Дети Лепрозория (СИ) - Вайа Ариса. Страница 3
Изабель снова спряталась в пологе, и ему пришлось изрядно постараться, протискивая фляжку под ее белоснежную броню из четырех крыл.
— Пей, — бросил он, когда почувствовал, что она приняла утешительный подарок.
Щелкнула крышка. По залу тут же разлился терпкий запах кофе с пряностями и пятнадцатилетнего коньяка.
Спустя с десяток глотков верхние два крыла опустились, и он смог погладить ее по волосам. Среди русых прядей проглядывали редкие седые волоски, но их наверняка заметно прибавится в ближайшее время.
— Алиса мне рассказала, что произошло.
Она молча кивнула его словам и поднесла флягу к губам. Медленно отпила.
— Наш сын вернется, не переживай.
Замотала головой.
— Он узнает, что Люцифера мертва, и вернется к нам.
Ухмылка исказила прекрасное лицо Изабель.
— Но мы с тобой знаем правду, — ее всю затрясло то ли от смеха, то ли от плача. — А он не должен узнать, иначе все, что у меня есть, просто рухнет. А к этому я не готова.
Она качнула рукой, и жидкость во фляжке забила по стенкам.
— Что ты предлагаешь? — он с интересом посмотрел на нее, заправил прядь белокурых волос за ухо, коснулся горячей от спиртного шеи, тревожно заглянул в глаза.
— Позови главу Охотниц, Кирану. Одну. И оставь нас наедине, — она сделала большой глоток и вернула полупустую флягу Лиону.
— Как прикажешь, моя императрица.
***
Дверь кузницы распахнулась от толчка бедром, и в скромное помещение вплыла женщина в васильково-синем платье. Неуклюже запуталась медвежьими лапами и задорно засмеялась своей неловкости.
— Берингард, мишка, ну разве оно не замечательное? — заурчала она, пританцовывая на месте. Покружилась, показывая обновку со всех сторон. — Такое мягкое, такое приятное на ощупь, такой крой удачный, а цвет какой! Мне сказали, к глазам очень подходит!
Она подбежала к нему, заставила опустить на стол готовый заказ — тяжелую секиру — схватила за руки и потянула подальше от кузни. Закружила, даже не обратив внимание на то, что он по-медвежьи оттоптал ей все лапы, и попыталась крепко стиснуть в объятьях, но едва смогла обхватить.
— Ох, Бэри, я так люблю тебя, мой мужественный мишка! — урчала она, поглаживая его по щекам. — Ты у меня самый лучший, а я — у тебя! — почесала за медвежьими ушами, ласково потерлась щекой. — Бэри-Бэри-Бэри.
— Где Берси? — его отстраненный голос как будто взрезал ее радость.
— Мишка… — она забегала глазами по старой кузнице. За углом рабочее место, пышущее жаром аж сюда. В прихожей же стол с разложенными готовыми заказами для охотниц империи. Больше ничего — не любил он развешивать оружие по срубу. И прятаться совершенно негде.
— Где Берси? — повторил он, сжимая за спиной кулаки.
— Я вот тут подумала… — медведица опустила глаза, зашаркала лапой по полу, когтями цепляя стыки досок.
— Где Берси?! — он даже не повысил голос, но она отскочила от него к стене в мгновение ока.
— Мишка…
— Берта! — взревел он и, сняв тяжелые перчатки, бросил их по одной на пол. От каждого шлепка медведица подскакивала и еще сильнее вжималась в стену, вставая на цыпочки.
— Мишка, дорогой…
— Отвечай! Где моя дочь?! — он шагнул к ней, тяжело вздохнул, в глубине души уже зная ответ.
— Мишка, — Берта запнулась и, переведя дух, с трудом продолжила. — Рано или поздно нам пришлось бы ее отдать. Ты ведь прекрасно это понимал.
— Где Берси? — повторил он, отчаянно борясь с желанием сомкнуть пальцы на горле своей любимой жены.
— Ангелы забрали ее. Сегодня же призыв Имагинем Деи, ты же знаешь, — заикаясь, пробормотала она и выставила вперед ладони, защищаясь от него. Он никогда не бил, но сейчас ей казалось, что он сотрет ее в порошок голыми руками.
— Ты отдала нашу девочку этим уродам? — рычал он, нависнув над ней. — Они ведь мучали ее на твоих глазах! Как ты могла на это смотреть?!
