Побочное действие - "Мадам Тихоня". Страница 7

«И как тебя за это отблагодарили? Выбросили на свалку?» – Мэл скривилась, и Сид, истолковав эту гримасу по-своему, одним движением сгрёб её в охапку. Как есть, голую, с не до конца высушенными ионным потоком капельками на покрытой внезапными мурашками коже.

-- Что случилось? – шепнул Сид прямо в ухо, касаясь губами почти сухих волос на виске. Тёплые ладони доктора скользили по спине – прикосновения должны были расслаблять, ну в крайнем случае возбуждать, но Мэллори только с каждой секундой всё больше сжималась, как пружина, на которую давят со всё большей силой. Четыре месяца назад, после гибели Лэнса, как-то само собой произошло так, что лучший его друг, доктор Сид Эммет, очутился рядом, будто тоже «перейдя по наследству» от старшего брата к младшей сестре. Рядом – вплоть до того, чтобы периодически просыпаться с Мэл в одной постели, называясь при этом «просто другом». Хотя, как внезапно подумалось сейчас Мэллори, подобное скорее напоминало сделку. Платную медицинскую процедуру, хотя Сид вроде бы никогда ничего не просил сверх своих привилегий в корпорации и странных отношений с её новой хозяйкой.

«Используете людей и друг друга…» – Мэл издала рычание и упёрлась мужчине в плечи, как раз в тот момент, когда он, чуть согнувшись, чересчур уж откровенным скользящим жестом прошёлся по внутренней стороне её бедра. Горячее дыхание обожгло кожу в области ключицы, и Мэллори не выдержала того отвращения к самой себе, что застряло где-то под грудью горячим комком.

– Извини. Я тебя кровью испачкаю… – неловкая улыбка едва ли могла скрасить для Сида ощущения от толчка, но он только молча застыл напротив, тяжело дыша. Через пару секунд опомнился и, схватив с вешалки халат, завернул в него свою «подругу-хозяйку-любовницу», хотя сама Мэллори только краем сознания отметила, что начинает стучать зубами.

– Всё-таки что-то произошло, – склонив голову, констатировал Сид. Ничего особенного он, конечно же, не сумел высмотреть даже самым пристальным взглядом, но при этом достаточно хорошо знал, как у Мэл проявляются чувства. Те, которые она, как бы ей ни хотелось обратного, всё же не всегда контролировала. – Иначе оператор тира не жаловался бы, что ты… вместе с мишенями разнесла две проекционные рамки.

– Оператор… жаловался? – Мэл не удержалась и хихикнула, несмотря на чёртов комок под грудью. А может, как раз и пытаясь избавиться от гадкого чувства неправильности того, что только что чуть было не произошло. В мыслях Сида промелькнуло что-то насчёт сектора В – кажется, уверенность в том, что именно там следует искать корни как полученного отказа, так и плохого настроения, но озвучить вопрос тактичный док не решился. Только нахмурился, когда уже вполне согревшаяся Мэллори стянула халат и принялась облачаться в свежий комплект специального белья, которое надевала под форменный комбинезон.

– Ты далеко собралась?

«Трусливая, боишься посмотреть правде в глаза!» – кажется, этот, в лаборатории, говорил и что-то такое тоже. Желание посмотреть, как протекает эксперимент, сформировалось полностью, и Мэл решительным движением вжикнула застёжкой комбинезона. «А ты, видать, привыкла все делать чужими руками?» – похоже, от неотступно звучащего в мозгу мрачного голоса избавиться было невозможно, что уже само по себе побуждало искать причину этого удивительного явления.

– Нужно же пойти извиниться перед оператором, – Мэллори улыбнулась Сиду, надеясь, что улыбка скрасит заведомую ложь, и довольно бесцеремонно сунула мужчине в руку окровавленную салфетку. – Спасибо. Уже всё в порядке.

