Я - ведьма! - Лузина Лада (Кучерова Владислава). Страница 32

Тысячи раз и впервые — необычное это было чувство.

Не веря, немея, я провела рукой по ее обнаженной груди. Кожа была прохладной, словно зеркало, но в то же время упругой, живой, вызывающей желание. Она так и притягивала к себе пальцы, ее кожа — моя кожа, ее грудь — моя грудь.

— Нет нежнее тела, чем твое собственное, — произнес мой незнакомый голос. — Нет тела восхитительней, нет любимей, нет дороже, потому что оно твое.

— Не может быть… — выдохнула я.

И Я же, приподнявшись на локте, весело взглянула на себя огромными сияющими глазами, подалась вперед бесстыдно нагим, невинным телом и ответила:

— И все же это я.

— Разве отражение может выйти из зеркала?

— Не может, — покачала Я улыбающимся лицом. — Никогда. Но ты произнесла заклятие, и я не могла не прийти.

— Заклятие… — повторила я эхом.

— Плоть от плоти моей, кровь от крови моей, приди есть мою плоть, пить мою кровь, ибо ты — это я!

— Ты — это я! — ахнула я, не в силах поверить в сказанное.

— Страшное заклятие. Его знают немногие. Но ты произнесла его, и…

— …пришла ты.

— Да, к тебе пришла ты.

— Пришла я.

— Да, пришла я.

— Ты… я… — Я не знала, как назвать ее (себя?). — Как тебя зовут?

— Так же, как тебя, — Валерия.

— Меня все зовут Валей.

— Тогда я буду Лерой.

— И ты будешь пить мою кровь?

Окрещенная откинулась на подушки и засмеялась, скорчив смешную рожицу.

— Не-е… Не буду. Хотя, по-моему, нам страшно хочется есть! Айда на кухню!

Я пошла за ней, все еще не в силах уразуметь случившееся, поверить в осязаемость своего счастливого сна. И лишь когда, сидя за столом, мы синхронно ели брызгающие красной кровью помидоры, посыпая их солью и аппетитно впиваясь в их упругие окружности голодными зубами, я — вдруг, сразу — приняла, вобрала в себя объемную, пахнущую, теплую, восхитительную реальность происходящего. И почувствовала животом, кожей, каждой клеточкой нахлынувшее на меня счастье. Освежающее, как душ. Победоносное, как марш Мендельсона.

Вот она я! Я есть! Я есть у себя!

— Есть твою плоть, — промычала Лера с набитым ртом, — метафора. Посмотри на помидоры: через минуту они станут тобой — твоей плотью и кровью. Силой, которая дает тебе жизнь. Ибо есть — значит жить. Есть — значит принимать в себя. Не на время, как подчас половой акт, а навсегда — так, что иное становится тобой.

— Скажи, ты не бросишь меня? Не уйдешь? — спросила я тревожно. — Не убежишь от меня?

— От себя не убежишь, — скривила она веселый носик.

— Какая ты красивая! — прошептала я с придыханием.

Она была невероятно красивой: пушистые, платиново-белые волосы, быстрый взгляд из-под длинных трепещущих ресниц, подвижный, по-детски пухлый рот и светлая кожа — такая нежная, что я невольно ощутила желание прикоснуться к ее щеке губами…

Лера улыбнулась мне в ответ хитрыми переливчато-серыми глазами:

— Я? Какая ты красивая!

Бывает любовь огромная, как арбуз, который, попадая в сумку, заполняет ее всю, до треска в швах. Никогда еще моя жизнь не была столь полной и насыщенной. Никогда еще я не чувствовала себя столь самодостаточной и цельной, как сейчас, когда я обрела себя — свою Леру!

Я могла любоваться на нее часами, восхищенно и зачарованно разглядывая ее чистое, выразительное лицо, удивительным образом сочетавшее в себе наивность, серьезность и забавную лисью хитрость, ее хрустальные запястья, маленькую упругую грудь, гибкую, тонкую фигуру.

Лера была похожа на блондинку в театре.

И она совершенно не походила на мое собственное представление о себе!

— Странно… Я представляла себя совершенно по-другому, — неустанно удивлялась я.

— Мы редко любим себя так, как мы того заслуживаем, — усмехалась Лера.

И познавая себя, я училась себя любить.

