Огольцы (СИ) - Буйтуров Всеволод Алексеевич. Страница 1

ОГОЛЬЦЫ

Роман-абсурд

Огольцы

Летняя жара мирно двигалась к прохладному закату. Кузнечики, казалось, уже сами начали сходить с ума от своих песен. Вдруг, стрекот маленьких музыкантов заглушило дикое гиканье и ржание лошадей. Такие дикие вопли среди Детей Невидимых Родителей считались абсолютно неприемлемыми и неприличными.

Ржание целого табуна лошадей — тоже необычный звук для Тайги. Лошади с некоторых пор в Племени водились: благодаря заработавшему после многовекового бездействия порталу появилась возможность доставлять с Чумской ярмарки лошадей дивной породы, продававшихся за баснословную цену загадочными иностранными заводчицами. Было тех лошадей у Племени немного. А тут — целый разномастный табун!

На Поляну Сборов, дико гогоча, вылетела кавалькада странных людей: были они грязны, вонючи. Волосы вместо шапок были для прохлады густо промазаны разноцветной влажной глиной.

Ни кого не приветствуя, дикари соскочили с коней и рьяно кинулись к реке.

Видно, после длительной скачки и нещадных укусов насекомых тяжко было этому неизвестному племени. Показывали в сторону реки, мычали. Вроде бы мыться желают.

— Огольцы! — дико завопили бабы. Мужчины Племени находились на дальней охоте и услышать своих подруг не могли. За порядком в селении наблюдали лишь древние старики.

Стариков пинками и зуботычинами погнали таскать воду и топить Большую Баню Племени. Те от греха подальше согласились: вроде пока просто хулиганят грязные черти. Вреда ни одной из женщин не нанесли. Лишь вид их был мерзок и неприличен. Одно слово, Огольцы.

Рвали дикари пучки прибрежной травы, густо мазали их илом и песком, растирали тела, довольно покряхтывали. Противостоять им было некому.

Человеческой речью эти полулюди, похоже, не владели.

Хватало жестов.

Выбрались на берег. Банька готова. Огольцы для начала подошли к очагам с варевом. Зверски, руками, похватали пищу. Жестами потребовали вина. Пришлось дедам отлить им часть праздничной настойки.

Думали деды и женщины, что сейчас Огольцы нажрутся, попарятся в горячей бане, да дальше поскачут. Не тут-то было: начали вылавливать в поселении и окрест попрятавшихся женщин и девушек, даже подростков, тащить молчком в жарко натопленную баню.

Этого уж деды допустить не могли, попытались заступить дорогу, да скоро пали: кто со сломанной рукой, кто с черепом поврежденным, а стало быть, без сознания. А которым и по хребту треснули: много ли древнему старику надо.

Ужасное дело творилось в той бане. И свидетелей не было. Разбойники, уверенные в своей силе, бросали женщин прямо на мокрые полы. Женщины, как могли, отбивались.

Никогда не ощущали Огольцы при своих зверских набегах такого упоения силой. Не испытывали такой радости. Раньше это безобразие было только работой, подготовкой к исполнению повелений контессы Валькирьяни. Однако развлечение их, не успев начаться, тут же и закончилось…

Дикие крики и голоса, отдаленно напоминавшие человеческие, но, более зверские, неслись со стороны поселения Племени! Да! Раньше только в страшных сказках бабушки на ночь припугивали шалящих малышей: «Спать вот не будете — Огольцы прискачут и заберут». Только ни бабушки, ни прабабушки тех Огольцов никогда в глаза не видывали. Шла такая вот пугалка из поколения в поколение, а точно про сей дикий народ никому было неведомо. Да и не верили взрослые в существование этих Огольцов.

Дикий, леденящий кровь крик достиг слуха охотников Племени.

— Дурак ты, Великий Хан! ‑ Невзирая на чины, в сердцах выругался Ерофей. Говорил сколь раз: дружина для военного похода потребна, да для охраны. Умный больно!

— Атаман! Чего же и случиться-то в нашей глухомани могло. Только мишка или серые пошалить задумают. А им старики с бабами не раз уже трепку задавали. Ничего страшного там быть не может.

— Скорее к становищу! Там увидим. Совсем ты, Фируз, от своей музыки блаженный стал…Ничего страшного, говоришь? Поглянем-ка братия!

