Сирийский синдром (СИ) - Кравченко Ольга. Страница 22

- То, что этот спектакль был не только для меня, я не сомневаюсь. – Коснувшись засохших на груди следов пейнтбольной краски, Витя повернул к нему голову, было видно, что за проведенные здесь в одиночестве часы он перебрал в голове десятки, если не сотни, вариантов того, зачем Зафару понадобилось разыгрывать этот фарс. – Мне бы хотелось ошибиться, но боюсь, что вторая часть нашего марлезонского балета заставить нас еще не раз вспомнить ранее проведённые здесь дни с неприкрытой ностальгией.

Продолжая сжимать его руку – сейчас, наверное, и домкратом его не смогли бы оторвать от Вити – Введенский согласно кивнул. С высоты своего опыта он знал, что подобное всегда, в двести процентах случаев, предшествует событиям, когда смерть кажется высшей благодетелью, о которой молишься в короткие минуты просветления сознания.

- Я больше другого боюсь, – Витя запрокинул голову, прислонившись затылком к стене, – что Зафар захочет похвастаться своим кино перед всем миром и выложит его в сеть. И тогда…

- Вряд ли у него есть личная почта президента, – согласно кивнул Введенский, мысленно завершив недосказанное Пчелкиным, – а значит, зная, что все связанное с здешними событиями мониторится на высшем уровне, он именно так реализует свое послание. И то, что это кино, кроме жюри, могут увидеть определённые зрители, его, я уверен, мало волнует. Он, как вампир, питаясь болью других людей, лишь обрадовался бы, узнав, что его пули, преодолев тысячи километров, все же достигли цели.

Рука Вити дрогнула, закрыв глаза, он неимоверными усилиями сдерживался, чтобы не закричать от полной беспомощности. Понимая, что Ольга, Кир и друзья могли увидеть это кино и сделать напрашивающиеся выводы, зная, как однозначно убийственно это подействует на них, он, тем не менее, ничего не мог сделать. Только сидеть в этом непонятном подвале в ожидании участия в следующих написанных для них Зафаром сценах.

- Каким бы нереальным это не казалось сейчас, но тебе надо поспать. – Повернув к Вите голову, Введенский второй свободной рукой сжал его плечо. – Вряд ли Зафар оставил тебе жизнь, чтобы отойти от традиционного приглашения на завтрак. Он что-то задумал, и не для того, исходя из твоего рассказа, изменил ранее прописанный сценарий, чтобы теперь залечь на дно. Он обязательно воспользуется произведенным кино эффектом, причем в самом ближайшем будущем. Проще говоря, будет ковать железо, пока горячо.

- Вряд ли я смогу уснуть. – Как бы Пчелкин не понимал правоту командира, а спать, когда голова пухнет от мыслей и предположений, ему казалось нереальным.

- Я могу расслабить тебя. – Уже привыкшие не вздрагивать на появление Марьям, сейчас они оба не смогли сдержаться. Вышедшая из мрака их новой темницы фигура неслышно, словно не касаясь земли, подошла к ним, замерев напротив Вити. – Я все видела.

- Послушай… – Пчелкин так стремительно поднялся навстречу ей, что, казалось бы, сжатые мертвой хваткой пальцы Введенского и те разомкнулись, отпуская Витину руку. – Раньше было опасно, а теперь ты просто рискуешь сыграть в точно таком же кино, только реальном! Твой брат – мечта всех психиатров мира! Кладезь садистских идей и фантазий! И вряд ли кровные узы помешают ему сделать с тобой то же самое, что и…

Мягко накрывшая губы Пчелкина рука Марьям заставила того замолчать, а все происходящее следом побудило уже Введенского как можно тише отодвинуться в сторону и, прислонившись к подобию земляного утеса, молча за всем наблюдать.

Словно зацепив взгляд Вити так, что тот не мог отвести глаз, девушка мягко провела руками по его лицу, замерев на висках, подошла так близко, что ее губы почти касались его губ. Словно парализованный, Пчелкин не двигался, глаза его были открыты, но у Введенского складывалось полное ощущение, что тот, все понимая и осознавая, тем не менее был лишен полной способности к сопротивлению. Хорошо знакомый с гипнозом, полковник был вынужден признать, что в данный момент наблюдает что-то совершенно иное, гораздо более сильное и мощное по степени воздействия. Но зная, что Марьям не причинит Вите вреда, не мешал.

