Стражи времени (СИ) - Ванин Сергей Викторович. Страница 34

Тоня грустно смотрела в глаза Борзяку, а Василий встал и, накинув бушлат прямо на голое тело, вышел на улицу. Подвесив над костром чайник, он вскипятил воду и заварил мелко нарубленные хвойные иголки, которые были у партизан вместо чая. Потом он принёс отвар в землянку и долго смотрел, как Тоня, закрыв глаза, смакует это горькое питьё и заедает его маленьким кусочком немецкого шоколада. Они смотрели друг на друга и не заметили, как в землянку вошел Нефёдов. Потоптавшись у входа, увидев задернутую занавеску у топчана, и брошенные рядом вещи, тот потихоньку вышел и отправился восвояси.

«Пусть их …, — подумал он. — Идет война и каждый час может стать последним».

Через два дня обоз Василия был готов к отправке. Впрочем, обоз — это было слишком громко сказано. Три телеги, заряженные плюгавыми лошаденками. Вот и весь транспорт. На телегах разместились раненные и дети. Антон уже мог немного ходить, но врач отряда, белый как лунь, старичок, запретил Зубареву вставать.

Борзяк пересчитал своих подопечных по головам. Набралось двадцать три человека. Один тяжело раненный, парень лет семнадцати, медленно умирал. Он не стонал, а лишь тяжело дышал и, несмотря на холодную погоду, обильно потел.

«Почти труп, а целую подводу занял, — зло подумал Борзяк. — Бабы вон с ребятишками, старики. Как я их доведу? А довести надо, иначе самого к стенке поставят».

— Мигун, как настрой? — окликнул его командир отряда.

— Да так себе, товарищ командир, — Василий угрюмо посмотрел на Стожкова. — Лошаденки хилые, народ слабенький. Бабы, старики, детишки. Провианта — кот наплакал, а добираться несколько дней. Не знаю, дойдем ли?

— Ты маршрут хорошо уяснил? — пропуская мимо ушей стенания Борзяка, спросил Сергей.

— Так точно.

— Тогда с Богом! — Стожков хлопнул Борзяка по плечу. — Трогайтесь, мы связывались с командованием, на месте вас будут ждать.

— А вы, что же? — выдавил из себя Борзяк, пряча глаза.

— Мы чуть позже ударим, выманим фрицев на себя, — отозвался Нефёдов.

— Ннно! — тронул Борзяк первую подводу.

За первой потянулись другие подводы, вереницей пошли старики и женщины. Детей постарались рассадить по подводам. Сзади и сбоку от колонны шли еще двое, ребята лет по пятнадцать. Остальные остались с командиром, они отказались покидать свой отряд, решив принять самый последний бой в своей недолгой жизни.

Вернулся из разведки Дымов с группой партизан. Лица у мужчин были решительные и сосредоточенные.

— От деревни немцы движутся численностью до батальона, два танка, три самоходки. Еще возле опушки огнеметы видели, — доложил командиру Дымов.

— Похоже, серьёзно фрицы нас ценят, — усмехнулся Стожков. — Ну, что, ребята, пора! Первая группа ударит слева, вторая — справа, а третья сзади постарается их обойти. Хотя это нелегко будет, много фрицев, очень много. Первая группа — твоя, Нефёдов, вторая — моя, а третьей, тебе, Дымов, командовать. Ты в разведке был только что, обстановку своими глазами видел.

— К бою! — раздались команды старших по подразделениям.

Партизаны, разбившись на группы, ждали, когда каратели войдут в лес. Тяжелая техника немцев, добравшись до опушки, остановилась, готовая встретить огнём отряд, собиравшийся пойти в прорыв, поделив пространство на сектора обстрела. Но фашисты ждали напрасно. Броска отряда не случилось. Фон Шлёсс посмотрел на часы, потом на карту, сзади партизан болото, пытаться уйти через него нереально.

«Отряд практически окружен, значит, бою быть», — подумал майор и отдал приказ своим солдатам войти в лес. Роту он оставил на всякий случай в резерве. Сам тоже решил не рисковать.

— Кажется, я понял их замысел. Открытого боестолкновения они испугались. Поделившись на маленькие группы по три-четыре человека, партизаны бросились в бегство по всем направлениям. Откуда им знать, что массив уже окружен, — поделился майор своими тактическими наблюдениями с командиром батальона, который вёл своих людей, прочесывая местность.

