Перед прыжком (Роман) - Еремин Дмитрий Иванович. Страница 77

Стало поступать и закупленное на золото продовольствие из-за границы. В одной из корреспонденций «Правды» говорилось, что в Петроград пришли иностранные пароходы «Ферман» и «Маргарет» с 17 тысячами бочек сельди, ожидаются «Именау» с 8 тысячами тонн красной меди, «Отель Яр» с грузом муки, «Тир» со 100 тысячами пудов муки, «Олимпия» с консервированной свининой и сухими овощами, «Алиана» с 60 тысячами пудов муки и 6 тысячами пудов жиров…

Вскоре во всех газетах было опубликовано написанное Владимиром Ильичем взволнованное Обращение к российскому крестьянству с призывом прийти на помощь городам и пострадавшим от неурожая губерниям Центра, добровольно выделить по одному фунту из каждого пуда зерна нового урожая в фонд государства. А второго августа Ленин особо обратился к имевшим большие запасы продовольствия украинским хлеборобам:

«Правобережная Украина в этом году собрала превосходный урожай. Рабочие и крестьяне голодного Поволжья, которые переживают теперь бедствие, немногим более слабое, чем ужасное бедствие 1891 г., ждут помощи от украинских земледельцев. Помощь нужна быстрая. Помощь нужна обильная. Пусть не останется ни одного земледельца, который бы не- поделился своим избытком с поволжскими голодающими крестьянами…»

Обратился он с воззванием и к рабочему классу мира:

«Те, кто испытывал на себе всю жизнь гнет капитала, поймут положение рабочих и крестьян России…»

Воззвание вызвало горячий отклик в сердцах простых людей Америки и Европы. За лето и осень трудящиеся Польши собрали и передали в фонд помощи России девять миллионов марок, в Чехословакии — семь с половиной миллионов крон и на миллион крон продовольствия, коммунисты и рабочие Германии — миллион восемьсот тысяч марок и на миллион марок продовольствия, трудящиеся Франции — около миллиона франков, Голландии — сто тысяч гульденов, Италии — около миллиона лир, Испании — пятьдесят тысяч марок.

Помощь шла от сердца к сердцу, вспыхивая как искра великого пламени братства и взаимной поддержки.

Не остались в стороне и те, кто совсем недавно вооружал и поддерживал Деникина, Колчака и Врангеля, пытался силой захватить наш Дальний Восток, надеялся и сейчас, в тяжелый для Советской России час, под видом гуманной помощи добиться главной своей цели: свергнуть рабоче-крестьянскую власть, восстановить в России прежний антинародный порядок.

Пойти на это впрямую, на глазах миллионов сочувствующих Советам честных людей, было уже непросто. Требовался более тонкий обходной маневр. И такой маневр был предпринят.

Первым включился в кампанию своекорыстной «помощи» министр торговли Соединенных Штатов Герберт Гувер, матерый антисоветчик, потерявший в результате русской революции немалые капиталы, вложенные в уральскую промышленность. Руководимая им «Американская администрация помощи» странам, пострадавшим в первой мировой войне (АРА), еще в 1919 и в 1920 годах пыталась по-своему «помочь» Советам в надежде на реставрацию старых порядков, но из этого тогда ничего не вышло. Мистеру Гуверу, видимо, показалось, что теперь наступил более благоприятный момент.

Предложенный им Советскому правительству проект договора о поставках медикаментов, продовольствия и предметов бытовой необходимости не оставлял сомнений в истинных намерениях американских «гуманистов» из АРА. Владимир Ильич понял это сразу и в предельном возмущении распорядился в одном из писем секретарю Оргбюро ЦК партии Молотову — для сведения членов Политбюро:

«Тут игра архисложная идет. Подлость Америки, Гувера и Совета Лиги наций сугубая.

Надо наказать Гувера, публично дать ему пощечины, чтобы весь мир видел…

Скрытых интервенционистов надо поймать…

Гувер и Браун наглецы и лгуны».

А два дня спустя, 13 августа, в письме Чичерину предложил вместо помощи «подлых американских торгашей» в кредит — купить у них продовольствие за наличные. Для этого — немедленно внести в Нью-Йоркский банк золотом 120 % того, «что они в течение месяца дают на миллион голодных детей и больных», и чтобы при этом «ни малейшей тени вмешательства не только политического, но и административного» американцы не допускали и ни на что не претендовали.

