Дети Лепрозория (СИ) - Вайа Ариса. Страница 37

Аньель фыркнула. Ни ответов, ни помощи, одни лишь секреты. Сколько могло бы быть разочарования, если бы она и впрямь ее искала, а узнала бы только это.

— Да и ты уже жила, просто не помнишь.

Коза так и замерла с открытым ртом, готовая приступить к позднему ужину.

— Это в смысле вот сейчас было? — скосила она глаза.

— Вас у Самсавеила не так уж много, и пока жив он, будете жить и вы. Снова и снова. Не так часто, как я. Но все же.

— Это что, вечность что ли? — испуганно промямлила Аньель и сама удивилась своему страху. Мысль о вечной жизни ее пугала точно так же, как мысль о смерти. Путаница какая-то.

— Не совсем. Видишь ли, солнце погаснет, мир исчезнет. Когда-нибудь это произойдет.

— Солнце каждую ночь гаснет, и ничего, — пробурчала Аньель, совершенно сбитая с толку. Ева вдруг заливисто рассмеялась от ее слов, чем еще больше смутила.

Паучиха хотела было что-то сказать, продолжая улыбаться, но передумала и махнула рукой.

— Ответы тебе не помогут, Аньель. И нет волшебного средства, которое по щелчку пальцев сделает тебя абсолютно бесстрашной.

— Ну я вот почему-то так и думала, — козочка тряхнула волосами, убирая их с лица, и принялась за рыбу. — С каждым разом все хуже. Я ненавижу ночь. Весну ненавижу и осень. И себя уже ненавижу тоже. Думала, хоть от вас будет толк, а вот нет, опять разочарование, — бурчала она с набитым ртом.

— Себе поможешь только ты, — Ева играла с огнем, водила пальцем перед ним, а лиловые языки тянулись за ним, рисуя узоры.

— Это чем же? — худые плечи козочки тронула судорога, мурашки покрыли все тело и исчезли. — Я только вспомнила о своих страхах, только поняла, что сейчас ночь, и вот опять.

Она обглодала последние косточки, швырнула скелет обратно в костер и утерла губы. Закатала рукав куртки, развязала рубашку у запястья и задрала тоже. Через мгновения все тело пробила новая судорога, едва заметные белесые волоски встали дыбом.

Ева пристально следила за ней, продолжая играть с огнем. Козочке казалось, что следит она вообще за всем. Так или иначе, бездонные глаза были лишены зрачка, отчего невозможно было понять, куда смотрит паучиха.

— Скажи, Аньель, что тревожит тебя больше — то, что ты боишься умирать, или то, как твое тело переживает твой страх? — тихо поинтересовалась паучиха, складывая руки на коленях. Соединила их, растянула нити, провернула и снова соединила пальцы.

— Пожалуй, — Аньель одернула рубашку, дрожащими пальцами подвязала ленту, поправила куртку. — Пожалуй, — повторила и закусила губу, не зная, что ответить. В минуты, когда страх терзал не сильно, она всегда могла взять себя в руки и отбросить панические мысли. Но как только страх передавался телу, и каждая мышца буквально пропитывалась им, сходя с ума судорогами, сил сопротивляться попросту не оставалось, и ужас завладевал целиком.

— Если я сделаю так, что тело перестанет реагировать на страх, тебе будет легче? — снова спросила паучиха, заглядывая в глаза.

— Можете? — Аньель шмыгнула козьим носом и, вскинув голову, с надеждой взглянула на Еву. А следом надежда сменилась опаской. — Что тогда будет?

Паучиха растянула на пальцах паутину, несколько раз переплела ее, свернув в обод, растянула снова. Розоватые нити поблескивали кровью, Аньель мгновенно уловила ее запах.

— Что будет со мной? — повторила она, сцепляя пальцы в замок, руки уже начинали трястись. Хорошо, что успела поесть.

— Я ведь сказала, страх не будет передаваться телу, только и всего. Уж в своей голове тебе придется с ним справиться, — Ева задумчиво оглядела рожки козы и переплела обод паутины.

— Любой страх? Совсем любой, а не только мои ночные кошмары? — тихо спросила Аньель, с подозрением глядя на работу паучихи.

— Совсем любой.

— В случае опасности мое тело будет реагировать, как…

— Не будет реагировать совсем, — прервала ее Ева. — Середина невозможна, Аньель, организм защищает тебя, как умеет. Да, тело реагирует ненормально, да, это причиняет тебе неудобство, да, от этого тебе только хуже. Но точно так же этот страх спасает жизнь, помогает избежать многих травм.

