Blood diamond (СИ) - Владимирова Инна. Страница 30

Мэри, не зная, как помочь Смиту, обхватила его лицо ладонями. Она зарыдала в голос, когда он накрыл ее ладонь своей и крепко, насколько он мог, сжал.

— Пожалуйста… — прошептала она, шмыгнув носом.

Она не хотела потерять Джона. Не сейчас, не в этот день. Они ведь так были близки, они ведь стояли на пороге бриллиантового счастья.

Тут скрипнула открывшаяся дверь. Мэри, испугавшаяся, что это за ней вернулся тот мужчина в шляпе, повернула голову в сторону двери и попыталась сквозь слезы рассмотреть ночного посетителя.

Как только ночной гость вышел из темноты, и на него попал слабый свет с улицы, Мэри удивленно вскрикнула:

— Жан?

Уж своего нового знакомого она здесь и сейчас никак не ожидала встретить.

 — Там на улице мужчина… а потом я услышал твой крик, — произнес он и тут же спросил: — Мэрион, а вы?..

Не договорив, он щелкнул выключателем и замолк. Увидев окровавленного Джона и сидящую перед ним Мэри, Жан отступил к стене.

— Помогите ему! — девушка, вскочив на ноги, кинулась к Жану. — Вы же медик!

— Что? — удивленно проронил тот. — Вы же понимаете, что…

Мэри тем временем подтолкнула его ближе к Джону.

— Скорее! — взмолилась она. — Время!.. Вы же врач!

Мужчина преобразился в лице. Страх куда-то ушел, он стал серьезен. Торопливо осмотрев рану американца, он приказал Мэри зажимать рану, а сам быстро сбегал к себе в квартиру и, вернувшись с небольшим саквояжем, достал перекись водорода и быстро обработал. Затем ловко вынул медицинскую иглу и нить.

— Вам лучше отвернуться, — буркнул Жан, принимаясь за дело. — А еще лучше выйти.

Мэри, повинуясь ему, вышла в коридор и побрела в темноте вперед. Она поняла, что там будет только мешать. Выйдя в коридор, она уселась на полу напротив двери в их квартиру и подтянула колени к себе, уткнувшись в них лицом. Ей было страшно.

Никогда еще она не видела смерть так близко. В ее жизни было всякое, но чтоб такое… Только сейчас Мэри поняла, что их приключение — это не просто сказка, в которой все легко. «Эта охота за бриллиантами — опасное занятие, — думала она, смотря на свои руки, испачканные в крови. — Жизнь — удивительная штука. Невероятно, на каком же волоске висит наша жизнь! Ты никогда не знаешь, что жизнь преподнесет тебе в следующий момент: царское бриллиантовое ожерелье или нож, несущий смерть. Я ведь знала, что все это — не какая-то игра, сказка, и все равно не заметила, как быстро это затуманило мне глаза, изменило краски. Смотря на Джона, я забыла о существовании зла. Я влюбилась в Джонаа, совершенно забыв обо всем. Я была одурманена бриллиантами и Смитом. И это погубило его. Таковы суровые законы жизни. Жизнь диктует нам свои суровые законы».

Когда Жан выглянул из-за двери и, вытирая руки полотенцем, позвал ее, Мэри поднялась и, удивляясь тому, что не оказалась на месте Джона, ведь Берни с самого начала невзлюбил именно ее, поплелась на негнущихся ногах назад в квартиру.

Джон, потерявший сознание от боли, лежал на диване. Его шея была старательно укутана шарфом, который Жан откуда-то выудил. Мэри, увидев его, лишь вымученно улыбнулась.

— Спасибо, — прошептала она, поворачиваясь к Жану. Невесело усмехнулась: — Жаль, обивку дивана испортили.

Жан лишь покачал головой.

— Мне стоит знать, кто он и почему это произошло? — тихо спросил мужчина, взглянув на девушку. — Там ведь на улице еще один такой лежит.

— Лучше не стоит, — произнесла девушка, отворачиваясь.

Обтерев руки влажным полотенцем и вытерев алую лужу, Мэрион уселась на пол возле дивана. Она, взяв руку Джона в свою и сплетя пальцы, недолго наблюдала за французом. Тот, убрав свои медицинские пожитки, быстро попрощался с ней и, узнав, что Мэри больше не нужна никакая помощь и пообещав зайти после обеда, ушел в свою квартиру.

Мэри, которой спать совершенно не хотелось, продолжала все также сидеть подле Джона и охранять его сон.

Мэрион шестые сутки хлопотала возле Джона. Все это время она кормила его и всячески заботилась о нем. Жан два раза в день заходил к ним, проверять состояние очнувшегося на следующий день Смита.

