За зеркалами (СИ) - Орлова Вероника. Страница 29

            Нос защекотало запахом чистого детского тела. И понимание, что мальчик в тот день купался именно ради встречи с ним вызвало всплеск азарта. Да, он отлично знал, что в обычные дни детей с приюта никто не мыл, так как мыло, да и вода там были дорогим удовольствием. Но вот перед встречей с важными людьми юные тела отдраивали, как драят комнаты ленивые хозяйки перед приходом гостей.

            Очередной глупый стереотип. Чистота. Люди придавали ему слишком большое значение, маскируя под чистотой собственного образа свои самые грязные мысли. Но он...он научился видеть куда глубже в человека. Он научился сквозь комья людской грязи или же, наоборот, показной блеск видеть те самые краски, которыми были покрыты души его ангелов. И он жадно тянулся к ним, как жаждущий зверь тянется к водопою за глотком живительной силы, которая наполняла нутро всё последующее время до того, как начиналась очередная ломка.

            - Вот же мразь, - таксист выматерился, отрывая его от приятных мыслей, и мужчина недовольно посмотрел на него, - я говорю, как только земля подонков таких носит?

            Смешно. Он садился в такси, погружённый в себя, и не сразу обратил внимание на то, что с ним чёрт знает сколько времени уже разговаривают.

            Он продолжил молчать, не желая задавать уточняющих вопросов и тем самым поддержать разговор.

            - Живописец этот...это какой тварью нужно родиться, чтобы детей убивать, ещё и того их...а? Вот как у нормального мужика может на мальчика встать?

            Таксист посмотрел на него в зеркало, ища во взгляде поддержки, а он лишь хмуро отвернулся, представляя, как было бы приятно обхватить этот жирный затылок ладонью и впечатать тупую голову прямо в грёбаное зеркало. Представил, как бы заорал придурок, когда в его тёмное потное лицо впились бы острые осколки.

            - Вот нечего сказать на это. Понимаю. А его понять не могу. Больной ублюдок.

            Он улыбнулся, глядя на проносящуюся за окном дорогу, скрытую за плотной шторой снежного дождя. Никогда таким не понять его. Потому что они сами и являлись теми тварями. Не принимающими решения баранами огромного стада, слепо следующего за своим пастухом на бойню. Нет, он не желал быть пастухом. Он не видел нужды вести за собой толпу жалких никчёмных существ, способных только жрать, спать и размножаться. Он не испытывал к ним ненависти как таковой, просто потому что по отношению к ним это было слишком сильное чувство.

            Он был волком, который лениво расхаживал у самой кромки леса, периодически выходя на охоту за самыми нежными, самыми сочными кусками мяса, не позволяя им стать такими же убогими кусками дерьма, как их взрослые собратья.

            - Мерзкая погода.

            Таксист решил перевести тему, и он молча кивнул, продолжая представлять окровавленное, перекошенное от боли лицо кретина с торчащими из него кусками зеркала.

Возможно, они встретятся ещё...хотя при желании ему ничего не стоило найти этого идиота по номерам машины. Найти и заставить подавиться каждым сказанным словом. Даже прямо сейчас. Как только он остановится за чертой города, возле старых катакомб. Место там было опасное, вокруг ошивались пьянчуги и бродяги. Никто бы не удивился, обнаружив труп таксиста где-нибудь в кустах возле развороченной и разобранной на запчасти машины. Если бы не одно «но».  Он слишком торопился на встречу с Ангелом и не желал портить себе аппетит омерзительной вонью грязного тела этого недоумка.

            ***

Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как ленивое солнце нехотя выглянуло из-за крыш домов. Неожиданно на ум пришла мысль, что этот город был каким-то серым. Сам по себе. Нет, он, конечно, был украшен праздничными лентами и гирляндами, которые развевались как на обнажённых кронах деревьев, так и на высоких одноногих фонарях, освещавших улицы. И тем не менее, даже декорациям не удавалось скрыть его безликость. Впрочем, разве не поэтому я захотела именно сюда? Поняв, что иногда слишком яркие цвета - не что иное, как перекрашенный серый? Хорошо спрятанный под слоями других красок. Нужно всего лишь сковырнуть их, чтобы добраться до истинного, до отвращения обыденного, так похожего на грязь под ногами.

