Тёмная ночь - Биргер Алексей Борисович. Страница 2

Пользуясь новыми временами, Высик и впрямь навел на своей территории железный порядок, при этом не сглаживая статистику и не цепляя "висяки" на невиновных, хоть сей момент его Хрущеву на блюдечке показывай. Единственно, плохие и маленькие были показатели у Высика по привлечению по ной статье за бытовое хулиганство, сразу сделавшейся печально известной: не считал Высик, что стоит уголовное дело заводить ради, например, того, кто взял и врезал по морде хаму-соседу. И своих подчиненных в этом не поощрял. А “сверху” требовали, чтобы по этой статье большой охват имелся, потому что лично Никита Сергеевич новую трактовку статьи в Уголовный Кодекс вводил – и очень дорожил этой борьбой с хулиганством…

Таков был общий фон, на котором быстрым сполохом промелькнула борьба против протаскивания мистического понятия "интуиция" в науку криминологию...

- Да? - повернулся Высик к Никанорову.

- Надо, Сергей, решать, что с Пачулиным делать. В смысле, в ОБХСС его передавать, или по нашей линии доводить, по чистой уголовщине...

Высик отмахнулся, оставив в воздухе причудливый зигзаг дыма от своей папиросы.

- Пачулин подождет. Вот, погляди, какую нам бумагу спустили, вместе с этим приказом про вред интуиции.

Никаноров взял бумагу, прочел, у него глаза на лоб полезли.

- Ни хрена себе!.. Кирзач?!.. Сбежал?!..

За Кирзачом, он же Иван Сергеевич Пыров, особо опасным рецидивистом, охотилась милиция всего Союза, а взяли его Высик с Никаноровым. Кирзач получил десять лет, Высика и все его отделение особым приказом отметили... и, возможно, Высик и Никаноров новыми званиями были в первую очередь обязаны Кирзачу.

- Вот именно, - отозвался Высик.

- Но как они его упустили?..

- Читай, - кивнул на бумагу Высик. - Там все написано.

Никаноров продолжил чтение.

Кирзач ушел довольно известным способом. Дожидаясь пересылки, сел играть в карты с другим заключенным, неким Гусевым Олегом Николаевичем, получившим два года за мелкую кражу. Кирзачу большой фарт пошел - а может, он сам этот фарт себе и подгадывал - и, в итоге, Кирзач предложил Гусеву сыграть "на срок" - ва-банк. То есть, если Гусев выигрывает, то получает все назад, плюс все имущество Кирзача, плюс часть лагерных пайков Кирзача ("Сахарок на два года вперед", как было сказано в песенке чуть более поздних времен), а если проигрывает - откликается на пересыльном распределителе Пыровым и едет отбывать его десять лет, а Пыров откликается Гусевым - и едет отбывать два года... то есть, считай, месяцев семь-восемь, потому что по статье Гусева год всегда снимали за примерное поведение и срок предварительного заключения тоже засчитывался. При этом, Гусеву совсем не требовалось отсиживать десять лет: едва узнав по "лагерной почте", что Пыров на свободе, он должен был заявить лагерному начальству о подмене, сослаться на то, что Пыров его запугал и он боялся сознаться раньше, и, получив хорошую взбучку, тоже выйти на свободу.

Косвенным доказательством, что игра была затеяна Пыровым с дальним умыслом и что результат этой игры он заранее знал, могло служить внешнее сходство Пырова и Гусева - относительное, но вполне достаточное для того, чтобы ввести в заблуждение дуреющих от бесконечной смены бритых наголо заключенных "сортировщиков" пересыльного пункта, которые иногда толком и на фотографию не успевали взглянуть, и выкликали по спискам, командуя, кому куда. То есть, на одну из самых важных игр в своей жизни Пыров с большим тщанием подбирал подходящего партнера.

В общем, Гусев проиграл - и отправился мотать срок за Кирзача.

Обман вскрылся через полгода, но за это время Кирзач успел оказаться на свободе.

Все это, разумеется, излагалось языком более скучным и официальным, чем я пересказал.

И во все отделения милиции страны пошла паническая ориентировка на беглого бандита.

- Ну и ну... - протянул Никаноров, дочитав до конца. - Дела... Надо ж было так опростоволоситься... И такая наша работа - коту под хвост... Но почему тебя это так волнует? Нас это, по-моему, не коснется. Район, в котором он однажды погорел и где его помнят, он за двести километров стороной обойдет.