***

«Предатель!» Как ярко-то, гораздо ярче того, что поймалось во время предыдущего визита, когда взвинченная Мэл, почти не глядя обработав порез, явилась взглянуть на эксперимент. Вокруг стенда деловито суетились «упыри», не обращая никакого внимания на то, что пленник говорил во время кратких проблесков сознания, подсоединяли какую-то аппаратуру, считывали какие-то данные – механически, размеренно. Мэллори же сразу показалось: этот подопытный чувствует себя гораздо хуже, чем умиравшие на стенде до него. Его всего мелко трясло и выкручивало до хруста суставов, а Мэл равнодушной статуей наблюдала за тем, как он неосознанно, до кровавых язв, прикусывает губы. Тёмные тени вокруг его глаз, казалось, углубились и почернели ещё больше, грубые черты сделались ещё резче…

– Вы не слишком… усердствуете? – спросила Мэллори у дежурного, прислушиваясь к тому, что чувствует сама. Удовлетворение? Тем, что «естественный враг», который каждым действием своим заслуживал полученное накануне, похож теперь на свеженького мертвеца – кто там называл Мэл «мёртвой сучкой»? Но – ни намёка на удовлетворение, только странное отупение, онемение, как у свежей раны, которую залили блокаторами боли. Да видно, не до конца залили, или вещество попалось слабоватое, потому что именно тогда Мэллори поймала это впервые. Как рикошет. Как удар под дых, жестокий, едва ли не роняющий на колени.

«Предатель!» – серый дым, размытый круговорот лиц, обладатель одного из которых вдруг видится вполне чётко, как будто на нём задержался пристальный взгляд. Темнокожий мужчина, очки – музейный экспонат*, курчавая бородка, дикарское украшение на шее странно сочетается с чем-то, похожим на форменную куртку. А потом вдруг – лицо женское, смуглое, зеленоглазое, с причудливым рисунком на подбородке… Мэл показалось, что она коснулась оголённого провода под напряжением. Охнула, пошатнулась – ни вдохнуть, ни выдохнуть – от боли, чужой боли, потемнело в глазах. Поймала взгляд лаборанта, случайный, недоумённый, выпрямилась. Усмехнулась коротко – ну надо же, как интересно…

– У него абстинентный синдром*, мэм, – лаборант усмешку не принял. Не понял, не истолковал никак, да и не мог. Только информировал, будто оправдывался: это не они «перестарались», раньше времени подвергнув разрушению объект. Это всё объект, этот дикарь, этот диссонанс для белоснежной чистоты помещения – порождение тёмных джунглей. Это он во всём виноват – материал для опытов. Мэллори только поморщилась: подсмотренное оставило у неё на губах отчётливый привкус крови. Больше того – казалось, кровь струйками, липкими и обильными, стекает с головы по левой половине лица, щекочет ухо, подбородок, шею, коркой стягивает пульсирующую болью бровь, заливает веко. Крови так много, что в попытке зажать рану к ней прилипают пальцы – Мэл уже пропускала мимо ушей попытки «упыря» оправдаться, изучая страшный рубец на бритом черепе пленника. Вот значит, как он появился, этот шрам…

– Вы бы притормозили немного, – кажется, именно это Мэллори сказала дежурному по лаборатории. Бесцветная физиономия вытянулась в недоумении – он и правда не понимал, зачем приостанавливать эксперимент, когда впереди ещё целый день. Мэл, скрипнув зубами, повторила слова в приказном тоне, мысленно пообещав себе избавиться уж по крайней мере от нынешнего персонала сектора В, если не от самого сектора, и пошла прочь из лаборатории. Впереди действительно был целый день с кучей забот по комплексу со всеми его секторами и отделениями, и целый день Мэллори чудилось, что она в кровавом бреду бежит прочь от толпы, крики которой колышут воздух, душный и вязкий, как бульон.

«Предатель». Да, сейчас ярче, гораздо ярче – чем тогда, днём. Сейчас никто не мешал – лаборанты снова толпились за дверью, а Мэллори краем сознания ощущала их вялое, глухое недовольство. Да плевать. Они и впрямь перестарались, эти чёртовы фанатики своей кошмарной науки. Не способны они признать, что существует что-то вне их экспериментов. Что чужие чувства – это не вместе с потом и сукровицей утекающая в сливные отверстия стенда жизнь и не ряды цифр и графиков на экранах. Чужие чувства как кончик лезвия, на которое медленно наматывают твои собственные нервы, обнажённые, выдернутые на живую из плоти – когда смотришь чужими глазами в зелёные глаза смуглой женщины…