Сирийский синдром (СИ) - Кравченко Ольга. Страница 21

- Сука!!!!

Вопль получившего головой в подбородок курда померк на фоне раздавшегося грохота. Откуда в нем взялось столько сил, чтобы после всего пережитого раскидывать пытающихся его скрутить боевиков, как щепки? И хотя двое из них относительно успешно сейчас удерживали его, тяжестью своих тел прижимая к полу, попытавшегося обездвижить его ноги третьего Введенский пнул, словно шар в боулинге. Впрочем, тот и покатился примерно так же, снеся по дороге троих «соратников», две табуретки и одну ножку стола, после чего та обреченно хрустнула, немного подумала и разломилась пополам, увлекая на пол не только сам стол, но и лежавший на нем фотоаппарат и несколько снимков.

Тех самых, что и стали причиной вдруг захватившего его гнева. Поняв, что произошло, увидев документальные доказательства самого страшного предположения, Введенский отпустил исправно работавшие до сих пор тормоза.

Громя все, что попадалось ему на пути так, словно связанные руки вовсе не помеха для побоища, он не видел разъяренных лиц боевиков и заносимых над ним клинков и автоматных прикладов, не чувствовал боли от ударов и вывернутых рук. Он видел только закрытые глаза Пчелкина и чувствовал разрывающееся от бессилия и бесповоротности сердце.

Убили. Они убили Витю! И хотя они с Пчелкиным были готовы к этому, понимали, что однажды это произойдет, все же надеялись, что и в свой последний миг они будут вместе. А эти суки лишили его последнего, что у него было! Возможности умереть рядом со своим другом. Не коллегой, не подчиненным, а именно другом! Так зачем теперь держать себя в руках? Чем быстрее убьют, тем скорее все это закончится и для него тоже.

- Что ж вы мне оба сегодня имущество портите… – Пробормотал над его ухом Зафар, когда его все же угомонили, выдав на своем языке что-то еще, похожее на ругательство, отошел.

Его рывком поставили на ноги. Черт… Введенский оглянулся. Обстановочка вокруг была та еще. Словно столетия спустя сошлись потомки Чингисхана и русских князей. И пусть финал был снова нерадостным, утешало лишь то, что они, как и их предки, останутся в памяти этих бусурман сопротивляющимися даже в момент смерти.

- А твой приятель очень фотогеничен, не находишь? – Зафар, усмехаясь, поднял упавшие на пол снимки.

- Гнида…

Убьет? Да пусть… Сидеть в яме в одиночку хотелось еще меньше, чем последовать по Витиным стопам.

- Ты, я смотрю, горишь желанием присоединиться к своему напарнику. Так это я тебе в два счета устрою. – Поднявшись, Зафар подошел к нему, замер напротив, потряхивая фотографиями в руке. И снова Введенский физически ощутил, как наливаются кровью глаза. Словно не замечая, как он дернулся, пытаясь вырваться из рук державших его боевиков, Зафар продолжал перебирать фотографии. – Сейчас освещение еще лучше, выглядел бы шикарно. – Едва заметный щелчок пальцами, и отточенным ударом под коленками его опускают на пол. Зафар присаживается рядом на корточки. – Но знаешь… Больше лицезрения смерти неверных я люблю ломать сильных соперников. Вы ребята бесили меня с самого начала. А потому глупо было с вашей стороны рассчитывать на быструю и легкую смерть. Так и передай.

Не успел он даже просто подумать, о чем это Зафар, как его рывком подняли с пола и выволокли из дома. На улице была уже темень, хоть глаз выколи. Но все равно Введенский понял, что ведут его не к уже ставшей привычной яме. Раздавшееся впереди фырчание лошадей навело на мысль о начинающихся за конюшнями барханах. Судя по фото, Витю расстреляли именно там. Значит, скоро он увидит его. И они снова будут вместе…

- С новосельем! – Толкнув его в черную неизвестность, заржали за его спиной боевики, тут же раздался звук, похожий на щелчок затвора, и хлопок, заставивший его вздрогнуть.

А вдруг вышедшую из скрытой во тьме ниши фигуру знакомо изречь:

- Здравия желаю, командир.

Пошевелив рукой, Ольга попыталась, не открывая глаз, проверить, не раскрылась ли Вика. Но рука, сначала полусонно, а в следующее мгновение уже взволнованно, никого рядом не нащупала. Подскочив в кровати, Ольга замерла, не зная, радоваться или плакать. Наверное, безумие было бы лучшим выходом для нее сейчас – не чувствовать этой раздирающей душу боли и пустоты – но кто тогда будет поднимать дочь, кто расскажет ей спустя много лет, каким был ее папа. Красивым и смелым, нежным и сильным, до последнего верным себе, работе и семье.

