Стражи времени (СИ) - Ванин Сергей Викторович. Страница 80

— Представляю, — без всякого энтузиазма отозвался Зубарев. — Когда стало известно, что Дадуа убили, туда столько начальства понаехало. Всё в квартире перевернули вверх дном. Сначала убийца всё, до последнего закаулка обшманал, потом приезжие чины в погонах постарались. Там до сих пор ещё соседей допрашивают, очевидцев ищут. Берия лично приезжал. Во дворе перестрелка была, шмаляли так, что милиция примчалась. Мигун теперь героем ходит, граблю свою раненую всем показывает.

— Мигун героем ходит? — задохнулся от возмущения Бородин. — Да ведь это он Вахтанга и убил! У меня доказательства скоро будут. Я ведь был там, девицу эту, Мадину, которая у Дадуа остановилась, в общежитие институтское вывез оттуда. Поэтому и задержался!

— Подожди, Семён! — Зубарев встал и, налив из крана кружку холодной воды, жадно выпил. — Тут, Сеня, дело непростое. Там, друг Бородин, трупы полковника Коняева и его ребят нашли. Милиция, когда приехала, они как раз с места преступления смывались. Завязалась перестрелка. Вся опергруппа с Петровки полегла. Орудовец пал, что на выстрелы с перекрёстка, где дежурство нёс, примчался. Один Мигун в живых и остался.

Бородин, взявшись за голову, потрясённо молчал.

— Меня сразу после пожара врач осмотрел, — продолжал Антон. — А я еле стою. Ни жив, ни мёртв, насилу до дому добрался. А тут снова на службу вызывают, Вахтанга убили. Пришлось ехать. Я тебя, Сеня везде искал, а тебя нет нигде. Как исчез с пожара, так и след твой простыл.

— Да был я у дома Вахтанга, был! — в сердцах воскликнул Семён. — Видел вас всех, но я Мадину, девушку, что в институт поступать приехала, бросить не мог. В память о Вахтанге, которого я не уберёг, бросить не посмел. Если бы, я её там оставил, арестовали бы её, как пить дать, арестовали бы. Вовек не отмылась бы потом!

— Жалостливый ты, — поморщился Зубарев. — О себе бы лучше подумал, ты по инструкции должен был действовать, а не о девчонках думать! Смотри, как бы не пожалеть тебе о своих необдуманных поступках! Ты машину зачем самовольно из Лубянского гаража угнал? А пожар, за каким чёртом сотворил? Тебе, что больше всех надо? Инструкции, прежде всего, сколько тебя учить нужно?

Семён бросил на Антона презрительный взгляд, хотел огрызнуться, но сдержался и промолчал.

— Ты, Семён по инструкции служебную записку составить должен был, А тебя на месте не было. Ты бумагу составь сейчас, а завтра к делу приобщи, номерок ей присвой. Что бы честь по чести всё было, — продолжал давать указания Зубарев.

— А что же ты сам, Антоша, рапорт не составишь? — Заглянул в глаза друга Бородин. — Ведь, это ты начальником охраны у Дадуа числился, или, ответственности боишься?

— Ничего я не боюсь, — Антон опять схватился за голову и страдальчески поморщился. — Я сейчас по случаю ранения головы нахожусь на излечении. Мне врач мазь специальную и таблетки обезболивающие прописал, освобождение от службы на пять суток выдал. Ну, сам подумай, какой из меня сейчас вояка?

— Никакой, — угрюмо согласился Бородин. — Хорошо, я поду в квартиру Вахтанга и там составлю служебную записку и рапорт, доволен?

— Семён, а можно вопрос? — Антон понизил голос до шёпота. — А почему ты утверждаешь, что это Мигун убил Дадуа?

— Знаю, точно знаю, — Бородин, обещавший Воронцову молчать о его прибытии из будущего, не осмелился нарушить данное Сергею слово. — Знаю, и всё тут!

— Ни хрена ты не знаешь, Семён, — Зубарев горестно усмехнулся. — Слеп и глух ты, как старый замшелый пень. Не видишь ничего дальше собственного носа, а ещё чекист!

— Ты что, друг Антоха, несёшь? Заткнись, и без тебя тошно, — Бородин покрутил пальцем у виска, — совсем с ума сошёл? Прёшь на старого друга, как танк.

— Предатель твой старый друг, Сеня. — Зубарев поднял на Семёна полные душевной боли глаза. — А ты и не знал!

— Ты чего городишь, Антон? — враз охрипшим голосом спросил Бородин, — Что за шутки?

