Аврелион (СИ) - Мусатов Анатолий Васильевич. Страница 44
− Так точно, шеф-генерал Дитерсон! – козырнул штурмкапитан.
− Сейчас получите инструкции и немедленно приступайте к исполнению приказа.
− Слушаюсь, шеф-генерал!
Дитерсон отключил видеопласт, вставил стержень с информацией в панель терминала и вдавил кнопку секретного шифровального устройства. Считывание информации и кодирование произошло почти одновременно с нажатием кнопки и потому Дитерсон, вытащив стержень, тут же его спрятал обратно в нагрудный контейнер.
Выйдя из Отделения Службы Безопасности, Дитерсон сел в дранглайн и назвал адрес казарм гвардейского корпуса. Пока ехал по скучным, серым улицам комплекса административных учреждений Южной Секвенции, он прокручивал варианты проведения акции по изоляции «бунтовщиков», как уже окончательно оформилась оппозиция в его представлении. Конечно, не все из них были таковыми, но с такими он разберется позже, а сейчас необходимо перестраховаться и подвергнуть изоляции всех находящихся в зале Совета Правителей.
Переход из Медцентра через несколько промежуточных регистрирующих терминалов, считывающих данные определенных областей конструктива для записи в индивидуальную архивную базу, Магденборг едва перенес спокойно. В нем опять поднималось неведомое до этого ощущение господства своего Эго над всем окружающим Миром. Его уже не удивляло, что вся информация, в каком бы виде она не поступала бы, даже в виде собственных мыслей, воспринималась им в виде уже готовых решений.
И сейчас, практически мгновенно проанализировав несколько вариантов развития событий, он пришел к неутешительному выводу, что только один из них даст положительный результат. Некоторые варианты предусматривали исключительные меры своих реализаций, вплоть до физического уничтожения конструктивов всех оппозиционеров. Эти варианты, случись они до реинкарнации, не вызвали бы у него такого отторжения, которое возникло у него сейчас. Что могло так резко переменить его внутренний менталитет, Магденборг не знал. Но это его не обеспокоило. Наоборот, возникшее новое ощущение стало приоритетным в принятии любого решения. Все прежние логические алгоритмы переподчинились этой сверхинтеллектуальной надстройке его логики.
Раньше он без колебаний отдал бы приказ на чрезвычайные меры, если события, заставившие его принять их, грозили по меньшей мере, всего лишь локальными неприятностями устоям официальной власти. То, что ощущал Магденборг после реинкарнации, открыло в нем гораздо большие горизонты в осмыслении своих решений. Он понял, что узость взглядов его, прежнего, может быть и привела к напряженному конфликту в Совете Правителей. Но это понимание только вызвало досадливое раздражение. Что б ему не пройти реинкарнацию намного раньше! Дела, дела! Эти отговорки у него находились всегда. И эта отсрочка привела к таким непоправимым обстоятельствам. Хотя, этот донорский материал был доставлен всего лишь несколько дней назад. Тот, что был запланирован для реинкарнации, его кураторы в силу известных только им причин, отклоняли, несмотря на прошедшие сроки. Теперь он знал, что им стало известно об исключительных интеллектуальных качествах нового донора. Но срок его реализации был для этого недостаточен, иначе результат преждевременного его использования мог быть непредсказуем. «М-да, оно видно так и получилось!». Случай решил все – ситуация самым благоприятным образом сработала на него. Донор, который должен был «дозревать» еще полгода, учитывая ускоренные процедуры Откровений в Медцентре, сам решил свою и его, милинера Магденборга, судьбу…
Пэр с интересом вникал в ход мыслей «чужого». Ему было непривычно ощущать и свои мысли и слышать как свои собственные мысли поселившегося в его мозгу «чужого». Но едва «чужой» коснулся того кластера памяти, ставшего переломным в его судьбе, на Пэра тотчас же хлынули воспоминания о тех недавних днях, когда они с Критом приступили к исполнению тщательно продуманного плана – прорваться через Лес…
В первых своих попытках уйти дальше в Лес друзья мало преуспели. Когда кто-то из них придумал делать метки, ломая ветви деревьев, они быстро пришли к выводу, что ходят все время по кругу, огибая поселок на разных радиусах. Однажды, уйдя на очень большое расстояние от Аврелиона, они, проблуждав около двух дней, все равно вернулись к той точке, от которой вышли. Дома, после вечернего молитвенного ритуала, Пэр, отозвав Крита в сторону и с опаской оглядываясь по сторонам, будто не желая, чтобы его кто-то посторонний услышал, сказал:
– Ты знаешь, Крит, мне кажется, что вокруг нас существует какое-то постороннее Наваждение. Все, что мы с тобой обсуждаем, так или иначе становиться известно жрецу. Мне не очень понятно, почему наши разговоры, даже о Миссе и Дее интересуют богов Лакки. Как ты думаешь, не становятся ли наши планы по походу вглубь Леса, известны? Я уверен, что Наваждение можно обмануть, если мы сможем придумать что-нибудь для этого.