— И я буду беспомощна, да? И у меня всего два выбора — страдать от страха или страдать без него. Я буду беззащитна либо перед самой собой, либо перед другими, — Аньель поджала губы, раздумывая над решением. Какое из них — правильное? Может ли вообще быть правильное решение?

— Выходит, что так. Но я постараюсь не убирать страх совсем, с твоим характером это опасно, но ночами тебе будет легче. Если сможешь справиться с мыслями, победишь, — Ева остановилась, подняла выплетенное вкруговую полотно на уровень глаз, проверяя. — Но я могу не делать этого, если ты не хочешь.

— Я схожу с ума, — Аньель скривила губы.

— Тогда сними все с шеи и плеч, — паучиха привстала и, дождавшись, когда Аньель стянет куртку и развяжет ворот рубашки, медленно опустила обод вдоль головы, едва не зацепив рожки, и оставила на горле. Мизинцем потянула ведущую нить, и тонкое кружево плотно легло по шее и ключицам, врастая в кожу.

— Я ничего не почувствовала, так и должно быть? — Аньель коснулась плетения, но оно исчезло под пальцами, впитавшись окончательно. Провела рукой, под кожей едва ощущался шероховатый узор. Поводила еще, прощупывая всю шею, и только когда закончила, поняла, что руки не дрожат. Совсем.

— Что? — Ева улыбалась кончиками губ. Едва заметно. Отсветы огня плясали на ее бледном лице, очерчивая нос и губы.

— Я что-то должна взамен, наверное, да? — Аньель вздрогнула, вспомнив, что пауки ничего не дают даром, таковы правила. Провидицы и лекари свои таланты продают особенно дорого.

— Разве что услугу, — паучиха пожала плечами. — Я бы хотела тебя кое о чем попросить.

— О чем именно? — козочка заметно напряглась, полагая, что это не будет нечто вроде «Принеси мне три цветочка».

— Однажды Медная Ящерица придет за Голубем. Предложи ей себя вместо него.

— Да кто в своем уме… — пробормотала Аньель, переводя взгляд на будущего императора. — Я не могу быть равноценна ему.

— Такова плата, — Ева подняла голову к небу и улыбнулась.

— Как будет угодно, — вздохнула козочка и тоже посмотрела на небо. Лиловые звезды ярко светили, пробиваясь сквозь проплывающие снежные тучи, но отчего-то больше не пугали так сильно.

— Красивые, — с удивлением осознала Аньель и прищурилась, разглядывая их. Всегда были так красивы или только сейчас? Перевела взгляд на Еву, ее глаза были как будто срисованы с неба.

— Хочешь, я дам тебе почувствовать то, что будет с тобой, когда ты умрешь? — спросила Ева, все так же разглядывая небо.

Аньель поджала губы. Почему-то вопрос не пугал, хотя раньше вызвал бы панику.

— Хочу, — она кивнула и, не зная, что ей делать, обняла себя за колени. Движение теперь только казалось привычным, необходимость же в нем как будто пропала.

Ева коснулась ее щеки. Панцирь ладони и пальцев был твердым, но приятным на ощупь.

Веки потяжелели, глаза закрылись сами собой. Аньель положила голову в подставленные руки и безвольно повисла. Ей не хотелось ничего, только сидеть так, чувствуя, как паучьи ладони касаются кожи. Ева опустила руки, увлекая козочку, и та послушно легла рядом, положив голову ей на колени. Ева что-то шептала, но Аньель не вслушивалась. Ей было тепло, хорошо и совсем не страшно впервые за несколько недель.

Она бормотала только «наконец-то», сжимая в кулаках полы бархатного платья, и наслаждалась теплом. Каждой клеточкой тела. Мыслями. Душой.

Как будто раньше всегда чего-то недоставало, а теперь больше ничего не было нужно.

Как бездомной вернуться домой.

Как затишье перед бурей.

***

Аньель очнулась, когда солнце стало настойчиво стегать по глазам яркими лучами. Встрепенулась, вскочила, не веря. Неужели она спала?! Быть не может.

Тихо догорал костер, Нойко спал, укрывшись крыльями в обнимку с мешочком. Он всегда так спал, словно боялся, что его драгоценность, крылатую марионетку, украдут.