Аврелион (СИ) - Мусатов Анатолий Васильевич. Страница 19

И вот сейчас Пэр смотрел на то, что уже хорошо знал, видя одновременно те же знакомые образы и обстановку будто сразу и изнутри, и почему-то сразу пришла на ум мысль о свершившемся наяву переселении в одно из тех воображаемых многомерных пространств… 

Странное дело, его сознание не путало ни одно из пространственных видений. Они все были доступны одновременно − и в общей картине и порознь каждая. На общем фоне привычного окружения он видел то же самое как-бы изнутри, в расплывчато-фиолетовых тонах. Четкая прорисовка контуров заменялась расплывчатым облаком плоскостей, среди которых ясно вырисовывалась общая внутренняя структура предмета. 

Параллельно с этим другой совокупный объем образов давал четкий анализ увиденного. В нем, как в многогранном кристалле отражалась суть направленного взгляда. Остальное виделось только как вспомогательные отражения этой сути. Аспекты такого восприятия, хотя и были совершенно непривычны, но не вызывали у Пэра особого затруднения. Он быстро сориентировался в таком калейдоскопе поступающей зрительной информации. 

Но был еще один непонятный параллельный поток информации, воспринимающийся им как взгляд, принадлежащий другому человеку. Иэтот взгляд был настолько един по времени и совокупности со всем остальным зрительным восприятием, что Пэр не мог сначала отождествить его с реальной сущностью своего зрения. Он поначалу принял этот фантом за побочный эффект огромного потока информации. Нечто вроде эха, только зрительного. Но спустя малое время он понял, что слишком большое расхождение по времени в получаемых образах не может быть никаким артефактом. 

Якобы побочный канал зрения транслировал то, что сам Пэр никак не мог бы увидеть. Наряду с обычными ракурсами, он видел все окружение так, как будто его глаза находились на противоположной ему стороне помещения. Предметы, своеобразную конфигурацию которые он явно видел рядом, тот, кто был его глазами, видел этот же предмет уже на расстоянии нескольких метров и с противоположной стороны. Соотнеся и проанализировав еще несколько видов и ракурсов, Пэр понял, что этот параллельный оптический канал принадлежит тоже ему.

Едва подумав о желании обозреть помещение со стороны, как оно мгновенно исполнилось. Видимо, такое переключение было запрограммировано в его новых возможностях. Пэр облегченно вздохнул. Это сильно снижало нагрузку на его изможденное сознание. Ему было невмоготу от того, что в его мозгу были открыты еще несколько каналов, через которые непрерывно стремительно поступала непонятная информация. Пэр решил воспользоваться способностью регулировать эти потоки. Приказав отключить все, за исключением внешнего оптического канала, Пэр сразу почувствовал неимоверное облегчение. Тишина тонкой звенящей ноткой сменила грохочущий водопад информации.

Пэр чуть повременил, чтобы дать себе передохнуть, но то, что он увидел прямо перед собой, привело его в состояние шока. Непроизвольный выплеск эмоции встряхнул весь его индивидуал. Пэр вообразил энергичный выдох и воображаемо тряхнул головой. Метрах в пяти, в ажурном полунаклоненном коконе стояла конструкция, напоминающая человеческий скелет.

 Пэр ясно различил торс, состоящий из правильного усеченного овала объемного сосуда, расположенного на перевернутом усеченном конусе. У овала в верхней его половине имелись руки, больше похожие на манипуляторы. Но эти манипуляторы заканчивались кистью с шестью пальцами, которые были совершенно неотличимы от человеческих. 

Сам торс в нижней части конуса опирался на две конечности идентичных по конструкции верхним. Пэр понял, что это ноги, увидев, что они заканчиваются стопами. Он мельком заметил еще несколько выступов, сглаженных овалов и сетчатых решеток на корпусе. Но эти подробности, как и само подобие скелета, были отмечены взглядом сразу и в тот же момент были стерты. Все его внимание приковал вид верхнего завершения скелета. На торсе, в мрачном ракурсе устрашающе надменного вида возвышался тот самый череп, который был изготовлен на глазах Пэра. 

