Регина(СИ) - Домогалова Елена. Страница 52

Поскольку Регина недавно появилась при дворе, ей ещё не приходилось участвовать в подобных шествиях. Она бы и сейчас с удовольствием отсиделась дома, но Филипп с Екатериной-Марией встали насмерть.

— Будьте благоразумны, — безуспешно взывал к её рассудку де Лорж, — вы и так уже скоро навлечёте на себя гнев короля тем, что ведёте себя, как неисправимая еретичка. Вы думаете, святая инквизиция с подачи королевы-матери до вас не дотянется? Разложить костёр и поднести к нему факел — дело нехитрое. Не дразните гусей, графиня. Неужели так сложно хотя бы два раза в неделю проснуться пораньше и пойти к мессе?

— Ангел мой, граф на этот раз говорит разумные слова. Вам стоит быть осторожнее. Есть вещи, существование которых нужно принимать безоговорочно. Не всегда вас будет защищать ваша красота и громкое имя брата — может так случиться, что всё это обернётся против вас, — поддержал Филиппа Шарль Майенн.

Регина демонстративно зажала ладонями уши, но не тут то было — герцогиня хлестко ударила сложенными перчатками её по рукам и зашипела на всю улицу:

— Ничего не случится с твоей бархатной кожей, если её пару раз оцарапает плётка, и с твоими нежными ножками не произойдёт ничего страшного, если ты пройдешь босиком две-три улицы. А завтра утром ты как миленькая встанешь, оденешься поскромнее и пойдёшь в церковь вместе со мной. С тебя не убудет, если ты исповедуешься, и духовник тебя не съест. Ну, разве что соблазнит, так тем лучше для тебя. Я могу обеспечить тебе весьма искусного в амурных делах аббата. Что бы там не вбила ты себе в голову, незачем понапрасну злить короля, а святую церковь и подавно. Ты меня поняла?

Графиня тяжёло вздохнула, но возражать не решилась. Екатерина-Мария была права, впрочем, как всегда. Регине оставалось только смириться с неизбежным и примерить маску истовой католички.

Юная графиня вернулась домой в полном изнеможении и прескверном расположении духа только на утро следующего дня в сопровождении бледных де Лоржа и Майенна, когда вся прислуга была поставлена на уши встревоженной Франсуазой, а юные пажи сбились с ног, разыскивая по всему городу свою госпожу.

— О, госпожа Беназет, — уверяли её вернувшиеся с площади Николетта и Марианна, — мы собственными глазами видели госпожу графиню. Король устроил покаянное шествие по главным улицам. Там столько много знатных дам в красивых нарядах и молодых кавалеров. Они бьют себя плётками, поют молитвы, падают на колени и молят Господа о спасении.

— Две безмозглых курицы! Вместо того, чтобы искать хозяйку, вы пялили зенки на молодых дворян, а эту историю сочинили уже по дороге. Так я вам и поверила! Чтобы моя беспутная голубка приняла участие в этом балагане!

— Вот святой истинный крест, госпожа Беназет! Их сиятельство тоже там были!

— И охаживала себя плёткой, и ползла в новом платье на коленях по грязной площади? Да я скорее поверю в то, что бесплодная блудница Наваррская родила наследника своему мужу, чем в то, что моя девочка молится рядом с королём. Уж чего-чего, а благочестия в ней, увы, меньше, чем у тебя, Марианна, ума.

— Но весь двор там был! Я столько знати в жизни не видела! Дамы своими подолами всю улицу вымели, и наша госпожа среди них была, — стояла на своём упрямая Марианна.

— Как она могла там оказаться, если с утра уехала верхом вместе с герцогиней де Монпасье и графом де Лоржем?

— Вот-вот, и они там тоже были!

— А Деву Марию ты среди них, случаем, не видела?

— Их сиятельство вернулись! — прервал их спор старый дворецкий.

Франсуаза выбежала к дверям и опешила: к её величайшему изумлению чертыхавшуюся Регину буквально вытаскивал из портшеза герцог Майенн, а Филипп тем временем рассказывал подъехавшему Бертрану о том, как им пришлось участвовать в новой безумной затее короля. Мало того, что они почти полгорода обошли пешком, усердно бичуя себя, так ещё и пришлось на коленях ползти едва не через весь Ситэ, в результате чего от роскошного нового наряда Регины остались пыльные, грязные лохмотья. А потом все они три часа кряду отстояли молебне, заказанном кающимся королем. Дальше началось что-то уж совсем невразумительное: Генрих собрал всех в Лувре и понеслось. Припадки благочестия сменялись требованием зажечь все свечи, играть музыку, танцевать и пить вино, потом ни с того ни с сего король вновь звал своего духовника и клеймил всех закоренелыми грешниками и вавилонскими блудницами. Регина окончательно укрепилась в своем мнении о том, что династия Валуа увенчалась безумным выродком-содомитом.

