Аврелион (СИ) - Мусатов Анатолий Васильевич. Страница 28

− …Когда ты предстанешь пред богами Лакки, помни: они не милостивы, не снисходительны, не великодушны и не справедливы. Этими качествами наделили их мы, люди, исходя из присущей нам природы. Боги Лакки есть сущности, которым наша жизнь служит лишь средством для их неведомых целей. Тебе представиться возможность в этом убедиться, но то, что я знаю, я поведаю со всей возможной проницательностью, на которую способен был мой разум.

Боги Лакки, также как и мы, нуждаются в пополнении своих интеллектуальных и физиологических ресурсов. Цепь рассуждений, приведшая меня к этой кощунственной мысли была долгой и противоречивой. Но результат стал для меня истинным откровением, отдернувшей завесу над сутью их природы. Он позволяет мне с большой долей истины сказать, что боги Лакки есть существа, невероятно выше стоящие по сравнению с нами в развитии своей эволюции, и, тем не менее, они такие же существа из той материи, что окружает нас. Я не могу сказать, кто они, откуда прибыли, или возникли, как они сумели стать нашими богами, но они не боги. 

Трепет, охвативший все существо Берне от услышанного, была сродни озарению высокой идеей. Он мгновенно принял, даже не отрекаясь от мыслей о божественной сущности богов Лакки, слова патриарха. В голове Берне будто кто-то высветил ярким лучом лежащее перед ним необозримое пространство, о котором он и не подозревал. Оно в его ощущениях представлялось сродни свободе, такой, которая человека из раба делает личностью. 

− Да, Ваше Превосходство, я понимаю, я чувствую в ваших словах истину и великую правду! Мы должны принести эту правду истины людям и…

− Мой мальчик! Ты это сделаешь за меня… У меня не хватило сил и мудрости совместить эти великие задачи, чтобы преодолеть свои заблуждения и пройти весь путь борьбы до конца. Но ты, вооруженный знанием, сможешь сделать это за меня. Я вижу свет победы и с этой мыслью мне не так больно и горько уходить в небытие. 

Главный Жрец дышал тяжело и неровно. Усилия от долгого стояния на ногах забрали у него последние силы. Берне чувствовал, как трясется мелкой дрожью его рука. Он не знал, что ему предпринять. Но Главный Жрец сам распорядился своими последними мгновениями жизни:

− Прежде, чем я умолкну, ты должен дать мне слово, что не отступишься, не ослабеешь духом от многотрудности в достижении твоей цели…

− Вы могли бы и не говорить этого! – воскликнул Берне. − Я положу все свои силы в борьбе за свободу! 

Патриарх еле заметно кивнул головой и, как бы собравшись с силами, взглянул в глаза Берне:

− Ну, что ж, мне пора… Но я еще хочу что-то тебе сказать, пока остались силы. Это важно… Служки, которые подают мазь и натирают тело, − они не жители Аврелиона. Они вообще не люди… Это очень похожие на людей машины и отличить их от нас очень трудно. Их боги Лакки определили ко мне в качестве хранителей-надзирателей. Прими это к сведению… Будь очень осторожен… А теперь… отведи меня к той скамье… и оставь…

Берне стоял за дальней колонной и слезы, горькие и неудержимые, катились из глаз. Он видел лежащего патриарха на жесткой скамье, распластанного на ней так, будто его тело потеряло объем и слилось с его последним ложем. Берне дождался служек, засуетившихся около тела патриарха, повернулся и двинулся в глубь длинного, укрытого непроницаемой тьмой, коридора.   

Дождавшись, когда жемчужно-голубая завеса транспортной камеры нуль-перехода плавно истаяла, милинер Магденборг шагнул вперед. Он был готов к процедуре реинкарнации. Полная замена интеллектуального носителя была ему не внове, но сейчас он почему-то воспринимал свое состояние, как уровень тревожного ощущения. Верховный Правитель не опасался за полную идентификацию прежнего конструктива интеллектуальной базы и накопленных за предыдущие трансформации градаций чувственной парадигмы его личности. Но за период последней эувенизации, когда всего лишь обновлялись некоторые вспомогательные биологические компоненты конструктива, милинер Магденборг с течением времени понял, что в его парадигме ощущений возникло свойство, доселе не познанное.

