Штурмовики идут на цель - Гареев Муса Гайсинович. Страница 6

В мыслях я уже видел себя молодым джигитом, оседлавшим стального коня.

Удивительное это было время — тридцатые годы! Годы невиданного наступления на неграмотность и вековую темноту, годы великих строек, стахановских рекордов, открытий и тревог. Каждый день приносил новое. С каждым днем наша молодая Республика Советов, тогда еще единственная рабоче-крестьянская держава на планете, становилась все сильнее и краше. И преображали ее такие люди, каких было немало и в нашей деревне. Как тот молодой тракторист, который сумел убедить несговорчивых крестьян, что трактор — это здорово, или как мой отец.

Отец мой в эти годы не отставал от молодых. Молодежь отправляется в зимние месяцы в Москву строить Метрополитен — едет и он! Молодые собираются на стройки Ленинграда — и он тут как тут. Целую зиму его нет, но когда приезжал-столько новостей привозил, аж дух захватывало!.. Оказывается, дороги бывают не только простые, но и железные,-кто бы подумал! По ним ездят поезда-много-много домиков на колесах, которые тянет за собой большой-большой паровой трактор — паровоз. Иногда такие поезда ходят даже под землей… А еще бывают большие-пребольшие дома, в которых живут книги… Разве не интересно?

— В Москве мне пришлось поработать на одном доме, — как-то рассказал отец. — Такой высокий дом, посмотришь вверх — шапка на землю валится. А длинный!.. Длинней нашей Таш Чишмы. Книги, говорят, там жить будут. Именем Ленина дом назовут…

Теперь-то я знаю — это библиотека имени Ленина, когда бываю в Москве, обязательно смотрю на этот дворкц книг.

После всех этих рассказов дружок мой Мотай (так pебята звали Моталлапа) твердо решил стать машинистом паровоза. Мне это тоже пришлось по душе, хотя ни он, ни настоящего паровоза еще не видали.

Впрочем, это была наша тайна. Долгой дорогой в школу и обратно мы только и говорили о паровозах и железной дороге. Уйдем пораньше — и никто нам не мешает. Или еще лучше летом. Свернем к Каменному ключу, упадем в высокую траву, глядим в высокое синее небо и мечтаем.

Однажды, когда мы вот так же лежали у Каменного ключа и глядели в небо, над нами вдруг появилась какая-то странная птица. Прежде всего, она была очень большая и совсем не махала крыльями. Во-вторых, она здорово гудела. У нее был совсем непонятный хвост, четыре зеленых крыла с большими красными звездами и, кажется, совсем не было головы…

Мы были ошеломлены.

О том, что у нас есть самолеты, мы читали в книгах и газетах, но разве кто-нибудь из нашей деревни видел их хоть раз? Даже те, кто бывал в городе, не видел, а что говорить про нас. Вот и стояли мы, как вкопанные. А когда самолет скрылся вдали, растерянно переглянулись и медленно побрели домой.

…Утром мы отправили документы в Уфимский железнодорожный техникум.

Глава третья

Первое знакомство с небом

— Учлет Гареев, к самолету!

До меня не сразу доходит смысл этих долгожданных слов. Обалдело гляжу то на инструктора, то на товарищей, потом срываюсь с места и, совсем как мальчишка, вприпрыжку бегу к ожидающему меня самолету.

Погода стоит отличная, небо без единого облачка. Но оно далеко не спокойное! Вверху кружат, кувыркаются, ревут моторами зеленокрылые самолеты. Сейчас и мой тупоносый У-2 ринется в небо, рубанет по небесной голубизне своим могучим винтом. Неужели я дожил до этого часа и, наконец, сбудется то, о чем я столько мечтал? Или это опять сон?

Дрожащими руками затягиваю на себе ремни, торопливым взглядом окидываю приборную доску и вдруг холодею от ужаса. За эти несколько секунд, пока я забирался в самолет, из головы моей вылетело все, чему я так самоотверженно учился в течение года.

Забыл, все забыл!..

Лоб моментально покрывается холодным потом, сердце вот-вот разорвется от волнения. В отчаянии я уже готов отказаться от полета, но сознание того, что это будет провал, удерживает меня.

Что скажет инструктор, как взгляну в глаза товарищам?

