Побочное действие - "Мадам Тихоня". Страница 36

Догадка обернуться явилась будто бы извне. Убитый дикарь обнаружился точно позади, с кровавой кашей вместо половины черепа, но даже сейчас сжимал мачете в занесённой над головой руке, кажется, только для того, чтобы рубануть по затылку любого, кто хоть немного похож на врага.

Вокруг собирались пираты, нестройной толпой заполняли каменистую площадку на вершине обрыва. Кого-то, стонущего и матерящегося, мешком сгрузили в жёлтый пикап. Так же, с матом, доставали аптечку – Мэл ощутила слабый укол удивления, потому что была уверена: этот сброд не способен помогать друг другу.

К Монтенегро вплотную приблизился наёмник и что-то проговорил тихо, указав на подопечную взглядом. Мэл вдруг вспомнила: её обещали «освежевать», если она «куда-то дёрнется». Подавилась ненормальным беззвучным смешком и разжав руки, бросила трофейное оружие к ногам Вааса. Главарь скривился с выражением, будто знал всё наперёд и оправдались все его ожидания.

– Крепко тебя Хойт успел обработать. Автомат получила и не смылась… – протянул насмешливо вслух. Мэл поймала себя на непроизвольной концентрации – желание знать, что ещё замыслил непредсказуемый бандит, снова оказалось сильнее усталости. «Сука Хойт, всех за живое берет… И нихуя не отпускает. Круг безумия…» – потянулись вслед за словами мысли, мрачные и злые. Значит тогда, на катере, ей не показалось. Ваас ненавидел не только дикарей, но и «босса». Прямо как она сама ненавидела всё, что удерживало в рамках «семейного дела».

– Будто у меня был выбор, – Мэл фыркнула и кивнула на застывшее у ног тело, которое в солнечном свете казалось восковым, ненастоящим. Если бы не облако насекомых, что слетелись в траву на месиво из крови и мозга. – Эти не слишком разбирали, в кого стрелять.

– Тоже верно. Они все ебанутые со своей Цитрой, – почти удовлетворённо проговорил Ваас, и вдруг выкрикнул куда-то за спину: – Эй, парни! Тащите сюда этого мудака!

– Тебе это понравится, да, понравится! – Мэл помнила своё желание отвернуться от этой усмешки. Запомнила и слово «Цитра» так, на всякий случай, будто важное – что бы это ни было, имя или название. Дальше в память главаря не полезла – всё равно что соваться в связку оголённых проводов, только нервы сожжёшь опять к чертям собачьим.

«Мудаком» оказался живой дикарь, его приволокли двое пиратов, швырнули на камни и для верности пару раз пнули под рёбра. Пленный попытался гордо выпрямиться как есть, стоя на коленях, да ещё сплюнул на ботинки Ваасу. Тот молча двинул его в зубы, расквасив заодно и широкий нос. Мэл только морщилась, улавливая перекрёстную ненависть, взаимную и обжигающую, а в голове всё крутился и крутился вопрос, который так и не задал ей утром доктор Бен, жалуясь, что не умеет стрелять.

«Ведьмы умеют исцелять?»

– Давай, расскажи нам, чего этот придурок хотел. Или, может, испробуешь на нём свои штучки? Как на мне на станции? Ты ж нихуя больше не умеешь!

Глава 17

— Давай, расскажи нам, чего этот придурок хотел. Или, может, испробуешь на нём свои штучки? Как на мне на станции? Ты ж нихуя больше не умеешь! – под конец тирады голос Вааса всё-таки сорвался в крик. Потом главарь замолчал, бешено поводя глазами, и было отчётливо слышно, как сквозь зубы он тянет в себя воздух. Так дышат, когда перехватило горло, от боли, обиды или ненависти. Хотя что он там может чувствовать, этот пират?

Пленник всё так же стоял на коленях, с прямой спиной, только кровь из разбитого носа заливала татуированную грудь, дробными каплями падала на светло-серые камни. Дышал он тоже шумно, судорожно сглатывал и давился, но даже не пытался утереть лицо. Без движения сверлил взглядом одного единственного врага, не обращая внимания на остальных. Вокруг переговаривались, отходя от стычки, пираты, сплёвывали, закуривали «травку», заполняя каменную площадку приторным дымом. Мэл плохо слышала, о чём они говорят, запомнилось только, как кто-то пожелал дикарю «захлебнуться юшкой», прежде чем ему отрежут и засунут в рот его «достоинство воина». Потом сообразила: от неё ждут ответа и действий. Причём, кажется, вполне конкретных… минуту, в этой стае вооружённых обезьян решили, что она станет кого-то мучить?

