Киевские ночи (Роман, повести, рассказы) - Журахович Семен Михайлович. Страница 60

— Работаю. Занят… — сдержанно ответил Зубарь и окинул взглядом лестницу. Хоть бы прошел кто-нибудь, тогда бы он сразу попрощался.

— Не могу ли я вам чем-нибудь помочь, Олекса? Может, купить что-нибудь надо? Я даже хотела к вам зайти. Но дядя… Я так стесняюсь незнакомых. Да и как бы он не подумал, что… — из горла Лизы вырвался игривый смешок.

Зубарь почувствовал, что в нем закипает злость.

— Благодарю… Ничего не нужно. Постное масло есть. Дядя принес картошки. У него свой огород был.

— Правда? — удивилась Лиза. Брови ее поднялись, в глазах заиграли зеленые чертики. — Свой огород? Уж чего лучше!..

Зубарь видел, что она ему не верит, смеется над ним. («Свой огород? Уж чего лучше!..») Все в нем кипело, но он делал вид, что ничего не замечает.

— Пойду… Сегодня устал очень. — Зубарь даже зевнул.

Лиза наклонилась к нему:

— Послушайте… Может быть, вам понадобится что- нибудь для дяди? Знаете, как сейчас хватают людей… — Лицо у Лизы стало испуганным. — В случае чего помните: моя знакомая, очень близкая знакомая, работает переводчицей в гестапо.

Зубарь невольно вздрогнул, однако нашел в себе силы улыбнуться и сказать:

— Да что вы, Лиза! Придумываете всякие страхи…

— Я просто так спросила.

Но Зубарь хорошо понял, что все это не «просто так».

Лиза прикрыла глаза и, обдав его жарким дыханием, прошептала:

— Завтра воскресенье… Кузема уходит к своим купцам-компаньонам на преферанс. Заходите, Олекса… — Лизины пальцы коснулись его виска. Он не отважился оттолкнуть ее.

«Чужая квартира, краденое добро… и еще приглашает». Зубарь молчал.

— Ну, тогда я зайду к вам, — произнесла Лиза каким-то странным голосом.

Зубарь взглянул в ее затуманившиеся глаза. Он увидел не глаза, а два облачка дыма, за которыми таился огонь, и глухо сказал:

— Не надо… Я приду.

Лиза усадила его на диван, а сама села к столу и опять завела разговор о красивой жизни. Она научится говорить по-итальянски и поедет в Италию, непременно в Италию, чего бы это ей ни стоило. Не век же здесь прозябать! «Я давно мечтала вырваться из этой провинции; ведь и Украина и Россия — что это, как не провинция, не задворки настоящей Европы? Не зря там смеются над нами. И даже западноукраинские интеллигенты, которые лишь чуть хлебнули европейского варева, называют нас гречкосеями, говорят, что мы только и умеем, что волам хвосты крутить. Сказать вам по правде, я презираю своих украинских предков. А что русские! Русские — тоже не нация. Ими управлять будут немцы».

— Вы говорите так, будто война уже кончилась, — заметил Зубарь, а про себя подумал: «С этой гадиной надо быть поосторожней».

Лиза презрительно скривила губы:

— Я вовсе не забочусь о победе немцев. Хватит с них и того, что проглотили. Как бы им не подавиться… Я и немцев не люблю. Большевики называют их ордой, и это на самом деле орда, только механизированная, вымуштрованная и до идиотизма кичащаяся своим орднунгом. Нет, это не по мне. Но ради того, чтобы достичь своей цели, я готова назваться немкой, ведьмой, кем угодно. Вот поутихнет немного — и можно будет уехать. Пускай сперва в Германию, черт с ними… Мне бы только выехать за границу, а там наши пути разойдутся. Немцы пусть прут нах остен, а я — нах вестен…

Смеялась Лиза заразительно, глаза ее расширились, заиграли. На зеленом халатике, казалось, еще ярче вспыхнули красные маки.

«Психология потаскухи и кругозор потаскухи, — думал Зубарь. — Наверно, она счастлива, что может не таясь говорить об этом… А всю жизнь лицемерила».

— Вы уедете… Но все ведь не могут уехать, — сказал он, старательно подбирая слова. — Как-никак здесь родина, свой народ.

— Ма-альчик мой, — пропела Лиза, — как я могу обо всех думать? У меня голова маленькая. Но вот об одном я бы подумала…

Она села рядом с ним на диван и, понизив голос, многозначительно повторила:

— Об одном я бы подумала.

И будто невзначай положила теплую ладонь на его руку.