Определить его милинер не мог. Оно было слишком неуловимо. Его присутствие он ощущал по тому состоянию, которое охватывало биосенсоры только во время неких, очень приятных для него воспоминаний. Потом это ощущение охватило большее чувственное пространство и Верховный Правитель, вопреки попыткам воздействия на него, все чаще погружался в состояние желанной ауры. Он вспомнил свое бюро, этот столик с множеством ящичков, изящной работы резных украшений. Магденборг никак не мог понять, отчего в его конструктиве при виде этого предмета возникает чувство приятного томления, непреодолимое желание сидеть и смотреть на плавные изгибы крышек и боковинок этой, в общем-то, неудобной и непрактичной вещи. 

Магденборг никогда не информировал медперсонал на плановых коррекционных процедурах об этом загадочном свойстве своей биосистемы. Он не хотел, чтобы оно попало в список паразитных флуктуаций, иногда проявляющихся в такой сложной материи, как живая плоть. По своему статусу он имел право на определенную квоту параметров, допущенных к процедуре обследования медперсоналом его конструктива. Больше всего это касалось личных блоков памяти, которые содержали сверхсекретную информацию государственной важности. В этот же реестр включались и личные мнения милинера о любом сверхгумане. 

Но это вновь приобретенное свойство было ему очень дорого. Скоро он просто не мог обходиться без него. Иногда, в редкие минуты отдыха, милинер Магденборг оставаясь наедине, погружался в базу комплементарных блоков данных. В безбрежном пространстве виртуальной информации его сознание, словно частица светового потока, пересекало невероятные расстояния в поисках чего-то такого, что могло бы дать ему возможность испытать вновь и вновь сладкое ощущение наслаждения от извлеченного из глубин накопленных знаний артефакта. 

Милинер Магденборг знал, что эти вещи прежде назывались «искусством». Сам термин был не очень ему понятен. Многое из того, что Магденборгу доставляло удовольствие, касалось слишком разнородных предметов. Среди них были плоские, небольшого размера изображения, были куски информации, имевших характер звуковых упорядоченных колебаний, потоки цифр, воплощавшихся в образы текстовых фрагментов, явно имевших начало и продолжение. Но чаще всего, эти потоки информации, которые он перегонял через хост-серверы, вылавливали из всего гигантского массива доступных знаний лишь куцые обрывки цифровых кластеров, указывающих на когда-то существовавшую, но старательно уничтоженную информацию. Используя все эвристические программы восстановления утерянных данных, милинер Магденборг никогда не мог достичь хоть мало-мальски удовлетворительного результата. Все его усилия заканчивались кодом бесконечного реверса.    

Некоторое время назад, до предыдущей реинкарнации, его заинтриговал случайно обнаруженный термин «культура». У него не было никакой информации по определению значения этого слова. Сколько бы милинер Магденборг ни рылся в неисчислимых базах данных, ничего, ассоциированного с термином «культура» он не находил. Магденборг, словно запрограммированный робот, использовал все свои немалые возможности, чтобы узнать значение столь загадочного термина. В своих поисках он даже предпринял несколько проникновений в базы архивных данных нескольких поселений. Он знал, что в них иногда можно обнаружить нечто совершенно уникальное, но и там он не добился ничего положительного. Все было напрасно. Это виртуальное слово «культура» осталось в его представлении всплывшей химерой доисторического знания.  

У дверей транспортной камеры Верховного Правителя ждали милинер Скаретти и милинер Костакис. Они, выказав свою радость лицезреть высокого гостя, предложили ему пройти к массивному аппарату, на котором уже стоял будущий конструктив милинера Магденборга. Он не стал знакомиться с конфигурацией конструктива. Все они изготавливались по нескольким стандартным образцам, соответствующих рангу и статусу их будущего владельца. Его больше интересовали допустимые уровни сохраненных свойств личных данных биосистемы.