Даже старик-сторож пришел посмотреть, как мы сегодня будем летать!.. «Волнуетесь!-вспомнились мне его слова. — Это хорошо. А как же!.. Летать — не на трамвае ехать…»

Этот старик чем-то очень похож на моего отца. Как же мне будет стыдно, если я срежусь!

— Ну, Муса, пора.

Это Петров. Мой инструктор со мной. Как я раньше не подумал об этом! И голос у него спокойный, уверенный. Будто век со мной летал.

Спокойствие и уверенность инструктора каким-то образом передаются и мне. Я быстро прихожу в себя, выруливаю на старт и жду разрешения на взлет.

Петров внимательно следит за каждым моим движением. Я чувствую это и весь внутренне подтягиваюсь, подбираюсь. От прежней моей растерянности не осталось и следа, только руки чуточку дрожат: все-таки немного волнуюсь.

Собравшись с духом, докладываю:

— К взлету готов!

— Взлетайте!..

Вот он, этот час, которого я столько ждал. Первый полет!

Спокойно — надо быть спокойным! — поднимаю руку. Стартер взмахивает белым флажком, и я даю газ.

Самолет послушно устремляется вперед и, разбежавшись, взмывает в небо. И вот легкий толчок — и меня охватывает новое, неизведанное ощущение: я словно бы повис в воздухе. Уже лечу, но еще не совсем понимаю это — слишком все неожиданно, непривычно. Лишь когда подо мной начинают мелькать и уходить куда-то вниз знакомые палатки нашего лагеря, меня обжигает радостная мысль:

«Лечу! Лечу! Ура!..»

Я с трудом сдерживаю крик восторга и заставляю себя оглядеться. Надо мной — высокое голубое небо. Удивительно, отсюда, с высоты, оно кажется еще выше и голубее! И нет ему нигде предела, так оно огромно, так оно широко. Хоть день лети, хоть год лети, хоть целую вечность!.. Знать, поэтому так и любят небо летчики. И в самом деле — не любить его нельзя!

По-иному с высоты выглядит и земля. Линия горизонта стремительно отодвигается далеко-далеко во все стороны, и мне хорошо виден город. Вот огромной серебристой дугой изогнулась Белая. Железнодорожный мост через нее кажется тоненькой ниточкой, а катера на ней-не больше-спичечных коробочек. С одной стороны в Белую впадает рока Уфа, бегущая сюда с Уральских гор, с другой — тихая степная Дема, о которой сложено столько песен…

Я не могу наглядеться. Гордость за то, что так велика и прекрасна родная земля, за то, что один из тысяч ее сыновей получил от нее сегодня могучие крылья и, как беркут, парит над ее просторами, переполняет меня всего. Счастье Мое так велико, что мне хочется тут же поделиться им с кем-нибудь, но товарищи далеко, а отец еще дальше. Очень жаль, что не видит меня сейчас и мой друг Мотай. Мы ведь вместе с ним когда-то мечтали об оседланном коне. Но какой конь может сравниться с моим? Далека и нелегка была дорога к нему, но зато сейчас я не променяю его ни на что на свете!..

Я лечу!..

Отправив документы в Уфимский железнодорожный техникум, я стал ждать. Ни в деревне, ни дома никто об этом на знал: мы умели хранить тайну. И вот, наконец, пришел в наш дом почтальон.

— Мать, нам письмо! — обрадовался отец. Отец в эти дни болел и лежал в постели.

— Не вам, Гайса-агай, — поправил его почтальон. — Это сыну вашему, Мусе.

— Мусе? — удивилась мать. — Из Уфы Мусе письмо? Но ведь сам он там никогда не был, и из наших там никого нет…

Слушаю разговор старших, а у самого уши горят.

— Дайте письмо, — прошу. — Оно действительно мне. Быстро разорвал конверт, пробежал коротенькое извещение. Меня вызывали на экзамены.

— От кого же это письмо! — спросил отец. Что было делать? Скрывать тайну больше не было смысла, и я рассказал о том, что решил учиться дальше.

— На кого же ты, сынок, учиться решил?

— Хочу оседлать того коня, который бегает по железной дороге, — улыбнулся я.

Отец помолчал. Потом откинул одеяло, свесил голые ноги на пол и сказал:

— Это хорошо, что не остановился на полпути. И коня выбрал доброго. Только знай: нелегко тебе будет одному в городе жить. Я уже немолод, много помогать не смогу. Да и далековато опять же…