Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... (СИ) - Тимофеев Сергей Николаевич. Страница 55

- Не стали б, говоришь? Так ведь жадность людская - ей пределы не ведомы...

Повернулся Алешка разом, рука в рукоять ножа вцепилась. Несдобровать тому, кто позади оказался, ежели худое что замыслил. Потом только торкнуло: ежели б худое замыслил, не стал бы себя голосом выдавать. Шарахнул бы чем по шелому, обобрал, да в болото сволок. Он ведь об опаске и думать забыл, до того все вокруг тихо да мирно...

А тот, кто назади стоит, смотрит спокойно, глаз не отводит. По виду, человек человеком. Не из княжеских слуг. Ратай, али ремесленник. Весен, почитай, заметно поболее, чем Алешке, будет. Ишь, серебряный весь, что голова, что борода. Хотя не стар, это и по глазам, и по стати видать. Впрочем, ежели по глазам - так вообще Алешкин погодок... Одет... Чего там, как все, так и он, ничего особенного. Сума через плечо, да палка в руке. Уж не волхв ли какой сыскался?

- Тебя-то, чего сюда занесло? Аль не видишь - гиблое место, не доброе...

- Чего занесло, про то сам ведаю, - неприветливо буркнул Алешка. - Клад выкопать собрался, ан лопату дома позабыл.

- А мешки, так понимать, по дороге растерял?

- Не без этого... Сам-то зачем заявился?

- Сам-то? - Незнакомец, отчего-то казавшийся Алешке молодым, вдруг осунулся и поник. Взгляд потух, голова свалилась на грудь. Весь он как-то потемнел, скукожился, и теперь, должно быть, по виду своему годился Алешки в пращуры. Некоторое время он молчал, а затем, когда Алешка решил, что тот вообще больше ничего не скажет, неожиданно ответил. - За дочкой пришел...

И так он это сказал, что слова насмешливые, тут же навернувшиеся молодцу на язык, как-то сами собой и пропали. Горе слышалось в них, такое, что сердце сковывало.

- Одна она у меня была, - продолжил между тем старик, теперь в этом сомнений не оставалось, - да и той люди окаянные лишили. Знаешь ведь, кто на месте этом жил?.. Увидал один из братьев доченьку мою как-то, глянулась она ему, он ее и увез. А как узнал я, да сюда подался, чтоб хоть как из лап злодеевых высвободить, здесь к тому времени только одни головешки и остались... С той поры и хожу вот, доченьку посматриваю...

И опять слова замерли у Алешки на языке. Хотел сказать: чего и ходить-то, коли ходить нечего, да не молвилось. Спросил, вместо этого:

- Ты что же, и с мертвого с него спросить хочешь?

- А мне все едино, что живой, что мертвый. Пущай как забрал, так и возвернет.

Рад бы Алешка помочь, да нечем. Коли у бедолаги разум от горя помутился, тут уж ничего не поделаешь. Вздохнул тяжко, потупился, глянул на старика, взял коня под уздцы и совсем было собрался уходить, как вдруг спросил зачем-то:

- А вот этого... как его... оборотня, в общем... Ничего не слыхал?

Старик некоторое время молчал, затем ответил:

- Через реку давеча переправлялся... Только в челн сел, откуда ни возьмись, волчина на берег выскочила. Громадная такая, что твой бык. Махнула в челн, как только не утопила. Села, и сидит. Смотрит глазами красными, и зубы скалит. Ну, мне куда деваться? Оттолкнулся шестом, правлю. Ан править-то я не горазд, сносит, челн-то. И вот как развернет его обратно к берегу, так волк на меня зубы скалит... Ну, переплыли кое-как. Он с челна сиганул, и был таков. Вот...

- А ты, часом, волка с псом бродячим не перепутал?

Старик не ответил.

- Значит, думаешь, оборотня через реку перевез?

Старик снова промолчал.

Видит Алешка, не рады его соседству, так и пусть его. Все одно помочь нечем. Хотел было про дочь спросить, да раздумал - нечего сердце отцовское попусту бередить. Прочь побрел.

Почти до дороги доплелся, а потом будто толкнуло что-то. Нехорошо человека так-то оставлять. Он, конечно, должно быть, не впервой сюда приходит, он, может, каждый день дочери дожидается, ан нельзя того допустить, чтоб обидел кто. Кто? Да хоть разбойники эти самые мертвые. Правда, их тут, похоже, не очень боятся. По крайней мере, не так, как Клык сказывал.

