Враг - Лисина Александра. Страница 23

На втором этаже, расслышав характерные приготовления, пугливо затихли. Оттуда доносилось только напряженное сопение множества людей, собранных в тесном пространстве, да однажды сквозь плотную вату тишины пробился сдавленный плач кого-то из детишек.

Снаружи какое-то время было тихо: ни воя, ни рыка, ни скрежета когтей по двери. В темных окнах не мелькали тени, словно волки вдруг передумали нападать. Никто не шуршал возле стен и не пытался выломать ставни. Затаившиеся люди тоже молчали, мысленно гадая, насколько прав был Урантар в своих предположениях о волкодлаке, как трудно им всем будет этой ночью, сколькими жизнями придется заплатить за обретенную свободу, и за что же разозлились на деревню справедливые боги, раз ниспослали ей такое страшное наказание.

— У-а-а, у-у-у… — вдруг послышалось негромкое возле главной двери, и кто-то неуверенно царапнул толстые доски.

Люди побледнели и крепче сжали оружие.

— У-а-а, у-у-у!

— Началось… — опрометчиво шепнул кто-то из селян.

— У-у-у! — восторженно взвыла в ответ сразу вся стая. Секундой позже в заколоченные окна ударило чем-то тяжелым, в стороны брызнула щепа от разлетевшихся вдребезги досок, которые не стали для нападавших преградой. Затем содрогнулась входная дверь; опасно прогнулась, треснула по всей длине, однако первый натиск все-таки удержала. Почти одновременно с этим с заднего двора раздался второй удар, послышался обреченный хруст, более слабая створка просела, и в открывшийся проем жадно просунулась могучая когтистая лапа.

Стрелы свистнули почти одновременно, чуть позже их догнали арбалетные болты, и мохнатые тела буквально отшвырнуло от окон и дверей. Снаружи раздался многоголосый вопль, но волков это не остановило — они с остервенением ринулись вперед, жарко дыша, хрипя и разбрызгивая слюну.

Снова пропели похоронную песнь эльфийские луки. И снова им вторили механические собратья с лестницы — возницы даром времени не теряли: пока одни стреляли, другие торопливо перезаряжали арбалеты.

Просторная горница наполнилась отчаянным визгом умирающих хищников, злыми окриками людей, свистом сабель и звоном мечей, смешанных с отвратительными звуками разрубаемой плоти, скрежетом металла по костям, сочным чавканьем крови под ногами и стонами раненых, которым вторил бешеный рев неистовствующего у кромки леса оборотня. Слыша его властный голос, волки как безумные рвались в дом, к живому теплу, к горячим телам, свежей крови. Не обращая внимания ни на боль, ни на раны, ни на льющуюся по полу кровавую реку. Только бы добраться, допрыгнуть, сомкнуть мощные челюсти на чужом горле. Смерть, смерть, смерть… Не в силах противиться этому зову, они послушно шли вперед.

Дядько широко расставил ноги на ставшем скользком полу и без устали вертел огромным клинком, чуть ли не в одиночку сдерживая напор хищников у второй двери. Проем то и дело заполнялся мертвыми и умирающими телами, норовящими перекрыть доступ нападающим. Но волки, накатывающиеся бесконечными волнами, в мгновение ока расчищали себе дорогу. Они зубами оттаскивали погибающих или уже погибших зверей в стороны, с рыком отбрасывали, но только для того, чтобы ринуться на упрямого смертного.

Пока неутомимый Страж держался, позволяя ждущим позади людям перевести дух и приготовиться к бою. Его руки без устали порхали, удерживая на весу массивный клинок, серые глаза оставались опасно спокойными, а на губах то и дело мелькала легкая улыбка, будто он знал что-то такое, о чем остальные пока не догадывались.

Таррэн краем глаза следил за его экономными, отточенными движениями и очень скоро признал, что, пожалуй, такого бойца не стыдно было и своим представить. А то, что смертный умудрялся творить своим громадным мечом, вообще не поддавалось никакому описанию: тот порхал в воздухе, словно бабочка, окружив хозяина сплошной стеной стали. И успевал не только обрубать конечности и головы, рискнувшие сунуться внутрь серебристого вихря, но делал это с такой непринужденной легкостью, будто перед ним были не живые тела, а бумажная бутафория. Седой даже не вспотел! Только с ног до головы вымазался в крови, будто мясник на бойне, да стал дышать поглубже. И все.