Между тем Джон поправлялся. Он уже мог слабо, но говорить, хотя Жан не советовал ему этого делать. И сейчас, сидя на кровати и держа голову лежащего Джона у себя на коленях, Мэри, услышав от него рассказ о том, как Берни пытался убить его, грустно усмехнулась и произнесла:

— Знаешь, Джон, а ведь я видела его, выходящим из подъезда. И знаешь что? — она сделала паузу. — Он не нашел никаких бриллиантов!

— Как? — вскрикнул Джон и тут же затих, схватившись за больное горло.

— А так. Я не могла уснуть всю ночь, пошла гулять на улицу и в итоге сама пошла и забрала из ювелирного наше ожерелье, а там оставила вместо него записку, что бриллианты стоит искать в Лондоне. А Берни… Берни поплатился за свое предательство. Так что, не переживай, не досталось ничего Морелю.

— Так где же ожерелье сейчас?

— Оно лежит у меня в чемодане.

Джон заулыбался, смотря снизу вверх на девушку. Мэри, улыбнувшись в ответ, провела рукой по его волосам, приглаживая их.

— Кстати, — спросила она спустя пару минут, — ты видел, кто был с ним в ту ночь?

— Мой заказчик, — ответил американец. — И еще один… Наверное, его охранник.

— Я знаю его, — на выдохе произнесла Мэрион. — Я знаю заказчика. Это он вывез меня из Алжира.

— Что ж, — вздохнул Джон, — хоть что-то хорошее он сделал. Он не возвращался сюда?

— Нет, никто не приходил сюда все эти дни. Хотя, это странно, ведь никакого ожерелья он не нашел… Ну, оно и к лучшему.

Минут через пятнадцать Джон закрыл глаза и затих. Мэри поняла, что он уснул.

— Джон, — прошептала она, — ты спишь?

Ответа не последовало.

Это было раннее утро. Из раскрытого окна слышался типичный негромкий шум города: клаксоны и двигатели машин, музыка из кафе, цокот чьих-то каблуков, гудки поездов. Все было как и всегда. Но привычный городской шум прервала сначала резкая тишина, а следом за ней — непривычно громкое сообщение по радио. В нем сообщалось, что немецкие войска пересекли бельгийско-французскую границу, была объявлена война. Сообщение закончилось встретившей его тишиной — ни звуков машин, ни звуков человеческих шагов, ни музыки. Как будто все разом исчезло.

Мэри вздохнула. Именно этого она и боялась. Именно сейчас, когда она заботится о раненном Джоне, Германия все же напала на Францию. «Господи, как же все это не вовремя», — пронеслось у нее в голове.

Посидев молча еще минут десять, Мэри начала речь, которую еще подготовила тогда, когда Жан штопал Смита.

— Ты спишь, Джон, — тихо начала она, — а сейчас я скажу тебе самые важные слова. Я люблю тебя, Джон!.. Как же все-таки это глупо прозвучало… Как наивно! И все же, да, я люблю тебя. Ты мне понравился сразу. Ты молодой и красивый, и, что самое главное, умный. Знаешь, ведь я ходила постоянно за тобой не только потому, что я была влюблена в тебя, но и потому, что мне было интересно, что ты сделаешь в следующий раз. Я после того, как вы нагло бросили меня в Марселе, вернулась все же к вам. И вернулась не потому, что меня интересовали бриллианты. Да что мне бриллианты… О них я забыла еще в первый день в Марселе, они надоели мне. Легкие деньги меня больше не привлекали. Ты — вот единственное, что интересовало меня. Ты — мое сокровище, Джон. Ты гений, Джон. Ты гений и плут. И все же мы нашли с тобой это чертово ожерелье, и что теперь? О-о-о, я помню, какие грандиозные планы ты строил!.. А я? Я хотела бы просто остаться с тобой, Джон. Мне большего и не надо. Но… Но после того, как я увидела тебя в крови, после того, как я увидела твою рану, я изменила свое мнение. Я поняла, что вовсе не хочу такой жизни. Я не хочу точно так же оказаться зарезанной кем-то. Я хочу жить… А представь, какой мы были бы партией!.. Мы были бы идеальной парой. Два сапога пара… Но я поняла, что наш союз был бы недолгим. Один из нас оказался бы зарезанным или придушенным или убитым каким-либо другим способом вторым, потому что, я уверена, мы бы не смогли поделить деньги. Мы с тобой любим деньги больше, чем надо, мой дорогой Джон. Нет, Джон, я не хочу такой жизни! Теперь еще и война… А ты говорил — успеем. Не успели… К тому же, ты сам говорил мне, что я должна сидеть дома и воспитывать детей. Я-то смогу это сделать, ведь я уже порядком устала от всех этих приключений, а вот ты… Ты не привык к оседлой жизни, ты не можешь надолго задерживаться на одном месте, твоя жизнь — движение. Поэтому, Джон… Я хочу сказать тебе, что… А впрочем, что тебе, ты ведь все равно спишь.