В общем, вернулся Алешка. Коня чуть в стороне оставил, сам к остаткам частокола подобрался, в три погибели согнувшись, глянул. Стоит старик там же, где и стоял. Застыл неподвижно, только легкий ветерок волосы да бороду пошевеливает. И долго он так стоять собирается? Ну да сколько не простоит, а раз уж все равно караулить, так чего бы и не осмотреться получше? Вон, дерево какое удобное, раскидистое. На него и влезать удобно, и развилка подходящая имеется, где приспособиться можно, как темнеть начнет. Старик, небось, ночи дожидается, когда для мертвецов самое время. Он, может, слово заветное знает. Конечно, Алешка во всякую там Навь не поверит, пока собственными глазами не увидит. Оно, конечно, неизвестно еще, что лучше: увидеть или ну его?..

Совсем извелся, пока темнеть начало. Хорошо, снеди да воды с собою прихватил, а так бы брюхо пустое на весь лес урчать начало. Всех перепугало бы, и кого надо, и кого не надо. Повечерял в кустах, снова из-за частокола выглянул. Стоит старик, что твой пень. Корни пустил, что ли? И зачем только караулить его взялся? Из-за сердца доброго, не иначе... Подался к дереву примеченному, забрался, пристроился в развилку так, чтоб сразу не слететь, караулит. Отсюда ему все как на ладони видать: и частокол, и пепелище, и старика. Того не подумалось, что коли ему видать, так и его тоже. Спохватился было, ан не слезать же с места насиженного. То рассудить: в темноте не больно-то и видно, а Навь - она по деревьям лазать не умеет. Так что на дереве в любом случае безопаснее, чем на земле. Хорошо б еще, месяц выглянул. Да облака небо не затягивали.

Пока все так и есть. И месяц светит, и небо чистое. И старик окаянный, пнем торчит. Так за все время с места и не сдвинулся. У Алешки уже все тело затекло, сиднем сидеть, а ему - хоть бы хны. А еще - тихо кругом. Кроме обычных ночных звуков - ничего. Сову, заразу, принесло. Уселась неподалеку, таращит глаза на Алешку и молчит. У него с совами еще с детства нелады. Было как-то дело... Сорвать бы ветку, да шугануть, ан нельзя - старый сразу услышит, тогда весь караул - насмарку. Надо было обождать, позже лезть, все одно - без толку просидел. Только чего уж теперь об этом... У, глазастая... Чем бы тебя достать...

Вправо посмотрел, влево - нет ли ветки сломанной, чтоб без шума... Нету, как назло. А пока озирался, старик возьми, да исчезни. Стоял, стоял, - и нет его, ровно и не было. Ровно сгинул, с места не сходя. Даже не хрустнуло. И сова улетела. Сделала свое дело, и подалась не знамо куда. Ну что тут скажешь? Сколько столкнешься с этой птицей, столько и навредит. Без старика, чего тут кольчугу на заду просиживать? А тут еще облачка набегать стали, того и гляди дождичек брызнет. Тогда слезать совсем несподручно будет. Грохнуться в темноте - что забор пнуть. Ветки, что вечор помогали, теперь наоборот, препоны чинят.

Возится Алешка, - ну его, деда этого, пускай сам разбирается, - и слышит вдруг - шорох какой-то раздался. Точнее сказать, не услышал даже, а будто внутри что-то насторожилось. Замер. Вот, снова. С той стороны, где дальний угол пепелища. Только не понять, что за звук. Будто крадется кто-то. Сидит Алешка, притаился, глаза до боли вылупил - примечает.

И видит, через дыру в частоколе, - он с той стороны тоже зубьями торчит, - темное что-то прется. Сразу подумалось - то ли вепрь-секач, то ли лось. Ан те так не ходят. Да и время сейчас ночное, не про них. Не понять, что такое. И вообще, зверь ли. Но большое. Отсюда уже кажется - с печь размером. А может, с собаку, просто у страха глаза велики, - это Алешка сам себя потешить вздумал, чтоб и вправду страху не поддаться.

Только дело, видать, к тому идет. Потому - остановилось темное, осело, да вдруг как завоет!.. Алешка от неожиданности чуть не сорвался. Обнял ствол, прижался, глядит, чего дальше будет.

А темное кончило выть, и вроде как поднялось, выше ростом стало. Тут месяц из-за облака выглянул, посветлее стало, и разглядел Алешка нечто, на волка похожее. Как есть - волк, в шкуре, с хвостом, разве что на лапах задних стоит. Оборотня принесло, не иначе.