Тёмная ночь - Биргер Алексей Борисович. Страница 3

И, наверно, по аналогии с алкоголиком, можно назвать "картоголиком" человека, одержимого картами...

Да! Вот оно, это слово!

Одержимость.

Кирзач был не бешеным, а одержимым.

А одержимые могут натворить все, что угодно.

Например, "поднять ставки". Вернуться в тот район, где их арестовали, чтобы самим себе доказать: тот проигрыш был случайным, они кого угодно переиграть могут.

Или выкинуть что-нибудь совсем несусветное.

Вот, вот, вот оно, то, что не нравилось Высику.

Конечно, кто угодно ему возразил бы, что все, примерещившееся сейчас Высику, на песке выстроено, что Кирзач просто прибег к доступному мошенничеству, чтобы "обуть" дурака и вырваться на свободу.

Но даже то, к какому именно мошенничеству он прибег, каким способом его осуществил...

Для этого надо играть блестяще.

Блестящий игрок, который на допросе скрывал свои таланты. Даже не подумал, образно говоря, "передернуть карту" или "зайти под туза", чтобы вышибить туза из рук следователя...

Зыбко, да. Очень и очень зыбко.

Но Высик чуял - именно чуял - что истина здесь. Что характер Кирзача он, наконец, понял правильно.

И, еще раз повторим, ох как не нравилось ему то, что он начинал понимать.

"Раз Кирзач однажды взялся за карты, после воздержания - значит, сейчас он похож на алкоголика, сорвавшегося в запой... И, возможно, приближается к картежному подобию белой горячки... К тому состоянию, когда человек топором искромсает собственную семью - а на следующий день не помнит, что он сделал... И если Кирзача, в таком состоянии, потянет в наш район, с одной больной мыслью отыграться за проигрыш..."

Высик, начавший опять насвистывать "Темную ночь", резко оборвал мелодию.

- Да уж, и впрямь темная ночь... - сообщил он звездам и небесам.

3

Дома Высик подогрел себе котлеты-полуфабрикат, вскипятил чайник - все на электроплитке в его собственной комнате. Высик не любил без крайней надобности толкаться на кухне среди других соседей. Он не так давно сменил керосинку на электроплитку. Но керосинка стояла в углу, заправленная керосином, в полной боевой готовности. Мало ли в какой момент она может понадобиться.

Высик поужинал котлетами с зеленым горошком, несколькими ломтями хлеба, присыпанного солью и заварил себе большую кружку крепчайшего чая. Бутылка водки у него в заначке была, даже полторы бутылки, но сегодня выпивать как-то не хотелось.

Потягивая крепкий ароматный чай, покуривая папиросу, он продолжал размышлять. Потом поглядел на часы.

- Поздновато, конечно. Хотя...

Еще несколько минут раздумывал, хмурясь, потом встал отправился к телефону, находившемуся в коридоре, в отдаленном закутке.

- Девушка, - сказал он, дозвонившись на междугороднюю станцию, - дайте мне Одессу, номер...

Высик решил позвонить Шалому (Вячеславу Илларионовичу Неховатко – но его иначе, как Шалый, никто не называл, здорово прилипло к нему это прозвище), одному из самых старых и надежных своих друзей-приятелей. Встретились они на фронте. Шалый, до войны один из лучших картежных шулеров эсэсэсэрии, пришел в конную разведку после лагерей, как раз перед войной срок получил за убийство, не за что-нибудь, резкое слишком выяснение отношений получилось за картежной игрой, и после штрафбата, кровью искупив, и как раз под начало Высика попал. Обаятельный щеголь, со всегда аккуратно ухоженными усиками, был он парнем отчаянней некуда, сорвиголова. К Высику с первых же дней проникся так, как проникались и все другие разведчики - тоже, в основном, из штрафбатовцев - и готов был за своего командира в огонь и в воду. Под началом Высика он и Героя Советского Союза получил.

Высик волновался, как бы после войны Шалый не покатился назад, в тот мир, откуда прибыл, потому что лихие замашки у него сохранялись, но Шалый не подвел командира. Как устроился в погранслужбу, на катер, выслеживающий контрабандистов, так и продолжал там служить. Была история, в первый послевоенный год, когда он примчался по зову Высика, помочь разобраться с крупными неприятностями. Тогда же и с будущей женой своей познакомился - с подачи Высика, можно сказать. На свадьбу Высик приехать не смог, но позже бывал у них в гостях, после рождения ребенка... Связь между ними никогда не прерывалась, хотя лично встречаться им, к сожалению, редко.