            Прислонилась лбом к прохладному окну, думая о том, что всего лишь несколько часов назад Дарку удалось разукрасить для меня этого город. Удалось заставить взорваться небо над ним ослепительным салютом, настолько красочным и ярким, что даже сейчас, при воспоминании об этих залпах там, под кожей будто разливался жидкий огонь, царапая обжигающими языками пламени каждую клетку тела.

            Невольно застонала, когда на короткий миг перед глазами чёрно-белая картинка вспыхнула самой настоящей феерией света с изумительной мелодией сопровождения. Она звучала его голосом.

            «Красивая...чёрт тебя подери, Ева Арнольд...»

            И снова мурашки вверх по позвоночнику, и кажется, что тёплое дыхание щекочет затылок, вызывая инстинктивное желание тянуться к этому теплу, взять его в ладони, сохранить между пальцами.

            А ведь он и был тем самым чёртом. Дьявол во плоти...иначе как объяснить всё это? Пусть я не знаю, кто он...да,  я всё больше убеждаюсь, что не знаю ровным счётом ничего об этом мужчине. Мне всё чаще кажется, что эта история с бездомными - это своеобразная городская легенда, что Натан Дарк водит за нос всех, а на самом деле...на самом деле я понятия не имею, кто он.

            Но ведь я знаю себя! Я ЗНАЮ СЕБЯ! Я знаю, что мужчины меня не возбуждают. Точнее, никто и никогда до такой степени. Никто и никогда до состояния, когда кажется, что, если остановится, если только решит разорвать контакт, отстраниться, я умру. И в то же время знать, что я умру, если продолжит...и между двумя смертями выбирать вторую, потому что она слаще. Она ярче, и её отголоски до сих пор звучат глубоко под моей кожей, отдаются эхом удовольствия по всему телу.

            Распахнула окно настежь. Жарко. Слишком жарко. Жидкий огонь слизывает языками пламени впавших в спячку бабочек, застывших в низу живота. Они сбиваются в маленькую кучку, прижимаясь друг к другу, испуганно трепеща полупрозрачными крыльями. Такими хрупкими, что я чувствую, как они сгорают за секунду, осыпаясь черным пеплом вниз.

            Вдыхать морозный воздух открытым ртом, закрыв глаза и позволяя порыву ветра ударить со страшной силой в грудь. Так, что приходится схватиться за подоконник, чтобы не упасть. И от этого контраста меня знобит, бьёт крупной дрожью, и я словно со стороны вижу, как трясутся пальцы, вцепившиеся в белую поверхность.

            Это не просто неправильно. Это не просто глупо. Спать с подследственным...и даже если он не совершал убийств мальчиков, то на его совести немало других преступлений, за которые Дарка следовало бы упрятать в тюрьму на продолжительный срок. Но вместо этого я позволяю ему доводить себя до сумасшествия. При воспоминании о том, как кричала в его губы голодной самкой, стало жарко и к щекам краска прилила.

            Это не я! Эта история не обо мне. Загораться за доли секунды только от одного взгляда мужчины, желать его прикосновений так неистово, сжиматься в комок оголённых нервов только от хриплого голоса, намеренно растягивающего слова, ласкающего и одновременно терзающего им.

            У меня были отношения. У меня был Росс, с которым я едва не обвенчалась. Состоятельный, успешный, спокойный, хладнокровный, мужчина, который ухаживал за мной с самой школы. Точнее говоря, уже со школы у меня не было даже мысли о том, что мы не поженимся. Да. Именно так. Всё было решено не нами, но мы оба с ним приняли правила игры. Я - потому что не представляла, что можно по-другому. А он...а он говорил, что влюбился в меня ещё в младших классах. Но разве любовь замораживает? Разве она не должна быть похожей на самое настоящее, самое свирепое пламя? Любовь Росса была другой. Спокойной. Нет, ледяной. В его глазах не клубилась ночь, они были подобны голубой изморози на окнах. И поначалу мне нравилось разглядывать её узоры. Мне нравилось смотреть в них, в поисках...а я не знала, что искала в переплетении блеклых синих кружев. Было ли что-то спрятано в них. Просто в один момент я поняла, что больше нет ничего. Во мне нет. Ни стремления увидеть нечто большее, скрытое в центре его зрачков, ни желания ощутить его такую уместную чуткость, ни сил играть дальше эту роль. Иногда человек перегорает. Я видела это в собственном отце. Пылавшем подобно факелу в беспросветной пещере, он сгорел, как сгорает спичка - за считанные мгновения, узнав о предательстве матери.  Потух, и больше ни одной женщине не удалось заставить его вспыхнуть снова.