Эльф удовлетворенно кивнул, признавая за Стражем право лучшего спутника среди смертных, о котором в Серых пределах можно только мечтать, и успокоенно отвернулся. Здесь справятся без его помощи. А вот у остальных дела шли не так хорошо.

Темный выпустил последнюю стрелу из опустевшего колчана и, отбросив бесполезный лук, спрыгнул на загаженный пол, усеянный кусками изуродованных тел, обрубками конечностей и залитый кровью. Шум стоял вокруг такой, что с непривычки закладывало уши, но он даже не поморщился: выхватив клинки, шагнул к входной двери и, оттеснив тяжело дышащего Гаррона, спокойно сказал:

— В сторону.

Южанин молча повиновался, давая послу редкую возможность поработать руками. А едва тот перегородил единственный вход, устало привалился к стене и глотнул душный, наполненный запахом смерти воздух. Торк! До чего же много тварей! Пускай воины тут собрались отменные, но запас стрел был не бесконечным, а сойтись в рукопашной с несколькими сотнями чрезвычайно умных и быстро обучающихся монстров ему самому не шибко хотелось.

Гаррон утерся рукавом, нещадно размазав по лицу кровь, и с растущим восхищением посмотрел на сменившего его эльфа — Таррэн словно врос в пол, не уступив проклятым тварям ни пяди земли. Не дал ни единой возможности просунуть внутрь жадные морды. Стоял, как влитой, переступая ногами только для того, чтобы не споткнуться об очередное тело, которых образовывалось перед ним так много, словно волков косил страшный мор. Точнее, сразу два мора, которые носили скромные имена: сак’раши и с’сирташи. Оба клинка порхали в его руках так быстро, что изумленно застывшие люди даже не успевали понять, где заканчивая короткую дугу один и начиная второй. Но самое удивительное было в том, что они… пели! Какую-то тихую, печальную, но вместе с тем невыразимо прекрасную песнь — гимн смерти тем несчастным, кому не повезло попасть под их отточенные острия.

На людей безостановочно летели горячие алые капли, брызгало липким, заставляя отворачиваться и брезгливо сплевывать соленое с губ. Мощные волчьи тела разлетались на части прямо в прыжке, а эльф все рубил и рубил. И при этом дышал по-прежнему ровно, а двигался настолько стремительно и так завораживающе красиво, что Гаррон вдруг почувствовал зависть к проклятому бессмертному, который даже сейчас, перед угрозой смерти, выглядел как юный бог, неожиданно спустившийся с небес.

А еще, наконец, ему стало ясно, почему темные во все века слыли великолепными бойцами, превосходя в этом искусством даже светлых собратьев. Почему когда-то посчитали себя вправе владеть целым миром и бесконечно презирали несовершенных и медлительных смертных. Торк! Да они имели на это полное право!

Потрясенный работой Таррэна, Гаррон вдруг осознал и то, что один-единственный эльф, путешествующий с караваном под видом обычного посла, вполне способен разогнать охрану этого самого каравана, ничуть не запыхавшись и даже не устав. Совершенный боец. Воистину страшный противник. Но сейчас он почему-то берег его жизнь, как и жизни многих других, хотя вполне мог бы не делать этого.

— Зря, — тихо согласился Элиар, красноречиво покосившись на темного.

Танарис кивнул. Помогать сородичу они почему-то не стали. Только поглядывали по сторонам, скупо выпуская драгоценные стрелы, которые было действительно жаль оставлять в телах каких-то там волков. Не для того они были любовно вырезаны, не для того украшены белоснежными перьями, не для того на них горели древние эльфийские руны, чтобы вот так глупо потратить. Поэтому оба светлых остались стоять, где стояли, и с нескрываемым облегчением вздохнули, когда бесконечный поток серых хищников стал ощутимо слабеть.

— Быстро, — удивился Дядько, слегка замедляя темп. — Я думал, до утра придется махать, а оно вон как…

— Ты прав, — вполголоса отозвался Таррэн, невольно вызвав еще один завистливый вздох со спины: проклятый ушастый даже дыхание не сбил! Чуть ли не час махал без остановки своими жуткими мечами и хоть бы запыхался! — Мне кажется или они действительно отходят?