Изнанка судьбы - Лис Алина. Страница 49

Падать в сугроб было не больно. На свое счастье, я успела вынуть ноги из стремян. А еще в снегу было мягко. И даже почти тепло. Я прикрыла глаза…

Мужские руки выдернули меня из объятий смертного сна, встряхнули:

— Держись, Элисон. Не спи!

Рэндольф, который почти кричит, — разве так бывает?

Пощечина — это совсем не больно, когда не чувствуешь щек. Фэйри потряс меня за плечи:

— Сможешь сесть на лошадь?

— Нет, — сказала я. И покачнулась.

Он негромко выругался.

— Я подсажу тебя на своего коня. Задача — не упасть, пока я не сяду за тобой. Сможешь?

— Постараюсь, — губы не слушались.

Жеребцу не понравилось нести двойную ношу, но фэйри мигом пресек бунт. Конь тоже слишком вымотался, чтобы протестовать по-настоящему.

Последнюю часть пути я помнила урывками. Сидеть, прижавшись к Рэндольфу, было теплее, и меня поминутно клонило в сон. Помню, как внезапно из снежной круговерти возник черный сруб, и воин пробормотал под нос короткую благодарственную богам за избавление от напастей.

Внутри хижины стоял ундландский стылый холод. Но хотя бы ветра не было. Я перешагнула порог и опустилась прямо на пол. Кричи на меня, бей, тащи, убивай — с места не сдвинусь.

— Займусь лошадьми, — сказал Рэндольф. И ушел.

Я просидела несколько минут, потом со стоном встала, стряхнула снег и пошла к очагу. Я не буду бесполезным балластом для своего спутника, пусть даже он ничего не ждет и никогда не упрекнет меня за бездействие.

Здесь были дрова. Целая гора дров. И огниво! Настоящее богатство — что там какое-то золото?! Негнущимися пальцами я сложила и подожгла дерево. Села, протянула руки к робкому, едва тлевшему огонечку. Как хорошо, что в этом холодном мире есть огонь.

Пламя разгоралось. По пальцам медленно забегали болезненные теплые мурашки. Рядом на пол сел Рэндольф. Тоже протянул руки к огню, и я поняла, что фэйри измучен не меньше моего.

— Тут есть вино, — сказал он. — Теплые одеяла и даже еда.

— Хорошо, — радость от его слов была какой-то далекой и ненастоящей, словно ощущала ее не я. Сейчас все затмевали покой и усталость. Я опустила голову ему на плечо, и мы вместе смотрели на пламя.

— Что это за место?

— Гостевой шельтер.

— Нас отсюда не выгонят?

— Это для всех путников.

— А платить снова услугами?

— Бесплатно.

— Хорошо быть фэйри.

Комната быстро прогревалась. С моей одежды и волос начало капать.

— Лучше сними плащ. Снег тает, будешь вся мокрая.

— Не сниму. Так теплее.

Он поднялся, отошел. Вернулся с кучей одеял, швырнул на пол у очага и начал меня раздевать.

— Не надо, я сама.

Волосы были мокрые, словно я гуляла под дождем. От плаща курился пар. Рэндольф был прав. Сейчас, когда снег подтаял и намочил одежду, стало сыро и холодно. Меня начала колотить дрожь.

— Завернись, — он сунул мне несколько одеял. Я буркнула что-то вроде «угу», избавилась от насквозь мокрого и грязного платья — на этот раз, хвала богам, оно шнуровалось спереди. Одеяла были колючими, и от них пахло овечьей шерстью.

— Пей, — я отхлебнула прямо из бутылки, как матрос. Словно жидкий огонь пробежал по венам. Кусачие мурашки перебрались из пальцев в щеки, нос и уши. Хорошо!

Фэйри опустился рядом. Снял перевязь с мечами, доспех, нижнюю рубаху, обнажив поджарое, мускулистое тело, разукрашенное узором из множества шрамов. Надо было отвернуться, но я ужасно бесстыжая и не стала этого делать. Мне нравилось смотреть на него. Красота и грация молодого хищника должны вызывать восхищение, а не стыд.

Он распустил свои косы и тоже завернулся в одеяло. Сдержанный, бесстрастный, весь в себе.

— Знать бы, о чем ты думаешь, — тихо сказала я.

— Зачем?

— Чтобы понять… что угодно может скрываться за молчанием.

— Элисон, я не предал бы тебя, даже если б мог. А я не могу.

— При чем здесь «предал»? — услышать такое было обидно. — Я доверяю тебе, иначе никогда бы не поехала в Церу. Просто хочу понять, какой ты, Рэндольф.