Ей хотелось честно ответить, что нет, не могла, и что она жмурилась, закрывала уши руками весь прием Имагинем Деи, но язык не поворачивался.
— Я не просто ведь отдала, я… — она дрожащими руками задрала юбку, отвязала с обода кринолина кошель, который прятала от воров, и показала мужу. — Я вот…
— Про-да-ла, — севшим голосом закончил он за нее. — Дочь свою продала. Как скотину какую.
Он качал головой и пустым взглядом смотрел на увесистый кошель, доверху полный тенши.
— Мы богаты, Бэри! Богаты! Мы больше не будем страдать от лепры, — она протянула руку, желая коснуться его щеки, но он отстранился и тяжело мотнул косматой головой.
— Берта, ты продала свою дочь. Как вещь. Как…
— Да ты меня вообще слушаешь? — вскипела она и толкнула его рукой. Попыталась. Ей не удалось и на миллиметр его сдвинуть. — Ты что, думал до тринадцати лет ее в лесу в какой-то землянке прятать?! А если бы ее нашли? Ее бы забрали у нас! А меня бы вздернули за укрывательство! А тебя! Тебя!..
— Я бы не дал, — сухо ответил он, отступив на шаг.
— Ой, я тебя умоляю, — она махнула рукой. — Забрали бы, с ангелами шутки плохи. Хуже ангелов только их Охотницы, — трусливо дернула плечами. — Забрали бы, милый, забрали! А мы бы за это жизнями заплатили! Да и привязались бы.
— Я уже привязался, — отозвался он, сделав ударение на предпоследнем слове. — Она моя дочь.
— Я рожу тебе еще, упрямый ты осел! Все так делают! — вспылила она и замахнулась было для пощечины. Он перехватил ее руку. Дернул на себя, прижав к груди тыльной стороной ладони.
— Берта, от тебя мне уже ничего не нужно. Никого.
— Ну и отлично! Я ухожу от тебя! Ангелы и так знают, что это ты Берси скрывал, они мигом научат тебя, как жить! — она принялась стучать кулаком по его груди и тянуть вывернутую руку обратно. Но он сжимал запястье все сильнее.
— Ты мало того, что продала дочь, ты еще и меня предала, — он закрыл глаза и тяжело вздохнул. Глупая медведица. И кто его только дернул однажды жениться на красивой женщине. Он думал, глупая будет покорной, ласковой. А оказалась просто дурой.
— Отпусти меня! Узколобый ты медведь! — завопила она, ударив его по щеке. Берингард отпустил.
— Берси, — прошептал он и поплелся к шкафу. — Доченька.
Кожаный доспех и перевязи ножей глухо легли на стол. Черная шкура, удобные сапоги, одежка под защиту. Медведь повертел в руках любимый топор, но потом взгляд его упал на новую секиру. Вот пусть Берта сама объясняет заказчику, где его секира из ангельской стали. Если у нее еще останутся деньги — все потратит на платья, нет бы хоть лекарств от лепры купить. Дура.
— Эй, я с тобой говорю! — верещала она, пытаясь привлечь его внимание. Он даже не слушал.
Переоделся, вооружился, тяжело вздохнул и, повесив секиру в перевязь на спине, направился к выходу. Оттеснил Берту, горячо доказывающую ему, что он не найдет свою дочь, что его убьют, непременно перед смертью запытав до безумия.
Она бросилась ему в ноги и крепко ухватила у самой двери. Что-то прорыдала, тряся за штаны. Он даже не попытался разобрать слова — все, сказанное ею, превращалось в бессмысленный набор звуков.
— Ты мой муж! Меня-то ты не можешь бросить!?
Он с трудом снял черное гладкое кольцо с безымянного пальца и кинул его Берте.
— Уже не муж, дорогая.
#2. Жив надеждой
Кабинет императрицы на первый вдох пах весьма привычно, даже буднично. Чернилами, бумагой, воском для печатей, перечной мятой от тлеющей в уголке стола палочкой.
Но если открыть рот и вытащить язык, провести его раздвоенным кончиком по губам, то картина менялась, становясь ярче и болезненнее. Пахло кровью. Переатом, заживляющим раны. Конфитеором, лекарством от лепры. Мазями от ссадин, ушибов, растяжений.
Пряный запах самой императрицы въедался в губы, небо, щеки. Терпко пахло спиртом. Чуть кисловато, душно — не успевшими высохнуть перьями. Приторно и мерзко одновременно — лекарствами под тонкими бинтами на кулаках.