Царь (СИ) - Оченков Иван Валерьевич. Страница 82

— Да уж, сказано, что простота хуже воровства, — со смешком сказал Никита, когда я закончил переговоры с Шушериным.

— Не скажи, Никита Иванович, не прост сей помещик. Ой, не прост!

Небольшие отряды поляков и литвин, оставшиеся для блокады Смоленска, не могли контролировать все пути ведущие в город, а поэтому тамошний воевода Прозоровский, хоть и с опозданием, но получал все необходимые известия. Узнав, что войско королевича разбито, князь ненадолго задумался. В общем, его было не в чем упрекнуть. Город он удержал, на польские посулы не поддался, а то, что они на приступ не пошли… так на все воля Божья! Что же до того, что он до сих пор не сделал ни одной вылазки… так это недолго и исправить. Впрочем вышедшие ранним утром из Смоленска ратники не нашли рядом с городом противника. Враги тоже узнали о поражении своей армии и не стали искушать судьбу. Князь-воевода, отрядив гонца к царю с известием об одолении супостата, тут же двинулся в погоню.

Немногочисленные польско-литовские отряды, уцелевшие после можайского сражения, уходили в сторону Литвы. Еще совсем недавно бравые шляхтичи ехали по этим местам в составе большого и сильного войска. Каждый вечер после тяжелого ратного труда, они отдыхали в богатых шатрах. Устраивали пиры, во время которых кичились друг перед другом своим богатством и знатностью. Многочисленная челядь только и думала как бы угодить своим хозяевам и ловила каждое слово, каждый жест, исходивший от господ. А теперь они возвращались домой как бесприютные странники, прячась от погони. Проклятые московиты постоянно преследовавшие их, налетали то с одной стороны, то с другой, и польские ряды таяли как снег по весне. Несколько попыток контратак кончились плачевно. Многие шляхтичи, решив что в одиночку пробраться домой будет проще, бежали, бросив своего предводителя. Войска Прозоровского, Валуева и Михальского, казалось, были со всех сторон, а отряд королевича как в воду канул.

В густой чаще леса остановились трое таких беглецов. Один из них — довольно толстый шляхтич, пошарил по сумкам и, достав небольшой сверток, предложил содержимое своим товарищам.

— Возьми, Янек.

Корбут с благодарностью принял у него пищу и обратился к третьему спутнику, в котором довольно трудно было признать теперь первую красавицу при дворе королевича Владислава — панну Агнешку Карнковску.

— Вам надо поесть, — тихо промолвил он, обращаясь к девушке.

— Спасибо, — так же тихо ответила она, — но я так устала, что не могу есть.

— Вам нужно подкрепить свои силы.

— Зачем?

— Чтобы жить.

— Зачем мне теперь жить? Я навеки опозорена, Владислав меня бросил, а отец умер, да еще и остался без достойного погребения. Мне теперь одна дорога — в монастырь! Да еще и найдется ли среди них хоть один, чтобы принять такую как я грешницу.

— Не говорите так!

— Но ведь это же, правда. Моя жизнь кончена и лучше бы мне умереть прямо здесь…

— Если вы умрете, то и мне незачем жить.

— Почему?

— Потому что я… — замялся молодой человек, — потому что…

— Что, Янек?

— Прошу простить меня, что я лезу не в свое дело, — не выдержал пан Криницкий, — да только разве вы не видите, что бедный Ян сохнет по вашей милости! Конечно, вы привыкли общаться с королевичем и его придворными, где уж вам заметить любовь простого шляхтича, служащего у вашего отца. Но только мне он как сын, а потому я не могу спокойно смотреть, как он мучается.

— Это правда? — широко распахнула глаза девушка.

Покрасневший как вареный рак Корбут смог только обреченно кивнуть, а пан Адам продолжал свою речь.

— Да, конечно же, правда! Говоря по совести, я совершенно не одобряю эту его сердечную склонность и надеялся, что она со временем пройдет, да только видать судьба у него такая. Конечно, он бедный сирота и не пара для вашей милости, однако и у него есть сердце, и оно скоро разорвется глядя на вашу холодность. И если есть в вас хоть капля христианского сострадания, так прогоните его прочь от себя, чтобы он не видел вас более и не мучился.

— Что ты такое говоришь, пан Адам! — Вскричал парень, ошарашенный его речами, — да я жизнь готов отдать, чтобы только быть рядом с панной Агнешкой и дышать с ней одним воздухом. Видеть ее, знать, что она жива и не надо мне в жизни большего счастья.