— Это не шутки! — Антон наклонился через стол, вперив в Бородина взгляд безумных глаз, — Я во время войны в плен попал в бессознательном состоянии. Абверовец один вылечил меня, заставил на себя работать. Мигун тоже там был. Мы с ним одни из всего эшелона, что штрафбатовцев на фронт вёз, в живых остались. Да, и не Мигун он вовсе. Борзяк, его фамилия. Бандит он и убийца, уголовная рожа! Фриц этот нам побег липовый из плена устроил. Меня ранили во время побега, чтоб правдоподобно всё выглядело. Болел я долго, чуть не помер.

Антон рассказывал взахлёб, перескакивая с одного на другое, возвращаясь к уже сказанному по несколько раз. Впервые за последние годы Зубарев говорил правду. Сейчас он не играл какую-то роль. А был самим собой. Страшное напряжение, презрение к самому себе слабели, уступая место странному спокойствию и безразличию. Всю свою душевную боль Антон переложил на плечи своего старого, ещё довоенного друга Семёна Бородина. И он принял этот груз, не отошёл и не сбросил его обратно.

— Как ты мог?! — Бородин отвернулся, не в силах противостоять жгучему желанию, тот час плюнуть в лицо Антону, — Как же ты мог?

— А что было делать, Семён? — Антон схватил Бородина за плечи, — Погибнуть? Пасть смертью храбрых? А моя семья? Жена, маленькая дочка?

— Да, погибнуть, да, пасть смертью храбрых! — оттолкнув руки Антона, закричал Бородин, — Как ты сможешь объяснить всё жене, как ты можешь после этого смотреть в глаза дочери, Антон?

— Но я ничего не делал, не вредил, не доносил, не собирал разведданные для Абвера, — Антон снова осторожно потрогал забинтованную голову, — Этот фриц нас с Мигуном не беспокоил. Мы уж думали, что он погиб, или забыл о нас, как вдруг он объявился на пороге моей новой квартиры.

— А ведь это я тебя после партизанского отряда проверял. — Семён поднял на Зубарева тяжёлый взгляд. — И тебе, и дружку твоему, лже-Мигуну, зелёную улицу устроил. Поверил я тебе, Антон, дознание вёл чисто для проформы. Так, что я, такой же, мерзавец, как и вы с Мигуном. Из-за моей халатности погиб светлый человек, Вахтанг Дадуа.

— Ты так говоришь, потому, что у тебя семьи нет. Ни жены, ни детей не имеешь, ответственности не перед кем не несёшь! — Антон подошёл к окну, открыл створку и подставил ветру горящее лицо. — Я сейчас, Семён, застрелиться хочу, как мне погано. Но не могу, девок своих жалко.

— Опять ныть начал, — зло промолвил Бородин, — не время сейчас скулёж поднимать! Скажи лучше, как фриц этот вышел на тебя спустя столько лет? Как он вообще в Москве оказался? Какие цели преследует?

— Фриц этот хитрый, как чёрт. Он под антифашиста теперь работает, — Антон перешёл на шёпот и, постоянно оглядываясь по сторонам, продолжал, — Этот фриц адрес мой разузнал, да и заявился ко мне. Велел мне чертежи профессорского изобретения и немного кристаллов времени раздобыть! Я сделал всё, как он велел. Профессорский черновик переснял и несколько контейнеров, что Линке в своих опытах использовал, я похитил и немцу передал. Подозреваю, что он фюрером новым себя мнит, во главе арийской расы встать задумал, заново всё начать собирается!

— Да как же ты можешь в этом участвовать? Ты же русский человек, да и Мигун твой, тоже! — Бородин негодующе стукнул по столу.

— У фрица расписки наши с Мигуном, о добровольном согласии работать на Абвер. Он у нас их взял перед тем, как побег ложный устроить, — Антон вытер вспотевшее лицо, — если с этим гадом что-нибудь произойдет, нам— крышка. Его подельник отправит эти бумажонки прямиком на Лубянку.

— Вот, видишь, как халатность и головотяпство перерастают в преступление? — тихо сказал Бородин. — Я поверил тебе и провёл проверку формально, допуств вас с Мигуном до секретных разработок. Дадуа поверил Линке и не проконтролировал, чтобы тот уничтожил свои черновики полностью. Мало того, Вахтанг разрешил профессору держать на рабочем месте контейнеры с мелкой фракцией кристаллов, столь необходимые Линке в повседневных опытах. Дадуа полагал, что спрятав основную массу породы в надёжном месте, он обезопасил секретные работы от происков врагов, и ошибся! Профессор, должным образом не контролирующий свои бумаги, и пропажу нескольких маленьких контейнеров не заметил тоже! Все вместе, мы допустили небольшие промахи и просчёты, совсем незначительные на первый взгляд, но эти промахи и просчёты грозят обернуться теперь большой бедой! И наша задача, этой беды не допустить!