Синичка в небе (СИ) - Гейл Александра. Страница 6

Откуда я столько знала о женихе? Стыдно признаться, но как-то раз Лона решила познакомить меня с другом Романа, аргументировав это тем, что если к двадцати пяти годам я не найду себе кавалера по душе, то не обрету счастье в лице второй половины уже никогда: с таким-то характером. Возможно, она была права, но на «свидание» я согласилась не поэтому. И вместо того, чтобы томно вздыхать и хлопать ресничками, провела время с умом: на все лады расспрашивая парня о Романе. Надо ли говорить, что второго ужина не состоялось, а незадачливый кавалер, встретив меня однажды в метро, побледнел и сел в другой вагон? Я не расстроилась. Либо парень был достаточно глуп, чтобы не суметь перевести тему, либо я была настолько ему интересна, что говорить ни о чем другом он не хотел. В любом случае, вариант был отстойный.

Ну и правильно пишут газеты, скажете вы, еще бы! Какая черствая и прагматичная особа. Но, поверьте, я была бы счастлива, если бы такая оценка оказалась правдой, я сама раньше так думала… до поры.

— Так, — продолжила я деловито, отметая малейшие мысли о том, что веду себя неэтично. — Если ты действительно серьезно настроена, то завтра мы пойдем в отдел кадров к нам, в «ГорЭншуранс», и спросим, есть ли место в курьерской службе. Беготни, конечно, много, а зарплаты не астрономические, но намного приличнее, чем на почте. А еще там замечательный коллектив и перспектива карьерного роста имеется.

Тогда я не задумывалась о причине, по которой предложила именно этот вариант, но, если разобраться, разрешалось все очень просто: я до ужаса боялась одиночества. Настолько сильно и отчаянно, что готова была скорее привязать к себе сестру узами трудового договора, нежели отпустить из своей жизни вовсе. Ведь она не первая решила меня бросить.

Мать повторно вышла замуж, когда мне исполнилось семнадцать, а Илоне — четырнадцать, и уехала, оставив нас в тех самых обшарпанных комнатах общежития — единственном доме, который мы знали. Не нужно ее винить, то был брак по расчету. Красивая, моложавая, лишенная амбиций женщина из бедняков и весьма поганого нрава мужчина, готовый платить за некоторые ее прихоти — не тот альянс, который есть смысл обсуждать. Разумеется, новоиспеченный супруг не желал видеть под своей крышей лишних сожительниц. В общем, она уехала, переложив на меня заботу о сестре. И я почувствовала себя брошенной, не нужной, лишенной чего-то важного. Я так хотела выбраться из этого ненавистного общежития, из жизни, которой стыдилась. Но вместо этого нас покидала мама, и это словно ставило на крест на моем будущем. Тот самый человек, который должен был защищать, оберегать, помогать, тянуть… просто собрал свои вещи и исчез. Всю ночь меня трясло, как в лихорадке, от нервов. А на следующий день мама появилась на пороге с кастрюлей голубцов и принялась меня лечить. Как выяснилось, она и не думала уходить надолго, бросать или начинать новую жизнь. Со временем я поняла, что первопричиной этого ухода явился стыд. Она всю жизнь проработала на заводе сортировщиком пластиковых контейнеров за копейки. Не могла себя пересилить и подняться хоть капельку выше, а ведь мы росли, начинали понимать, что к чему. К тому же, я, в отличие от сестры, была не сдержана на язык. Да вы уже сами должны были это понять.

Однако, как бы я ни утешала себя логикой, разум есть разум, а страх иррационален, и с тех пор он поселился во мне, заставляя делать глупости. Потому, когда вдруг Лона, как мама, собралась проделать точно такой же фокус… я отреагировала слишком импульсивно. Остаться в этом богом забытом месте наедине с ненавистью наших соседей — людей, общества которых я стыдилась всю свою жизнь — было выше моих сил. Я три года откладывала с каждой зарплаты все, что могла, лишь бы поскорее перебраться в более приличное место

— Лона же нашла быстрый и проверенный способ упорхнуть, бросив меня с этими попытками. Будто предавала.