Обойдя Пчелкина и замерев за его спиной, девушка положила руки на его плечи, губами коснувшись его волос, закрыв глаза, медленно провела по его рукам вниз, прижавшись своими ладонями к его, несколько секунд просто стояла так, пока – Введенский это четко увидел – Витя не обмяк в ее руках. Не разжимая ладоней она мягко, но уверенно, побудила его сесть, сама опускаясь рядом с ним. Ни одного резкого движения, все плавно, без видимого принуждения, она слово подталкивала Витю в нужном направлении, и тот послушно следовал ему.

Когда его голова легла на колени девушки, она все так же медленно провела ладонями по его рукам теперь уже вверх, замерев большими пальцами на его висках, наклонилась к его лицу. Затаив дыхание, Введенский наблюдал, как она еле-еле коснулась губами его губ, словно что-то вдохнула в едва приоткрытый рот. Чуть отстранившись, накрыла его лоб ладонями, подушечками мизинцев коснувшись уголков Витиных глаз. И в ту же секунду те послушно закрылись. Что-то беззвучно прошептав, Марьям стала медленно опускать руки вниз сначала по его лицу, не спеша, словно прощупывая, осязая каждую клеточку, замерев на плечах, продолжала свой магический ритуал, пока ладонь ее не замерла на Витиной груди. В царящей тишине было отчетливо слышно, как его до сих пор взволнованное нервное от пережитых эмоций дыхание постепенно выравнивалось.

- Он проспит до утра. Необходимые для сопротивления силы вернутся к нему. – Продолжая держать Витину голову на своих коленях, Марьям пальцами перебирала его волосы на висках, не отводя взгляда.

- Это стоит того? – Тихо спросил Введенский. Дождавшись, пока девушка повернет к нему голову, вышел из укрытия, пересаживаясь поближе.

- У каждого, – вернувшись обратно к Пчелкину, она коснулась пальцем его губ, – своя судьба.

- И твоя судьба рядом с ним?

- У каждого человека свои начало, путь и конец. И не всегда рождение – это начало, жизнь – это путь, а смерть – это конец. Демоны испытывают нас, посылая соблазны и испытания, но Аллах милостив, он дает каждому из нас шанс. Главное, среди тысячи глаз и лиц разглядеть свое предназначение. Все зеркально, каждый из нас – чья-то судьба и чье-то спасение.

- Он – твоя судьба, ты – его спасение.

Почему-то ему вдруг стало даже жаль эту еще девочку, годящуюся Пчелкину в дочери, но принявшую его как свой крест, посланный ей свыше, как испытание ее силы, как путь, что нужно пройти. И почему-то ему сейчас казалось, что она сама прекрасно отдает себе отчет в том, каким будет для нее конец этого пути.

- У каждого человека, – Марьям, не убирая руки с груди Пчелкина, словно прислушивалась к ритму его сердца, – есть его физическая половинка, а есть отражение души, живущее в другом теле. И встреча душевных половинок посылается только тем, кто готов принять и заплатить за это определенную Аллахом цену.

- Любовь – это цена?

- Цена – это быть рядом, принимать, чувствовать и идти до конца, даже понимая, что все это, как вы ему сказали, «ничем хорошим не закончится».

- Ты – ведьма? – На полном серьезе спросил Введенский, следя за реакцией девушки.

- Я – его половинка. – Коснувшись свободной рукой волос Пчелкина, еле заметно улыбнулась она уголками губ, после чего осторожно положила его голову на сложенную свою же шаль и легла рядом.

- Ты же знаешь, что его сердце принадлежит другой.

- Сердце – да, но душа…

- Ты могла бы сейчас сделать с ним и со мной все, что захочешь, мы бы потом даже не вспомнили, что что-то здесь было. Ты могла бы получить то, о чем мечтаешь все последние дни. – Казалось, Марьям совершенно невозмутимо слушала его, но Введенский, несмотря на темноту, ясно видел ее вздрагивающие при определенных словах ресницы и замирающие то и дело пальцы, что подтверждало верное русло его рассуждений. – Но ты никогда этого не сделаешь, потому что…

- Душу нельзя обижать, иначе Аллах накажет вечными странствиями, что не дают обрести покой, заставляя гореть в огне предательства самого себя. Если ты поддаешься земным соблазнам, ты перестаешь быть избранным, и Аллах отворачивается от тебя. И это страшнее смерти. – Положив голову на грудь Пчелкина, девушка закрыла глаза, и только вздрагивающие веки выдавали ее бодрствование. Она не спала, она берегла сон того, кто был послан ей как испытание. – Вы бы тоже поспали. Вам совсем скоро его сердце спасать.