Решительно возражал он и против того, чтобы пожертвования организаций и отдельных лиц, которые шли со всех концов Америки в Нью-Йорк, направлялись в Россию через АРА.

Переговоры с гуверовским директором Брауном вел в Риге недавно назначенный заместителем наркома иностранных дел невозмутимый и настойчивый Литвинов. Много лет прожив в качестве политического эмигранта в Швейцарии, Франции, Англии и Скандинавских странах, лишь в начале этого года вернувшись из Дании, где он, как член советской торговой делегации, много месяцев просидел в ожидании визы для въезда в Лондон, да так и не дождался ее, он хорошо знал таких господ, как Гувер, Браун и иже с ними. Поэтому теперь спокойно и терпеливо выжимал из хитро составленного проекта АРА все, что могло повредить Родине, пока, наконец, 20 августа заново составленный договор не был подписан и поставки продовольствия не начались.

Одновременно велись переговоры с «Международной комиссией помощи», созданной при Лиге наций твердолобыми Великобритании. Председателем ее Верховный совет Антанты назначил бывшего военного министра Франции, французского посла при царском дворе, сенатора Жозефа Нуланса, одного из организаторов антисоветского «заговора трех послов», мятежа белочешского корпуса и правых эсеров в 1918 году, а также заговорщиков из «Союза защиты родины и свободы» и «Союза возрождения».

Ждать истинной, честной помощи от такой комиссии было бы еще большей наивностью, чем от гуверовской АРА. Внимательно изучив условия, на которых проанглийская Лига наций согласна помочь России, Ленин писал Чичерину:

«Тут нужна война жестокая, упорная.

…Мы должны ответить Нулансу архирезким отказом…»

Возмущение бесчестным, торгашеским поведением правительственных чиновников Великобритании, Франции и Америки было так велико, что даже дома, в редкие часы отдыха, Владимир Ильич постоянно возвращался мыслями к спору с ними.

— Вот наглейший образец хваленой буржуазной морали, в данном случае еще и сдобренной изрядной дозой империалистической алчности! — говорил он Анне Ильиничне или Маняше во время воскресных прогулок в Горках. — Рви горло слабого, обирай ближнего, наживайся как можешь! Вместо «не убий» — убий, вместо «не пожелай жены ближнего, ни раба его, ни осла его» — пожелай… вернее, схвати за горло и отними…

— Но почему Англия с Францией по отношению к нам даже хуже Америки?

— Америка пока сыта. Из войны она вышла с многомиллиардными доходами. Пока союзники швыряли своих солдат под снаряды и пули, она, как опытный ростовщик, успешно торговала оружием, военным снаряжением, давала партнерам в долг, развивала промышленность. В итоге из должника Британии, каким она была всего семь лет назад, Соединенные Штаты по окончании войны превратились в свирепого кредитора союзников. Теперь Америке грозит лишь кризис перепроизводства товаров, ожирение от переедания. А ее союзники, особенно Англия, в силу злобной близорукости твердолобых, оказались в огромном проигрыше, завязли в долгах дяде Сэму. И вместо того, чтобы разумно и дальновидно обдумать свое новое положение, они — я имею в виду господ Бриана, Черчилля и Керзона — делают ставку на новую войну с нами, на получение царских долгов, хотя даже простой расчет показывает, что возвращение, скажем, Англии 6 миллиардов рублей золотом, которые задолжало ей царское правительство, никак не покроет убытка в 19 миллиардов, истраченных ею на первую мировую войну и вмешательство в наши дела. В результате наживается опять дядя Сэм, без ростовщической помощи которого ни Британия, ни Франция, ни пан Пилсудский обойтись теперь не могут.

— Зачем в таком случае мы ведем с ними переговоры, заставляем бедного Леонида Борисовича биться лбом о чугунную стену?

— Гм… К сожалению, пока мы живем в системе капиталистических государств, а все в мире взаимосвязано. Жить и развиваться в изоляции нельзя. Коммунизм придется строить не в белых перчатках, а засучив рукава, используя малейшую возможность для продвижения вперед. В том числе используя излишки тех же капиталистов. Они нуждаются в нашем сырье, в рынке сбыта своей продукции, мы — в этой самой продукции. Остальное — дело конкретной политики.