Батальоны вступают в бой - Свиридов Александр. Страница 4

Его просьбу выполнили. Он отдал ключи от склада с мукой и без сопротивления последовал в особый отдел дивизии. Я не присутствовал при его допросе: мне нужно было наладить работу булочных и магазинов. После комдив поблагодарил за поимку Мамалыги и дал понять, что агент с успехом заменил «языка», так как только-только вернулся с правого берега Прута.

Братья-железнодорожники вскоре были зачислены в разведбатальон и прошли со мной почти всю войну. Но об этом дальше…

Начиная с 1 июля противник не раз пытался форсировать Прут. Особенно упорно он рвался на мост возле железнодорожной станции Липканы.

Мост! Мы сохранили его для наступления, а теперь никак не можем подорвать. Вражеские пулеметы и минометы не подпускают к нему. Но и румыны не в силах проскочить через него. Они уже потеряли два танка и больше взвода солдат.

Сегодня неприятель при поддержке авиации снова бросился на мост. Стрелковый батальон старшего лейтенанта Петрова отбил все атаки. Поняв, что переправой ему не овладеть, враг перенес артиллерийский огонь на Новоселицы.

Этот участок оборонял 144-й отдельный разведывательный батальон. Я и мой заместитель капитан Иван Сосин понимали, что теперь румыны попытаются прорваться через наши боевые порядки.

Перед нами карта. Государственная граница, от которой мы ни на шаг не отступили, на юге проходила по реке Прут, а севернее — по суше. Сосин показал на «пятачок»:

— Вот тут надо ожидать. — Его карандаш вывел стрелку. — По суше проще и танкам и пехоте. А нам трудней: за нашей спиной река. Если они переправу уничтожат, то сбросят нас в воду…

Заместитель рассуждал правильно: форсировать реку труднее, чем действовать на суше. Но та же река, за нашей спиной, может стать преградой для отступления — и наши бойцы будут обороняться до штыковой атаки. А русского штыка боятся все…

На «пятачок» я послал замполита Шугаева. Его задача — поднять дух красноармейцев, укрепить их решимость стоять насмерть. А Сосину приказал подтянуть танки к Кривому колену, не сомневаясь в том, что комдив одобрит мою инициативу.

Так оно и вышло. Полковник Червинский уже получил сведения о том, что противник обстреливает наш правый берег. Комдив не отменил моего приказа, хотя напомнил, что 144-й батальон — особый. Он состоял из танковой и мотострелковой рот, кавэскадрона и роты бронемашин с пушками. По тому времени это была ударная сила соединения. И конечно, ее нужно было приберегать.

Из штаба дивизии я возвращался с Курдюковым. Он, разумеется, не знал сути нашего разговора с комдивом, однако вставил реплику очень кстати:

— Я б на месте мамалыжников рванул по воде…

— Почему? — заинтересовался я.

— А потому, что на войне все хитрят. — Он махнул рукой в сторону реки. — Меня ждут на «пятачке», а я б через плес, где пошире да поглубже, где меня никто не ждет. И вдарил бы!..

Он смачно причмокнул и, приподнимаясь в седле, обратился ко мне:

— Товарищ комбат, разрешите нам с Ивановым засесть у плеса…

Я дал Курдюкову свое согласие, а сам подумал, что враг вряд ли полезет в воду, да еще там, где глубоко и широко.

Это соображение подтвердил замполит Шугаев. Он только что вернулся из боевого охранения и сообщил, что напротив нашего «пятачка» противник сосредоточивает танки.

Весь вечер румынская артиллерия методически обрабатывала наш передний край, отрезанный рекой. И капитан Сссин уверенно повторил свой прогноз. Плотный, с крупной головой и басистым голосом, он вообще излагал свои мысли весомо, убедительно:

— Ручаюсь, на рассвете дадут артналет, бомбанут, а потом бросят танки с пехотой. Нам нужно подтянуть…

Он не договорил: в это время грохот дивизионной артиллерии заглушил не только его голос, но и залпы пушек нашего батальона. Комдив Червинский сдержал свое слово: организовал нам поддержку. Мне вспомнились его слова: «Учти, капитан, двенадцать дней войны, а вся линия обороны семнадцатого корпуса нигде, ни в одном месте не прорвана. И если это случится на участке нашей дивизии, да еще на месте обороны твоего батальона, подведешь не только себя — весь фронт. Понял?»