– А почему ты думаешь, что Наваждение не слышит нас сейчас?
– Вот то-то и оно! Я давно заметил, что как только мы с тобой говорим о чем-нибудь подальше от домов и храма, или рабочих помещений, то Наваждение не срабатывает!.
– И что с того, что Наваждение нас слышит? Все равно не удастся его перехитрить, неважно − слышит Оно нас или нет!
На том тот давний разговор и закончился. Он вспомнился приятелям почти во всех подробностях, когда Пэр, после обеденного посещения гастория, отозвал Крита в сторону:
− Давай пройдемся, разговор есть!
− Ну так выкладывай, чего ноги топтать, − с довольством сытого человека заметил Крит.
− У меня разговор особый. Не хотелось бы, чтобы Наваждение что-то прознало о нем.
− Даже так? Пошли.
Усевшись под заветным олеандром, Пэр некоторое время молчал. Крит, довольный, что можно развалиться на травке в тени огромного дерева, не прерывал молчания приятеля.
− Ты помнишь, как-то мы с тобой говорили о переходе через Лес?
Крит лениво приоткрыл глаза:
− Надо же! А я думал, что эта блажь уже давно выветрилась из твоей головы. И чего бы это она воскресла?
− Да я, собственно, и не думал оставлять это дело. Просто помалкивал, пока обмозговывал кое-какую идею.
− Наверное, у тебя появились сведения, что Наваждение исчезло, если ты снова принялся за старое. Что можно поделать с явлением природы и божественной волей?! Уж чего только интеллакты не предпринимали за столетия нашей цивилизации! Как ни старайся, а Лес все равно останется непроходимым для людей!
– Как сказать! Я думаю, что тут дело вот в чем. Ты заметил, что метки на деревьях все время попадаются только с одной стороны, и никогда с другой, пока мы идем в одну сторону. Мне кажется, что Наваждение намеренно поворачивает нас одним боком, чтобы мы описывали все время очень большие круги. Так можно идти и день и два, и больше, в зависимости, какой размера радиус круга мы захватили. Я очень долго думал над этим парадоксом. И вот что придумал. Гляди.
Пэр вытащил торчащие из сумки два скарановых стержня. Крит с недоумением разглядывал их. Он увидел, что с одного из своих концов стержни были соединены шарниром и по длине один из них на треть короче другого. Он гмыкнул:
− Гм? На что эти палки?
− Это не палки, приятель. Это пропуск через Лес! Вот смотри.
Пэр развел их в стороны и Крит увидел, что стержни, на ладонь дальше от шарнира, соединены между собой куском веревки. Пэр развел стержни на возможно большее расстояние. Веревка остановила их ровно на прямом угле.
− А теперь главные детали, для чего я эту штуку приспосабливал!
− Слушай, так это же триангулема! – воскликнул Крит. – Ты что, Лес собираешься измерять!
− Ну, Лес не Лес, а измерять буду. Направление движения, понял?
− Не-а, − мотнул головой Крит.
Пэр загадочно улыбнулся. Достав из сумки две пластины размером со ступню, с торчащими из них посередине небольшими штифтиками, он вдел этими штифтиками в отверстия на концах стержней. Повращав пластины, Пэр остался доволен.