Командир батальона, капитан Кунцт с раздражением бросил наушники передатчика своему радисту. Кунцт воевал с русскими партизанами довольно давно, а перед этим победно прошествовал по Европе. Но здесь о победном шествии не могло быть и речи. Начало операции не предвещало ничего хорошего. Немец осторожно двигался вперед, жестами призывая своих солдат рассредоточиваться, увеличивая интервалы между идущими.

«Проклятый умник, военный аристократ! Ничего не смыслит в подобных операциях, а лезет руководить, даёт советы по рации», — зло думал Кунцт, внимательно слушая пронзительную тишину леса.

Вышли к большой поляне. Напряжение нарастало. Они шли уже больше трёх часов, но не было слышно ни звука, лишь шорохи леса, отдельные крики птиц. Но это посторонние шумы. Чуткое ухо капитана чётко отличало звуки присутствия человека от лесных звуков. Щёлкнула ветка, раздался резкий неприятный крик птицы. Кунцт вскинул голову, это не птица. Похоже на птицу, но не птица. Его, старого охотника, не обманешь. Это был условный сигнал, который подал человек. Ловушка! Капитан понял это, но было уже поздно. Автоматные очереди ударили сначала сзади, а потом сбоку. Немцы, развернувшись, начали отвечать, умело распределив огонь, пытались подавить малочисленные группы лесных мстителей. Командир батальона, капитан Кунцт был убит одним из первых. Его помощники не сразу оценили серьёзность ситуации. Партизаны отошли к поляне, которая раньше служила стоянкой для части отряда и за пару часов до боя была старательно заминирована подрывниками Нефёдова. Вступив на неё, гитлеровцы стали подрываться на минах. Со всех сторон слышались гортанные крики и стоны умирающих людей. Партизаны, распределив между собой попавших в перекрестье их огня гитлеровцев, планомерно уничтожали противника. Пока подоспевшие сзади подавляющие силы карателей не взяли в кольцо поредевшие группки партизан.

Напрасно Отто фон Шлёсс делал ставку на боевую технику, отряд так и не вышел на открытое место, продолжая сражаться в лесу.

Через полтора часа активного боя почти всё было кончено. Группы Нефёдова и Дымова были уничтожены. Какое-то время оттуда еще огрызались огнём. Но вскоре всё стихло. Группа Стожкова ещё продолжала обороняться. Укрывшись за мощными стволами поваленных елей, с десяток бойцов продолжали отчаянно отстреливаться. Стожков был ранен в плечо, но, превозмогая боль, продолжал вести бой.

— Сергей Борисович, — сквозь грохот боя его окликнул Колька Зудин, мальчишка лет пятнадцати. Один из тех, кому Стожков приказал сопровождать обоз Мигуна. Щуплый паренек теребил командира за полу бушлата.

— Колька?!! — Стожков отпрянул, не веря своим глазам. — Ты как тут? Ты, почему тут? Я ж тебе велел с обозом уходить. Ты, почему приказ нарушил, сынок? Разве так поступают солдаты, а?

На глазах у Сергея Борисовича выступили слезы. Лет пять назад у Коли умерла мать, отца своего парень не помнил, тот бросил их сразу после рождения сына. Своей семьи у Стожкова не было, и он взял Кольку к себе, вроде, как на воспитание. Бумаг необходимых оформить не успел. Все недосуг было, все на работе занят был.

— Ты как тут оказался, Колёк? — прижимал к себе мальчика Стожков. — Что же мне с тобой теперь делать?

— Я из обоза этого сбежал, батя. Чтобы с тобой, батя. Я хотел тебе помочь, батя. — Мальчик глотал слезы, прижимаясь к набухающему от крови бушлату Сергея.

Рядом раздались два взрыва, немцы подобрались поближе, у них появилась возможность бросать гранаты. У Стожкова кончились патроны, он оглянулся по сторонам. Все погибли, остались лишь они с Колькой. Стожков подобрал винтовку сражавшегося рядом с ним бойца, передернул затвор, прицелился, нажал курок. Щелчок. Пусто! Немцы, бросив еще пару гранат, выжидали.

— Сынок, беги, родной! К болоту беги, может, уйдёшь. Не оставайся здесь, сынок. Они не пощадят, гады! — Стожков уже плакал навзрыд. — Беги Колёк, прости меня, Колёк!

И Колька, глотая слезы, побежал. Он бежал к болоту, бежал, как велел ему отец, с которым сегодня он пришел разделить смерть.