Теперь Высик услышал в трубке характерный голос Шалого:

- Алло?..

- Вопросец у меня к тебе, - без всяких предисловий сообщил Высик.

- Командир!?.. Слушаю.

- Ты про такого Кирзача никогда не слыхал? В миру, Иван Сергеевич Пыров.

Шалый коротко хмыкнул.

- Это сбежал который? Мы тоже на него ориентировку получили, на случай, если он с контрабандистами попытается за границу махнуть.

- Я имею в виду, лично ты с ним не встречался?

- Было разок, в Ростове-на-Дону. Так почти двадцать лет прошло...

- И все равно, что скажешь?

- В чем конкретно проблема, командир?

- Это я его брал.

- Ясно... И хочешь знать, к чему быть готовым? А с чего ты решил, будто Кирзач из тех, кто может в твои края вернуться? Угрожал с тобой счеты свести, когда ты его покрутил?

- Да нет, не во мне дело. Его мести я не боюсь. Только вот... Нескладуха получается. Мне важно понять, хороший он картежник или нет. От этого очень многое будет зависеть.

- В смысле, с какими понтами он ставки гнет и карту мечет?

- Приблизительно так.

- Ну... - Шалый взял паузу - подумать. - Говорю ж, почти двадцать лет прошло. А тогда... картежником он был средним. В смысле, пока с ясной головой играл, любого сделать мог. Даже я с ним какое-то время ухо востро держал. Но заносит его быстро, с любой подначки, с первого крупного выигрыша. И тут, наоборот, его голыми руками можно было брать. Человеку, смыслящему в картах, я имею в виду, фраера Кирзач и в таком состоянии сумел бы обломить. Я бы сказал, что-то бешеное в нем появлялось, чуть ли не запойное... - тут Высик удовлетворенно кивнул, хотя Шалый и не мог этого видеть. - Он первый день нормально отыграет, карту словно рентгеном видя, но потом остановиться уже не может, и играет сутками напролет, пока все не продует... Да, до пустых глаз играл... И еще я бы сказал, что он больше был похож не на картежника по духу, а на... да, на цепного пса, что ли. На цепного пса, который запоем играет, чтобы о своей цепи забыть. Годится, командир?

- Уже кое-что. Недаром говорят, "каким в колыбельку - таким и в могилку".

- А ты ему могилку вырыть хочешь? - поинтересовался Шалый. - Обиделся на него, что он опять на свободе и, вроде как, над твоими стараниями поглумился?

- Ты мне лучше ответь, - сказал Высик, - скольким он сам могилки вырыл? Я так соображаю, цепного пса ты не зазря помянул. Раз по духу он не картежник, а цепной пес, то как цепного пса его и должны были использовать...

- В самую точку, командир. В деле этого нет - видно, не докопалось следствие - но он... да, палачом всегда готов был подработать, науськать его было легко. Особенно если перед этим в карты его разложишь и он без гроша за душой останется. До меня доходили слухи, что одно время ему подумывали и мой смертный приговор доверить... В смысле, который нам с Казбеком вынесли. Но что-то не сложилось. А то бы не пришлось тебе его брать, командир. И этого побега не было бы.

В конце сороковых годов две воровские сходки вынесли смертные приговоры Шалому и его першему другу Казбеку, Константину Макаровичу Безмернову - тоже разведчику Высика, в прошлом лучшему "медвежатнику" страны, прошедшему штрафбат, получившему полную Солдатскую Славу и пошедшему в один погранотряд с Шалым - как "ссучившимся". Шалый и Казбек все время были готовы принять бой и дорого продать свои жизни. Трудно сказать, почему никто даже не попытался эти приговоры исполнить, при всей суровости воровских законов. То ли уважение к Казбеку и Шалому сохранялось, то ли сработал момент, что Шалый и Казбек оказались не в системе МВД, а в системе МГБ - то есть, во-первых, не совсем "суками", на то или иное сотрудничество с МГБ, случалось, подписывались и крупные воры, не нарушая при этом законов блатного мира, и, во-вторых, работниками организации оказались, которая мстила за смерть своих работников еще хлеще и неотвратимей милиции... Хотя и милиция в те времена умела мстить за каждого погибшего, убийство любого сотрудника МВД становилось чрезвычайным происшествием, после которого начинались обыски, облавы и расстрелы. Но эти облавы и расстрелы не шли ни в какое сравнение с волной, поднимавшейся, если сотрудник МГБ погибал. А о том, что делали в пыточных подвалах с убийцами сотрудников МГБ, среди блатарей ходили самые страшные легенды, трудно сказать, насколько достоверные.