- Не знаю, не знаю, - покачал головой Высик. - Бешеный он, и тебе не хуже меня это известно.

- Думаешь, мстить заявится?

- Не настолько он глуп. Но... Вспоминаю, как мы его брали. Есть у меня дурное предчувствие, что еще хлебнем мы с ним горя. В общем, в оба надо смотреть.

- Откуда у тебя это предчувствие? Что-то конкретное?

Высик поглядел на Никанорова тем пустым, тяжелым, почти змеиным взглядом, который появлялся у него порой в самые неожиданные моменты, и сказал без тени улыбки:

- Интуиция.

Не разобрать было, шутит он или нет.

2

По правде говоря, Высик и себе вряд ли сумел бы объяснить толком, что его так насторожило и встревожило. Да, бывали случаи, когда он скрывал свои догадки от всех, даже от ближайших людей и сотрудников, потому что эти догадки были слишком сумасшедшими, чтобы делиться ими, пока не будут накоплены твердые факты, их подтверждающие. Тогда он отшучивался, переводил разговоры о делах на другие темы, доводил собеседников до дурноты потоками пустых и многословных речей - Высик в совершенстве владел искусством наговорить очень много, ничего при этом, по сути, не сказав - чтобы потом словно из засады нанести стремительный удар. Те, кто его знал получше - тот же Никаноров - ухмылялись про себя на эти приступы пустопорожней говорливости и говорили "Начальник напал на след..." или "Ой, плохо кому-то будет..." То, что в своей профессиональной деятельности Высик бывал не просто крут, но жесток, и даже гордился своим умением быть жестоким, было известно всем.

Но сейчас - не тот случай выходил. Высик шел домой, смутно раздосадованный, испытывая то недовольство собой, которое тем обидней, что причины его понять не можешь, и то насвистывал, то напевал одну из песен, для всей страны накрепко связанных с голосом Марка Бернеса, и только с ним:

Темная ночь...

Только пули свистят по степи...

Только ветер гудит в проводах...

Только звезды мерцают...

Высик остановился, запрокинул голову, поглядел на эти мерцающие звезды, крупные и зрелые как августовские цветы...

Да, ухватил он, одно слово смущает его во всей этой истории.

Картежник.

Кирзач - заядлый картежник.

Высик припомнил и задержание Кирзача, и единственный допрос, который он провел сам, перед тем как Кирзача забрали "наверх".

"Бешеный", сказал о Кирзаче Никаноров.

Да, и это тоже.

Но, скорей, нечто иное. Похожее - но иное.

Высик видал заядлых картежников, умел их распознавать. По какому-то общему отношению к жизни. Высик не читал "Маскарада" Лермонтова, где один из персонажей говорит: "Что ни толкуй Вольтер или Декарт, Мир для меня - колода карт...", но он бы согласился, что в этих строках отражена самая суть. Картежника узнаешь по тому, как он реагирует на мир, как просчитывает выигрышные и проигрышные комбинации, мысленно сводя жизнь к размерам карточного стола... как он ведет себя на допросах - очень по-картежному, будто гадает, с мелкой карты или с козыря зайти, когда следователь предлагает ему сделать ход. Это то, что не очень-то и выразишь в словах, но что распознаешь с предельной очевидностью, когда с этим сталкиваешься.

Кирзач на картежника совершенно не был похож.

А когда в человеке не заметен порок?

Да тогда, когда он во власти этого порока настолько, что сам осознает свою рабскую зависимость, и сторонится этого порока - пока порок не одолеет его опять, резко и круто. Скажем, ты можешь месяцами или даже годами общаться со скромным и симпатичным человеком, уважать его за то, что он сторонится компаний - и вдруг, когда один раз удается вовлечь его в компанию, он после двух или трех рюмок резко летит с копыт, превращается в нечто иное, жалкое и несуразное, жадно поглощает любое спиртное, до которого может добраться, с раннего утра бежит опохмеляться, опохмеляется до потери сознания... и так неделю, и две, и три, до белой горячки и до клиники. И ты понимаешь, что перед тобой - законченный алкоголик, который честно сражался со своим недугом, но, раз ему уступив, полетел в пропасть.