Из светящихся фиолетово-синим пламенем овалов на него смотрел тот, в чьем черепе был заключен мозг Пэра. С содроганием он понял это в тот же миг, когда от ужаса и отвращения инстинктивно закрыл глаза. Не открывая глаз, Пэр с безнадежной тоской страстно захотел, чтобы это все оказалось плодом его измученного воображения. Невероятным мысленным усилием Пэр собрал ментальную энергию и единым порывом воли покинул эту беспощадно жестокую реальность, уйдя в мир воспоминаний…

Проводы старшей матери Миссы были торжественными и многолюдными. Жрецы, отправлявшие ритуал, в этот раз были особо почтительны. Все знали, что избрание богами Лакки старшей матери Адель стало для Аврелиона высшим проявлением их благоволения. Но отчего-то, несмотря на обставленное празднично-ритуальными атрибутами шествие к Храму Творения, в воздухе была разлита невидимая аура печали. Может быть, все интеллакты, так или иначе обязанные старшей матери Адель воспитанием их жен, матерей и сестер за последние несколько сроков эувенизации, не желали ее скорого ухода. Никто не смел об этом говорить вслух, и даже, идя в процессии, обменивались мнением на этот счет лишь в радостно-благожелательном тоне о мудром провидении богов Лакки.           

Пэр и Мисса шли рядом с небольшой платформой − «Дланью богов Лакки», парившей над землей на расстоянии в полметра. На ней располагалась прозрачная чаша в виде длинного овального кокона. Ее верх был наполовину открыт и крышка, удерживаемая двумя упорами, ослепительно сверкала на солнце множеством расположенных по борту четырехугольных граней. Рядом с чашей по обе стороны ее удлиненных концов стояли предикты. Облаченные в балахоны из блестящей ткани темно-серого цвета, они неподвижно замерли, будто более были принадлежностью ритуальных предметов, чем живыми людьми. Их лица скрывали глубоко надвинутые капюшоны. 

Пэр смотрел на Миссу. Ее лицо было белее скаранового кристалла. Она казалась ему храмовой статуей, а не живой девушкой. Утром, перед началом процедуры подготовки Исхода старшей матери, Мисса старалась держаться принятых норм поведения. Но потом, когда они на минуту остались одни в комнате, Мисса подняла лицо на Пэра. Ее глаза, отразившие скрытую до этого времени боль и тоску, наполнились слезами. Мисса уткнулась лицом в грудь Пэра, и беззвучные рыдания сотрясли ее тонкую фигурку. 

Пэр стоял молча, приобняв Миссу за плечи. Он знал, как Мисса любила свою старшую мать. В те дни, когда Пэра приглашали к ней в дом, он всегда испытывал почтительную робость перед строгой величественностью облика Адель. И, тем не менее, он знал, что ее доброта и любовь, скрывавшееся под строгой внешней маской, были таковыми без меры и границ. Адель понимала каждое движение души своих подопечных и всегда знала, что сказать им в горькие или трудные моменты жизни… 

Размеренный ход процессии, мерно-торжественный голос, возглашающий Моления о восхвалении мудрости и высшей справедливости богов Лакки, раздающийся в головах людей, погружал всех в состояние умиленного экстаза. Поднятые вверх одухотворенные лица, светящиеся взгляды были полны неподдельного проявления чувств. Пэр искоса наблюдал за идущими рядом людьми, и почему-то у него возникло чувство неприятия всего того, что он видел. Этот голос, звучавший ровным рокотом, не мешал Пэру предаваться своим мыслям. Он думал о том, почему так случается, что те, кто дорог и полон сил, еще нужен многим интеллактам, по воле богов Лакки должен без раздумий и просьб остаться с родными хоть еще немного, уходить в неизвестность навсегда. 

Главный Жрец был предельно лаконичен и сух: «Ты, юноша, просишь меня о великом деянии. Многие об этом просили, но так определено изначально богами Лакки, так тому и быть впредь». Пэр никому не говорил о своей встрече с Главным Жрецом. Это было его личным велением души и сердца. Он не мог дольше переносить состояние Миссы. Ее погруженность в себя, отрешенность от всего, что еще недавно приводило ее в восторг, вызывали у него чувство беспомощности и сострадания к ней.