Разгорячившийся молодой человек вскочил перед своим пожилым приятелем, и принялся высказывать ему все что думает, переходя иной раз на крик. Наконец, выговорившись, он обернулся к девушке и застыл как громом пораженный. Панна Агнешка закрыв лицо руками горько плакала.

— Езус Мария, — воскликнул Янек, — неужто вашу милость так оскорбили мои слова?

— Нет, что ты, просто я думала, что после всего того что со мной случилось, на меня ни один шляхтич не посмотрит иначе как с презрением.

— Что вы такое говорите, да разве найдется на всем белом свете такой человек, которому пришло бы в голову презирать вас!

— Ты просто очень добр, Янек, на самом деле моя жизнь кончена. Я дурная женщина и никому не нужна. Надеюсь, я смогу вымолить у Господа прощение.

— Простите, панна Агнешка, — снова вмешался в разговор Криницкий, — а только теперь вы говорите глупости. Оно, конечно, нехорошо, что с вами приключилась такая беда, да только вы еще молоды и рано вам себя хоронить. К тому же, не в укор будь сказано вашей милости, но покойный пан Теодор был человеком практичным и оставил вам изрядное наследство. Так что бедствовать вы уж точно не будете, а если вздумалось бы вам выйти замуж, так охотников нашлось бы столько, что едва уместились бы от этой поляны, до самого Вильно. Конечно, женихи эти будут не первый сорт, да и вряд ли станут любить вашу милость как мой бедный Янек, но уж устроить свою жизнь вы точно сможете.

Спешное бегство и полное лишений путешествие оставили свои следы на прекрасном лице панны Карнковской. Волосы ее были грязны и спутаны, румянец на щеках сменила болезненная бледность, а текущие из глаз слезы оставили на давно не мытом лице грязные полосы. Но глаза… глаза ее оставались прежними. Они умели быть лучистыми как утреннее солнышко и колючими как льдинки, теплыми как погожий летний денек и холодными как февральская вьюга. Но теперь эти глаза были полны необычайной горечи, и всякого взглянувшего в них непременно защемило бы сердце.

— Вы не понимаете, — глухо сказала она, отвернувшись, — я ношу под сердцем ребенка. Я беременна от…

— Молчите, — прервал ее Корбут и, опустившись рядом на колени, снял шапку. — Одно ваше слово, и нас обвенчают в первом же встреченном нами костеле. Клянусь вам, кого бы ни послал вам Господь, я воспитаю этого ребенка как своего собственного. Клянусь вам также пресвятой девой Марией, что ни словом, ни помыслом никогда не упрекну вас ни в чем.

Девушка с изумлением посмотрела на стоящего перед ней на коленях молодого человека и, как видно, не знала, что ему ответить на эти слова. Неизвестно сколько бы они так молчали глядя друг на друга, но их снова прервал пан Адам. Вероятно, старого циника так растрогали эти слова, что он отвернулся, чтобы скрыть заблестевшую в глазах слезу, а заодно не видеть шапки Янека и не прикидывать какие ветвистые рога могут украсить ее в будущем, но через минуту он встревоженным голосом сказал своим спутникам.

— Янек, дружок, и вы — прекрасная панна, уж простите, что я мешаю вам, а только мы здесь не одни. Если мы немедля вскочим в седла и поскачем прочь, то может Господь и смилуется над нами.

Молодые люди послушались Криницкого и вовремя. Едва они оказались в седлах, с другой рядом раздался треск сучьев и на поляну начали выезжать московские ратники. Троим беглецам, не оставалось ничего иного, как ударить шпорами бока своих измученных долгим путешествием коней и попытаться спастись, поминутно рискуя быть выброшенными из седел хлестким ударом ветки. Впрочем, лошади их преследователей тоже были не свежими, и какое-то время погоня шла на равных. Однако лес скоро стал редеть и преследователи, которых было человек двадцать, стали догонять их, окружая при этом и улюлюкая. Отчаявшаяся Агнешка уже готова была просить Янека, чтобы он лишил ее жизни, избавив тем самым от нового плена, но бешенная скачка не давала ей вымолвить и слова. Погоня была уже совсем рядом и, казалось, ничто не сможет спасти беглецов, как вдруг перед ними оказалась немаленькая речка. Не колеблясь, бросились они в ее воды, решившись, что лучше утонуть, чем попасться своим врагам. Но на их удивление, преследователи и не подумали лезть в воду, а развернулись и, нахлестывая коней, поскакали назад. Это странное поведение объяснялось просто, на другом берегу уже строились гайдуки в одинаковых жупанах, раздувая на ходу фитили своих ружей. За ними были видны горячащие коней панцирные казаки, а также несколько пышно одетых шляхтичей.