Я так утонула в своих мыслях, что не заметила, как грустно сгорбилась сестра. Только ее слова вывели меня из транса:

— Знаешь, Уля, иногда любить тебя очень сложно.

Я запомнила ее слова на долгие годы.

***

В те времена, когда я работала в «ГорЭншуранс» курьером, это здание являлось своего рода венцом архитектурного ансамбля всего бизнес-островка. Вместе с остальными строениями оно представляло собой вершину пирамиды, расположенной на небольшом возвышении. Смотрелось величественно и гармонично. Конструктивизм: стекло и бетон, устремленные на много метров вверх. Впоследствии, конечно, нашлись умники, которые попытались испортить впечатление от района, и настроили всякой конкурентной ерунды из разряда «у меня длиннее», «у меня оригинальнее», «у меня дороже», но только испортили вид, потому что «ГорЭншуранс» был своего рода архитектурным золотым сечением. А как говорили мне мудрые люди, победить можно что угодно, но только не вкус.

Владелец зданию соответствовал. Николай Гордеев — незабвенный учредитель одной из крупнейших российских страховых компаний — считался человеком специфическим. С подчиненными он общался очень мало — тем сильнее обрастал сплетнями его образ. Замкнутый, занятой мужчина, он пролетал сквозь вертушки при входе не задерживаясь, и горе тому охраннику, который вовремя не нажал кнопку разблокировки турникета, или сотруднику, не успевшему убраться с пути. Я ни разу не видела, чтобы Гордеев кричал, но резко брошенного «вы отнимаете мое время» было достаточно, чтобы почувствовать свое место. Он обладал магическим голосом и выразительной мимикой, не оставлявшей сомнений в настрое этого человека. Возможно, именно врожденному актерскому мастерству он был обязан своим успехом, ведь когда человек достигает определенного социального порога, каждый его жест и взгляд начинает рассматриваться под микроскопом; в этом вопросе Николай Давыдович был всегда на высоте. Гордеев не щадил ни себя, ни окружающих. При том, что он приходил на работу всегда идеально наглаженным и причесанным, по вечерам дверь кабинета закрывал уже без галстука и пиджака, с закатанными рукавами мятой рубашки, с растрепанными волосами и пыльными следами на носах туфель. Глядя на это, одни поговаривали, что он пашет и в хвост, и в гриву, а другие лишь фыркали: интрижка. Но равнодушных не было. И это при том, что в жизни самого Николая Гордеева нашлось бы не больше дюжины людей, с мнением которых он считался.

Я немного нервничала, шагая в тот день на работу с Поной на прицепе, но виду не подавала. Решительно вколачивала каблуки скучных сапог в асфальт, грея руки в карманах пальто. Напуганная грядущими переменами сестра семенила рядом. Она молчала с тех самых пор, как мы спустились в метро, и я была этому только рада: не хотела, чтобы она догадалась, как плохо и беспокойно мне спалось. К счастью, сестре было не до меня. Утром она очень переживала, уверяла, что я затеяла глупость, что ее ни в коем случае не возьмут в страховую компанию из-за отсутствия высшего образования, но без напоминаний взяла на почте отгул, тщательно оделась и причесалась. Я расценила это как добрый знак. Было понятно, что работа на почте ей не нравится, но мягкий нрав и дурной родительский пример не давали искры, чтобы загорелось. К счастью, я ей расслабляться не позволяла.

Пронизывающий ветер, верный спутник магистрали рядом с «ГорЭншуранс» не пощадил сборов сестры, и, приближаясь к зданию, она не знала, за что хвататься: то ли за волосы, то ли за юбку, то ли за ворот пальто. И пока Лоне выписывали разовый пропуск на посещение отдела кадров, она спешно распутывала пальцами колтуны, озираясь по сторонам, будто боясь быть застуканной на месте преступления. Увы, но так влияло воспитание матери: всегда держи лицо, даже если карты плохие. Лона впитывала все эти заветы за двоих, пока я лишь отмахивалась. И сложно сказать, кто из нас с Лоной был прав в обычной жизни, но в тот день — ни одна. Наряжаться, как выяснилось, следовало не ей.

Хорошо хоть, прежде, чем занести кулак для стука в дверь кабинета Николая Гордеева, я спешно расчесала пальцами волосы.