Таким, каким она, Ольга, его запомнила, когда он в последний раз перед отъездом присел около нее. Дотянувшись рукой, провел по волосам, задержавшись на висках, смотрел, словно хотел запомнить каждую черточку, каждую ресничку, запомнить и забрать с собой. Как и ее сердце.

Таким, каким она его знала все эти самые счастливые двадцать с лишним лет, опираясь на него, чувствуя себя спокойно и уверенно рядом с ним.

Таким, каким она… видела его сейчас. Сидящим в их с Викой любимом кресле и еле слышно напевающим ей что-то. Осторожно приподнявшись, боясь спугнуть, разрушить это видение, моля, чтобы оно подольше оставалось с ней, Ольга вслушалась в произносимые любимым голосом слова.

«Даже если на сердце дождь,

Не грусти о том, что прошло.

Даже если чуда не ждешь,

Верь, что будет все хорошо…

И когда на душе темно

Помни то, что тебе сказал,

Уходя тогда далеко.

Я вернусь. Ведь я обещал.»

- Доброе утро.

Чуть не выронив из рук только что закипевший чайник, Лиза медленно повернулась на голос. До сих пор у нее перед глазами стояла картина, которую она увидела, вернувшись домой: рассыпанные по кухне таблетки, осколки стакана и текущие по полу ручейки. Не раздеваясь, она метнулась в спальню, увидев Ольгу и Вику спокойно спящими, осела на пол, только в тот миг и дав себе волю разрыдаться.

А потом до полночи сидела на кухне и смотрел на экран ноутбука, словно мазохистка, не в силах отвести взгляд. И разговаривала с ним. О погоде, о новых шторах в комнате Космоса, о первом лепете Вики, в котором все отчетливо услышали «папа», и о том, какая он сволочь и как он посмел умереть. И плакала в сжатые кулачки, тихо, как мышка, пока не уснула. И снилось ей, что идут они с Витей по Воробьевым, он привычно заскакивает на парапет, чтобы попугать ее. И когда она взвизгивает, выныривает из-за перил и, хитро прищурившись, говорит:

- Лизок, запомни, не все очевидное очевидно.

Именно этот сон она и вспоминала снова и снова, когда услышала за спиной Ольгин голос. Выспавшаяся, спокойная, та подошла и опустила хлеб в тостер.

- Ты можешь посидеть полдня с Викой? – Повернулась она к ней. – Мне надо в банк, узнать насчет техосмотра и отвезти, наконец, Витины рубашки в химчистку. Ты же знаешь, там его любимая. Она должна быть чистой к его возвращению.

Словно не замечая ее отрешенного кивка, Ольга включила кофеварку и направилась в ванную.

- Тома, у тебя есть знакомый психиатр? Да, по ходу, для всех…

Последние слова были тихо произнесены уже в выключенный телефон после того, как она совершенно отчетливо услышала:

- Лизок, не все очевидное очевидно.

====== Глава 12. Я за тобой, я за тебя... ======

– Я никогда раньше не думал, что секунды можно видеть, слышать и чувствовать. Я видел, как вспыхнули вырывающиеся из дул пули, слышал, как они летели ко мне, почувствовал, как волна ударила в грудь так, что устоять на ногах было невозможно. Гул в ушах, словно я оказался в следе взлетающего самолета, вмиг накрывшая глаза темнота и несколько мгновений свободного падения. Я даже успел подумать, как странно выглядит смерть. Страх сменился некоторым облегчением – все, наконец, закончилось. И снова секунды… Две, три, десять… прежде чем меня подняли, и я увидел усмехающиеся глаза Зафара. Он ничего не сказал, лишь обернулся на стоявшего за спиной боевика, тот удовлетворенно кивнул головой. После чего меня притащили сюда, не проронив ни слова о сути произошедшего. – Думаю, мы очень скоро все узнаем. Сколько они уже так сидели? Решив, что сходит с ума, Введенский не сразу узнал в вышедшем к нему человеке того, кого уже успел мысленно похоронить. И лишь спустя несколько минут, когда привыкшие к темноте глаза разглядели знакомый наклон головы, разворот плеч и стать фигуры, он сделал несколько нерешительных шагов, замер напротив него и вдруг, вцепившись в его плечи, крепко обнял. И все то время, что тот рассказывал ему о пережитом кошмаре, сидел, сжав его руку и не отводя глаз.