К десяти часам вечера артиллерийская дуэль закончилась, наступила тревожная тишина. Я перенес КП батальона ближе к опасному месту и, как только стемнело, переправился через Прут…

Этот участок границы, отрезанный рекой, основательно укрепили минами, проволокой, дотами и системой траншей еще пограничники. Здесь оборону держала мотострелковая рота лейтенанта П. Романенко. Недавно в районе Герцы, где румыны пытались прорваться, она действовала смело, решительно и отбила все атаки. Я был уверен, что и теперь бойцы Романенко не подведут.

Встретив меня, Романенко глазами поискал Курдюкова. Обычно меня сопровождал коновод. Сейчас Андрей остался на левом берегу Прута. Высокий белокурый лейтенант доложил мне, что артобстрел не принес большой беды.

— Двое легкораненых и небольшие разрушения…

Вот развороченный блиндаж. Еще вчера он казался недоступным. Чистая, полная луна рассветила исковерканный стол. На его крайней доске длинная лесенка зарубок. Ими Романенко отмечал, сколько и за какой период противник выпускает снарядов.

Идем по ходу сообщения. Его восстановили. В «лисьей поре» спит красноармеец. Спит в обнимку с винтовкой. Его почерневшее лицо с провалившимися щеками мало похоже на живое. Найдет ли он силы в себе снова выдержать обстрел, бомбежку и мужественно встретить вражеский танк?

Лейтенант Романенко, словно прочитав мою мысль, уверенно заметил:

— Под Герцами он первым бросил связку гранат под гусеницы.

В боевом охранении красноармейцы не спали. Они, дымя цигарками, беседовали о рыбной ловле. Но горка гранат говорила о том, что бойцы прекрасно знают о предстоящем бое. Они готовы отбить любую атаку. Здесь уже побывал политрук Шугаев.

Луна еще маячила над рекой, когда я пришел к танкистам. Командир роты лейтенант А. Тихонов проверял боевую готовность машин. Как всегда с улыбкой, он заверил меня, что враг «дальше Прута не допрет!».

Казалось, все сделано. А твердой уверенности в том, что мы точно разгадали замысел противника, не было. Не хватало «языка». Дивизионные разведчики вернулись с пустыми руками. Они проходили мимо моего КП и сообщили, что напротив «пятачка» земля гудит под ногами — идет активная подготовка к штурму границы.

И как ни странно, информация разведчиков еще больше смутила меня. Уж больно демонстративно противник действовал: на этом участке даже не взлетали осветительные ракеты. Мне невольно вспомнились раскосые глаза с хитринкой. Не прав ли Курдюков?

Оставив на КП начальника штаба, я быстро зашагал в сторону большого плеса. Густой туман как дымовая завеса прикрывал Прут. Восток готовился к встрече солнца. Не успел я взглянуть на часы, как впереди меня, на стыке двух батальонов, одна за другой разорвались гранаты.

Картина прояснилась не сразу. Первое, что подумалось: наши бойцы глушат рыбу. Но вот из речного тумана донеслись крики, стоны, ругань, всплески воды. И весь этот шум забила длинная очередь станкового пулемета. Он строчил с нашего берега. По четкому ритму можно было безошибочно определить, кто лежал за ним. Еще во времена советско-финской кампании Николай Иванов в совершенстве овладел искусством снайпера-пулеметчика.

Противоположный берег поспешно огрызнулся пулеметным огнем. Но из наших никто не пострадал. Пулеметчиков прикрывал толстый накат из бревен. Иванов, в каске, глухим баском доложил мне:

— Товарищ капитан, ваше приказание выполнено…

— Какое приказание?

— То самое, что передал Курдюков: «Быть начеку!» — Он кивнул в сторону реки: — Угостили от всей души! Курдюков и братья Кругловы гранатами, а я прошил очередью…

Павел Круглов, вчерашний машинист, как всегда, был краток:

— Курдюков все тут решил…

В это время наша артиллерия обложила снарядами правый берег реки напротив плеса. Видимо, Сосин смекнул, что враг обхитрил нас, и поспешил исправить ошибку.