— Нет на свете человека интереснее, чем ты сам, — учила меня Лера. — Ты — это бездонные небо и океан, достаточно лишь раз окунуться в себя, чтобы понять — там таится огромный сверкающий мир. Покопайся в себе поглубже, и ты найдешь несметные залежи сокровищ. В себе можно открыть все что угодно, включая иные галактики и планеты.

— Какая ты интересная! — восторгалась я.

Ее несколько напыщенная манера говорить завораживала меня, как завораживают людской слух медово-тягучие предания и легенды.

— Какая ты интересная. Ведь я — это ты. И ты себе безумно интересна.

— Получается, я совсем себя не знаю!

— Трагедия людей в том, что большинство из них только сторожа, закрывшие себя на замок и одиноко сидящие у входа. Их истинные таланты, стремления, мечты умирают за забором, как узники, лишенные пищи и воды. Люди зачастую не знают даже собственных желаний, предпочитая стремиться к общепринятому фактическому счастью: к славе, власти, деньгам. А достигая его, удивляются: почему мы несчастны? Да потому, что это счастье — чужое.

— А в чем мое счастье?

— Быть самой собой. Любить себя.

— Только себя? — Я вспоминала Валерия.

— Тот человек, кто обрел самого себя, открыл свой мир, понимает: факт существования других миров и других людей несуществен. Ибо одиночество — это не пустота.

Да, одиночество перестало быть для меня пустотой, стало захватывающим, осмысленным, глубинным.

Наедине с собой не нужно было врать, выпендриваться, соответствовать, перетягивать одеяло, доказывать свою правоту. С Лерой я была априори правой, истинной, единственной, самой лучшей, в то время как мир за окном — лживым, конфликтным, враждебным. Вмиг он отпал от меня, как шелуха, как куколка, ставшая лишь помехой рожденной на свет бабочке. И Валерий отпал вместе с прочим миром.

Я отключила телефон, перестала ходить на работу. И, перебиваясь с копейки на копейку, чувствовала себя миллионершей.

Ибо нет в мире большей роскоши, чем быть самой собой!

— Да? — спрашивала я себя.

— Да, — отвечала мне Лера. — Это очень дорого. Иногда за это приходится платить всей своей жизнью.

И я слушалась себя, верила себе и любила себя днем и ночью, на изодранной от наших страстных ласк простыне.

Я стала своей подругой, любимой, своим бесконечным путешествием, своим собственным мирозданием, своим богом.

Никогда еще моя жизнь не была такой совершенной и счастливой.

Такой моей!

— Кажется, за право быть собой таки придется заплатить жизнью, — озабоченно сообщила я месяц спустя, подсчитав оставшиеся средства к существованию. — Скоро мы умрем с голоду.

— А сколько осталось? — беззаботно уточнила Лера, и я уже в который раз отметила — оказывается, во мне живет беспробудная оптимистка.

— Двадцать гривен мелочью. — Для пущей убедительности я потрясла замусоленными бумажками. — Так что умирать начнем уже послезавтра.

— Делать нам больше нечего, — хохотнула Лера. — Ну-ка…

И я обмерла, увидев впервые, как, легко перешагнув тумбу трюмо, Лера вошла обратно в зеркало и исчезла — снова стала отражением, скрупулезно повторяющим мои движения, раскрывающим безмолвный рыбий рот в моем отчаянном крике.

— Куда ты?!!

Несчастные гривны выпали из моих рук и рассыпались по ковру. Отражение прыснуло, и теперь уже я рефлекторно повторила улыбку вслед за ним.

Я начала неловко подбирать разлетевшиеся бумажки — Лера в зеркале собрала их с ковра одновременно со мной и вдруг, вопреки всем законам Зазеркалья, перемахнула в реальный мир, держа купюры в руках.

— Вот! — Она сунула мне под нос материализовавшееся отражение денег. — Теперь у нас уже сорок гривен.

— И они настоящие? — поразилась я.

— Совершенно настоящие, только в зеркале больше отражаться не будут. Но это не страшно. Люди редко рассматривают деньги в зеркалах.

— Выходит, — возбужденно предположила я, — прыгая туда-сюда, можно получить любую сумму?

— Не-е, — отозвалась она. — У каждой вещи есть только одно отражение. Вот, смотри.

Лера кинула свои гривны на туалетный столик — столик в Зазеркалье остался пуст. Точнее, там, за стеклом, по-прежнему стояли отражения моих духов, дезодорантов, косметички, но денег не было.