого не оказалось, лишь чуть поодаль стоял единственный уцелевший великан-эскимос. Я тщательно прицелился в него и нажал на спуск. Боек щелкнул в пустом патроннике.

Тут я сообразил, что Джимми намеренно прекратил стрельбу, увидев, что отряд волчьих всадников и единственный уцелевший гвардеец подались назад. Лишь жрец-русский продолжал бесноваться, сидя в безопасном отдалении на своих санях. Даже не понимая ни слова того языка, на котором он кричал, я точно знал, что он требовал от воинов, чтобы они продолжили атаку, обзывал их трусами и осыпал всяческими оскорблениями. Но они не желали слушаться его, их что-то внезапно и очень сильно напугало — точно, не мой жалкий отряд и наше чудесное оружие.

Они смотрели на что-то за нами, над нами, смотрели, широко раскрыв глаза и рты, не скрывая страха! Опустив оружие, они продолжали пятиться от нас; одинокий пеший воин прыгнул в седло волка, оставшегося без всадника, и все это время они смотрели в одну точку и определенно к чему-то прислушивались.