Подошли, видят деды распростертыми лежат. Из бань какие-то крики дикие несутся.

Главный вражина, уже намазавший от жара свои лохмы желтой глиной, вальяжно сидел на Ханском троне.

— Чего явились. Мы теперь тут хозяева. И бабы отныне наши… те, что выживут…

Мужчины бросились к строениям, но ноги не хотели держать их. Попадали, царапая в ярости сухую землю. Слишком привыкли за многие безбедные десятилетия к спокойной жизни. Страх обуял. Не за себя: за детей, жен да сестер.

Один молодец в красном кафтане устоял, хотя и с трудом, на ногах. Двинулся к бане.

— Лиюшка! Позвала она тихо в темноту предбанника.

— Жива я, маменька. Другим помощь нужна. Надо их в больничный дом, да Лхасарана Цэрэмпиловича с Розочкой из Чумска звать!

— Кто там команды отдавать посмел? Кого звать?. Теперь я единственный ваш повелитель, Карах!. Устали мы, гнусом все покусаны. Неделю без седел скакали. Давайте, шевелись! Да масла лучшего и ароматного тащите, чтобы наши тела умастить!

Я в вашей глухомани единственный и великий хозяин. На мне зарок — человеческим голосом не говорить. Так я не боюсь: потешимся в вашей деревне, погуляем, да всех и перебьем от мала до велика. И домишки ваши убогие спалим. Вот и не узнают наши Хозяйки, что мы до Кобыльего Веселья разговаривать осмелились. А все остальное, как они велели исполним, комар носу не подточит.

Молодец в Красном медленно, на негнущихся ногах, чуть наклонившись вперед корпусом, двинулся к новому владыке. Все Племя знало — такая походочка Агафьи ничего хорошего сулить не может…

— Чего надо? Меня мужики не интересуют.

— Оно и правильно. Зачем нам мужики? Сами разберемся.

— Вот наглец! Ну, давай соблакай с себя одёжу. Мы, Огольцы, только раздемшись бьемся.

Боевая потеха, хоть и горестная, но потеха. Тогизбей придержал за плечо своего соправителя: сейчас Агашка в своем праве за чадо ответ взыскать.

— Раздеваться говоришь? Можно. Только в штаны не наложи. Да у тебя их и нет.

— Агафьюшка! Дозволь за доченьку поквитаться! Умолял здоровый мужик по имени Прохор.

— Изыди! Это наше женское дело таких мерзавцев учить. Ты же не утерпишь, сразу убьешь, а ему еще наука требуется.

Агафья стянула свой видавший виды кафтан, за ним все женские принадлежности: «Выходи, тать, на круг!».

Тать уже и не похож был на татя. Вид играющей стальными мышцами женщины подействовал на него странно и неожиданно. Он пал на колени и пополз к ногам Агашки:

— Прости! Казни, как хочешь. Сподобился ‑ самая что ни на есть настоящая Валькирия! Казни, только прости сначала. А то не будет мне среди сородичей в загробной жизни почёта, если на Валькирию посягнул! А там, в бане, стало быть, доченька твоя была! Стало быть, она тоже Валькирия. Тогда все понятно.

— Что тебе, Оголец, понятно? Мне самой ничего не понятно, а ему понятно! Сказывай!

— Девки словно заснули: видно морок на них Доченька твоя навела. Сладко так позевывали девчонки да бабенки. А она мордобой учинила. Я вот сбежать ухитрился. Не хотел в драку вступать — мне, предводителю, не по чину с девкой драться, ее мои молодцы должны были усмиренную, как молодую кобылку, мне предоставить для мужской потехи. Не скрываю, госпожа, потому, как от Вас все равно ничего утаить невозможно.

Думал, сами мои молодцы девчонку разбуянившуюся утихомирят. Выходит, не утихомирили. Знал бы, что на Валькирию нарвались, уже скакал бы прочь от вашего становища, дороги не разбирая.

…Слышишь, Владычица! Я, недостойный, даже человеческим голосом заговорил! Сначала сдуру, а теперь говорю и не боюсь: все зароки и заклятия прежних Хозяек перед силой таких Валькирий, как Вы с доченькой Вашей, суть ничего не стоят!