— Ну, всё. После такого благочестивого дня можно грешить неделю, не боясь потом гореть в геене. Как вы смотрите на то, чтобы согрешить сегодня в полночь, прекрасная мадонна улицы Гренель? — игриво шепнул на ухо Регине Майенн, но вместо ответа получил лишь бешеный взгляд де Лоржа.

— О, господа, я слишком устала, чтобы кокетничать с вами и вмешиваться в ваши вечные ссоры. Можете сто раз поубивать друг друга на дуэли, только оставьте меня сегодня в покое — я хочу спать! — капризным голосом затребовала графиня, едва лишь оба ее поклонника притронулись к шпагам.

Филипп и Шарль тут же рассыпались в извинениях, но госпожа Беназет взашей вытолкала их за дверь, велев не забивать голову своими глупостями юной графине. У Регины хватило сил только на то, чтобы подняться в свою комнату и провалиться в глубокий сон. Она проспала до вечера, а открыв глаза, обнаружила у своей постели две корзины цветов: белые лилии — от Филиппа и кроваво-красные розы — от Майенна, и скромный букет маргариток от неизвестного воздыхателя. Цветы были оставлены у дверей дома, и Франсуаза с гордым видом покрасовалась с ними на крыльце (пусть соседки умрут от зависти, глядя, какие букеты получает её любимица) и принесла их в спальню графини. К цветам прилагались и более красноречивые подарки. Филипп, любящий сюрпризы, преподнес ей сделанное на заказ в Венеции, у самого Джунты, издание Вийона — ин-фолио, в переплёте из серебристого бархата, инкрустированном жемчугом и маленькими бриллиантами. Наверное, это было самое роскошное издание лучшего поэта Парижа, которое только можно было себе представить. Маро, пожалуй, был бы доволен, увидев его. Регина замерла от восторга и несколько минут заворожено гладила пальцами дивный переплёт и только потом осмелилась наугад раскрыть книгу. В глаза ей сразу бросились строки:

— Кто это? — Я. — Не понимаю, кто ты?

— Твоя душа. Я не могла стерпеть.

Подумай над собою. — Неохота.

— Взгляни — подобно псу, — где хлеб, где плеть,

Не можешь ты ни жить, ни умереть.

— А отчего? — Тебя безумье охватило.

— Что хочешь ты? — Найди былые силы.

Опомнись, изменись. — Я изменюсь.

— Когда? — Когда-нибудь. — Коль так, мой милый,

Я промолчу. — А я, я обойдусь.

Она долго вглядывалась в горькие строки, словно пытаясь что-то прочесть между ними, какой-то ответ, потом устало вздохнула и вернулась к подарку Майенна. Нескромный Шарль не мог уступить своему сопернику и преподнёс нить чёрного жемчуга редкостной величины ценой в небольшое состояние. Из-за этих-то подарков и пострадали две личных белошвейки Регины, которым пришлось трудиться всю ночь, отделывая жемчужно-серое бархатное платье графини чёрным кружевом и вышивкой чёрным шелком, чтобы на следующий день графиня смогла покрасоваться с жемчужной нитью в волосах.

Увлечённые поисками приключений, заговорами и собственными страстями, ни Регина, ни Екатерина-Мария, ни граф де Бюсси знать не знали, что вся их бурная деятельность привлекла внимание ещё одной, стремительно набирающей силу стороны — тайного ордена иезуитов, становящимся всё более могущественным в Европе. Взбудораженная религиозными войнами страна словно магнитом притягивала к себе чёрные сутаны иезуитов. Орден был обеспокоен как распространением протестантства, так и интригами Гизов и Испании. Мир в Европе и процветание католической церкви были наилучшими условиями для усиления власти ордена и привлечения в него новых братьев. Но угроза государственного переворота обещала превратить мелкие гражданские войнушки в одну крупномасштабную войну двух государств за господство в Европе, и эта война могла смести с лица земли многое и многих. Политическая обстановка во Франции становилась слишком нестабильной, чтобы орден мог равнодушно за этим наблюдать. Руководство французского отделения ордена поддерживало политику короля, ибо Генрих III, при всех своих человеческих недостатках, был рождён великим королём, вот только проявить своё величие в условиях дворянской грызни, постоянных интриг и междоусобиц ему было сложно. Легенда о проклятии Жака де Моле до сих пор ходила в народе, а скоропостижные смерти Генриха II и двух его сыновей, не оставивших наследников, и становившееся явным бесплодие Генриха III (или его супруги) лишь подпитывали подобные слухи. Гизы, объединившись с Испанией, плели паутину интриг в опасной близости от трона, а не знающая пределов дворянская спесь и давние отношения вассал-сюзерен расшатывали трон, словно утлую лодчонку во время шторма.