– Этот придурок ничего мне не сделал, – почему-то изо всех сил стараясь не смотреть главарю в глаза, процедила Мэл тихо. Откуда-то явилось гадкое чувство, такое же, как в секторе В, после вспышки ненужных эмоций, заставивших её опробовать свои способности в качестве пыточного инструмента. И этот жар, приливший вдруг к лицу – чтобы скрыть его, Мэл добавила громче, усмехаясь и задирая гордо подбородок:

— По твою душу они явились. Подготовились. Кстати, взрывчатка, которую они заложили в ДОТ у дороги, ещё там.

— Нихуя не новость! — Ваас подался вперёд, словно намереваясь одним движением смести с площадки и пленника, и Мэл заодно. Такие нежданные всплески скорее всего пугали до полусмерти окружающих, а главарь только принимал чужой страх, смотрел в распахнутые глаза, жадно втягивал резко очерченными ноздрями неуловимый запах адреналина. Будто бы питался ужасом, который сам же и вызывал, в то же время раздражаясь непокорностью. Впрочем, покорность бесила его тоже, и Мэл не взялась бы искать золотую середину в поведении с ним. Да и не собиралась, только постаралась нацепить на лицо привычное ледяное выражение. Правда, маска удавалась почему-то всё труднее, будто в душном воздухе таяло само лицо, плавилась кожа, стекая на камни вслед за кровью пленного воина.

– Давай, миноискатель, залезь в его мозги, – Ваас уже не орал — то ли шипел, то ли рычал, будто не человек вовсе, а причудливая помесь рептилии и крупной кошки. Потом, подобно кобре, которая вот-вот атакует, обогнул пленного полукругом и застыл рядом, покачиваясь. Мэл почему-то вспомнила, как чётко, без лишних движений, он убивал охранников в лаборатории. Тут было по-другому, будто существовали для главаря вещи, от которых его прорывало странными, ненормальными мыслями, жестами и словами:

– Расскажи нам, что ещё задумала их обожаемая жрица. Когда и куда ещё пошлёт, а они полезут, как дрессированные крысы на убой? А?

Мэл захотелось вдруг прикрыть глаза — в черепе зародилась боль, сначала короткой вспышкой, а потом тупо запульсировала так, что заныли лицевые кости. Причина? Чёртова ненависть. Один захлёбывался этим чувством, стоя на коленях, глотал его с кровью, проталкивал в бьющийся спазмами желудок. Второй… нет, касаться этих нервов, которые для восприятия были как дорожки раскалённой лавы, просто страшно. Абстрактного врага так ненавидеть невозможно, с желанием выжечь всё вокруг, разбрасывая уголья собственного сердца.

Мэл тряхнула головой, чтобы помочь себе отключить восприятие: только бы не обжигаться, не хвататься за эти угли! В итоге поймалась картинка: дикарь, этот же самый, только весь в синяках и спёкшейся корке, давится чем-то, похожим то ли на внутренности, то ли на отрезанные гениталии. Пленника тошнит, он дёргается без звука, будто пытается оторвать себе руки, прикреплённые к чему-то вроде вертикального валуна, но кто-то снова и снова заталкивает кровавые ошмётки в его рот кровавыми же пальцами…

Прервать все контакты стоило огромных усилий, но Мэл это сделала, попутно пожелав, чтобы пленного просто убили. Застрелили, зарубили, или он, в конце концов, рванулся бежать и свернул себе шею, скатившись со скалы. Но дикарь не бежал. Его останавливали стволы, направленные со всех сторон, и взгляд главаря — невидимые липкие нити – зрачки в зрачки. Не в силах удержаться, Мэл медленно обошла пленника, чтобы тоже заглянуть ему в лицо. Выпрямила плечи, наткнувшись на то презрение, какого и была достойна помогающая пиратам баба в бандитских обносках. Постаралась скривиться как можно пренебрежительней, улыбнулась.