Зубарь отодвинулся.

Лиза сидела опустив голову.

— Неужели вы думаете, Олекса, что Кузема подходящий партнер для меня. Ведь это кусок мяса!.. Смешно даже представить! Кузема в Европе! Ха-ха-ха! — Лиза засмеялась, маленькая головка ее на стройной шее была горделиво поднята. — Еще куда ни шло — среди толстых немецких бюргеров, которые жрут свои сосиски, запивают пивом и орут «хох!» или «хайль!». Но Кузема среди французов, среди итальянцев! Упаси бог!.. Нет, нет, Кузема пусть остается здесь. Может, нам вместе, Олексонька? Мальчик мой…

На ее губах застыла улыбка, и опять Зубарь не понимал, кокетничает ли она или пытается вызвать на откровенность. Серые глаза говорили больше, чем слова, и не о далеком будущем, за границей, а о настоящей минуте.

Ему стало душно от ее взгляда, от ее ладони, которая снова оказалась на его руке.

— Куда мне в Европу, я мужик.

— Ну что вы, Олекса! Вы инженер, интеллигент. А родители у всех у нас были мужики… Вот только одеться вам нужно. У вас чудесная фигура. Вы будете так элегантны…

— Сейчас не время думать об этом, — мрачно сказал Зубарь.

Лиза в мгновение стала серьезной.

— Это ведь только шутка, Олекса. Неужели вы думаете, что я такая пустышка?

Зубарь удивленно взглянул на нее: «Притворяется или вправду?.. Господи, да есть ли в ней хоть капля искренности?»

— Ничего я не думаю, Лиза… Мне надо идти.

— Ну что вы, Олекса? Так скоро… Я вас чаем угощу.

От чая Олекса наотрез отказался. Лиза бросилась к буфету и тут же вернулась, держа в руках два высоких бокала с рубиновой наливкой.

— За счастье, Олекса!

И снова стала иной. Взор ее погас. На переносице прорезалась глубокая морщинка. Ах, он ее не понял. Не легкомыслие, не ветреность руководят ею. Разве она какая- нибудь мещанка? Но ей надоело это серое существование. Надоело! Она не желает людям зла, у нее доброе сердце, но она не может думать обо всех. Ей осточертела политика, везде и всюду политика. Фашисты, большевики, социализм, капитализм — обо всем этом она слышит с пеленок. И она сыта по горло. Должна она, наконец, подумать и о своем счастье, не об убогом маленьком счастье, а о красивом, захватывающем. Что до Куземы, то дай ему собственную лавочку — и он уже на вершине блаженства. Но она не такова.

Лиза умела говорить. В ее голосе даже слеза задрожала:

— Олекса, не осуждайте меня.

Хотелось сказать ей что-нибудь язвительное, но Зубарь подумал: «Зачем я буду вступать с ней в дискуссию? Не время и не место».

Ответил, помолчав:

— Я не осуждаю. Каждый волен думать по-своему.

И через минуту порывисто встал:

— Мне пора. Спасибо…

— Куда вы торопитесь? Мне так хотелось поговорить с вами.

— Мы и поговорили. Когда-нибудь еще поговорим.

— Ну, Олекса, посидите.

— Нет, я пойду.

— К дядечке торопитесь, — она мило улыбнулась.

Зубарь ответил сердитым взглядом:

— У меня и без дядечки дел хватает.

Лиза пригладила ему прядь на виске и сразу убрала руку.

— Ну, не надо хмуриться, Олекса. Он такой симпатичный, ваш дядя… Ей-богу, я где-то его видела. — Она вдруг понизила голос: — Может, он боится? Пусть не боится…

Зубарь опять ощутил внезапную слабость, как в тот раз, когда на лестнице Лиза упомянула о Середе. «Она меня шантажирует, она берет меня за горло».

— Чего ему бояться? — Зубарь старался говорить равнодушным тоном, но чувствовал, что это ему не удается, и проклинал себя. — Чего ему бояться?

— Ну, тем лучше, — еще милее улыбнулась Лиза. — Садитесь.

И он сел. «Черт с ней, посижу еще пять минут».

Она примостилась рядом с ним, поджав под себя ноги, нашла его твердую шершавую ладонь и погладила ее. Потом ее тонкая рука с чуткими пальцами, которые все время были в движении, скользнула в рукав Зубаря. «Точно змея заползает», — мелькнуло у него в голове. Он отодвинулся, Лизина рука опять стиснула его пальцы.

Надо было что-то говорить, а он не мог выдавить из себя ни слова.