Он повернулся. Скуластое мальчишеское лицо и взрослые, нечеловеческие глаза.

— Гораздо проще, чем тебе кажется.

— Я в этом не уверена.

— Я думал о том, что, если завтра метель продолжится, нам придется остаться здесь еще на сутки.

— Это плохо?

— Нет. Если это просто метель.

— А может быть не «просто»?

— Может. Если княгиня Иса того пожелает.

Мне снова стало холодно. Ну вот, а казалось, только-только согрелась.

— Так и не поблагодарила тебя, — голос дрожал. — И… прости, что была такой капризной свиньей последние дни. Мне просто страшно, Рэндольф. И еще я скучаю по Терри.

— Я тоже.

В отличие от Терри, он мог меня обнять.

Мы так и сидели в обнимку. Долго. Я ощущала щекой и ухом его горячее дыхание. Сильные руки на спине, запах влажных волос. И удивительное чувство поддержки, сопричастности, когда точно знаешь: что бы ни случилось, ты не одинок, и тот, кто рядом, не предаст и не бросит.

А потом что-то неуловимо изменилось. Дыхание фэйри стало глубже, руки напряглись, прижимая меня чуть крепче, чем нужно, и нечто во мне отозвалось жаркой, пьянящей дрожью по всему телу. Его пальцы скользнули по моей спине, поглаживая осторожно и нежно. Я замерла, вслушиваясь в свои ощущения. Хотелось, чтобы он не останавливался. Чтобы продолжал. Сквозь тонкую шерсть одеяла я чувствовала каждое прикосновение. Губы прижались к шее. Туда, где под кожей пульсировала жилка. Сперва робко, словно спрашивая разрешения. Я чуть откинулась в его руках, и не думая протестовать, когда он поцеловал меня еще раз, поднялся к мочке уха, лаская кожу дыханием. Внизу живота запульсировало голодное желание, откликнулось ноющим зудом в сосках. Мне захотелось скинуть одеяло, чтобы ощутить его прикосновения. И чтобы он погладил меня там, внизу…

Рэндольф отпрянул со стоном — посмотрел на меня совершенно безумным виноватым взглядом и выдохнул:

— Прости.

Разочарование было неожиданно острым. Я не хотела, чтобы он останавливался. Его близость, жар огня в очаге — только это и было сейчас правильным, единственно верным, под вой злой метели за окном.

Я сама скинула одеяло, прильнула к Рэндольфу и шепнула почти беззвучно «Да!».

Я хотела этого.

Он подарил мне еще один безумный взгляд, словно преодолевая сопротивление, склонился над моим лицом и впился в губы.

Я не знала, что нужно делать, но это вдруг оказалось неважным. Между нами не было преград в виде одежды или пустых, ненужных слов. Были только обжигающе-пьянящие поцелуи, блики огня на коже, летопись шрамов под пальцами. То робкие, то дерзкие касания, на которые мое тело отзывалось сотнями новых, неведомых и восхитительных ощущений. Чужая и своя нагота, как разделенная тайна. Прикосновения сильных рук и жар желания, огнем растекшийся по коже.

Он гладил меня бережно, почти благоговейно, как хрупкую статуэтку, целовал требовательно и нежно. Оторвавшись от моих губ, Рэндольф спустился, оставляя дорожку из поцелуев к моей груди, прикусил сосок. Я всхлипнула и выгнулась, перебирая его волосы. И он дотронулся до меня там, ниже, где зрело голодное, тягучее вожделение, заставив еще раз всхлипнуть, а потом и застонать. Внутри закручивалась звенящая тугая спираль. Почти не соображая, что я делаю, я раздвинула шире ноги и только жалобно вскрикивала — не было ни возможности, ни желания сдерживаться в плену его ласковых укусов, когда его пальцы вытворяли с моим телом такое…

Внутри живота что-то скрутилось, жаркая спираль лопнула, опалив сумасшедшим наслаждением. Я вскрикнула и замерла в его руках.

Несколько минут мы лежали рядом. Он прижимал меня к себе все так же — бережно, с тайным вожделением, касался губами волос и тяжело дышал, прикрыв глаза. А на меня вдруг накатил стыд. Такой, что ни вздохнуть, ни сказать хоть слово. Молчание становилось все напряженнее, в нем зрела пугающая недоговоренность, неуверенность перед тем, что только что случилось. Мы словно перешли границу, и дальше не было никаких правил, все наугад, на ощупь.