Страницы жизни и борьбы - Стасова Елена Дмитриевна. Страница 31
…Вчера был у меня венгерец из Барнаула, член партии, коммунист, ибо у них в Барнауле в интернациональном батальоне 150 человек, а в Омске до 7 тысяч. Крайне нужна газета на немецком языке [39], а я до сих пор не могу добиться, чтобы Москва посылала ее нам. Пожалуйста, сообщите или адрес газеты, или кто ее издает, или научите, куда ходить курьерам, чтобы ее получать.
…Говорят, что тезисы [40] у Вас готовы, а потому сугубо прошу Вас от имени всех товарищей, не дожидаясь печатного оттиска, немедленно прислать их сюда в переписанном виде.
Где же лозунги? [41] Вот уже четверг кончается, а о лозунгах ни звука? Или ввиду надвигающихся событий произошли какие-либо изменения, которые заставили повременить с лозунгами.
Настроение здесь крайне тревожное, но отнюдь не паническое. На заседании Совкома Зиновьев обнаружил было некоторую стремительность, но все остальные высказались более спокойно и уравновешенно, отнюдь не впадая в оптимизм, а, наоборот, строго оценивая всю серьезность переживаемого момента. Сегодня должен был открыться съезд Советов Северной области, но пришлось отложить на день, а на фракцию я, к сожалению, не могла попасть, так как меня сегодня трепали во все стороны, заменить же себя пока некем, ибо тот товарищ, которого мне рекомендуют (товарища Деева из экспедиции «Правды»), не может сразу бросить своего дела, не найдя себе заместителя. Посылаю Вам при этом письме копию списка членов Бологовской организации. Да, вот еще сведения из провинции. Везде ждут циркуляра или декрета о необходимости вступления в ряды Красной Армии поголовно, дабы защищать завоеванную свободу, но без этого декрета, считая, что, очевидно, нет такой сугубой необходимости, раз Советская власть этого не требует категорически [42]… Примите эти сведения во внимание.
Ну, кончаю, ибо надо писать еще письма…
Дома опять плохо. У отца опять разлитой бронхит. Сейчас непосредственной опасности нет, но положение очень серьезное. Крепко целую.
Елена.
Петербург, 7 мая 1918 г.
Дорогая Клавдия Тимофеевна!
Целую вечность не писала Вам, да и от Вас долго не имею вестей, если не считать последней записочки от 27 апреля, полученной всего 4 мая. Я уже приняла соответственные меры и написала Гусеву письмо, так как думаю, что он быстро исправит ненормальность доставки писем. Возможно, что все эти промедления произошли потому, что он был занят военными делами.
Я это время успела серьезно похворать, высидела 6 дней дома, из которых три дня провалялась, а потом бродила, как сонная муха. В чем дело, не знаю до сих пор, но было весьма скверно. Я сама думала, что начинается тиф. Кажется, так же думал и врач, ибо температура скакнула на 40,2°. Сейчас отдышалась и работаю по-старому.
Надеюсь, что Муранов вовремя передал Вам знамя и что Вы остались им более или менее довольны. В оконченном виде я его не видала, как не видала и нашего, ибо болела с 30 апреля…
О здешних делах могу сообщить Вам, что после того, как я отправила Вам последний протокол нашего заседания, мы все вместе не собирались, а насчет каких-либо частных совещаний я не осведомлена.
А знаете ли Вы в точности, что творится в Военном комиссариате? Дело в том, что до нас доходят весьма печальные вести о той разрухе, что там царит, и, по-видимому, вести эти имеют под собою прочную почву, судя по отдельным фактам, которые я слыхала. Конечно, дело не в тех генералах, на которых обычно любят прежде всего указать «коммунисты» [43], а в том, что вся та публика, которая терлась в Военке [44], и вокруг Военки, теперь также усиленно трется в Военном комиссариате и вокруг него. Хорошо было бы направить туда недреманное око Якова Михайловича. Имейте в виду, дорогой друг, что пишу я это целиком и исключительно свои собственные соображения и думы, и не считайте их какими- либо официальными.
На съезде Советов Северной области [45] была только один раз, и то на фракции, но вынесла очень хорошее впечатление. Публика дельная, серьезная, видно, что хочет и может работать. Прошла я в Центральный Исполнительный Комитет и не протестовала против этого, так как считаю, что крайне важно и нужно иметь персональную связь с Советской властью. Думаю, что таким путем удастся и область лучше сплотить, хотя работа в этом отношении подвигается. Должна, однако, констатировать, что Комитет Северной области неудачно выбран, так как нет работников. Заславский, на мой взгляд, совершенно не годится в секретари. Секретарю ведь надо быть нос-совалкой повсюду, думать за всех: толкать всех, гореть, а не спать…
И в результате всего вся работа пока лежит на мне. Это, конечно, не беда, но, несомненно, я не могу со всем справиться и потому чувствую целый ряд недочетов и промахов.
Посмотрю, посмотрю, да и подниму бучу…
Разослала доклад Ильича [46] по всем организациям, так как считаю, что эти тезисы должны быть нашей настольной книгой в настоящий момент.
А как обстоит дело с программой? Взялся ли Ильич за нее?
Положение у нас серьезное по-прежнему, как Вы знаете, но вся работа идет по-старому, и аппарат, по-видимому, начинает налаживаться. Видались ли вы с товарищами из Риги? Хотелось бы, чтобы у нас в этом направлении дело шло рука об руку.
Л. Р. Менжинская внесла мне 40 рублей с просьбою продолжить ей подписку на «Правду» и «Известия» (подписывалась на них Н. К.) [47]. Думаю, что проще всею сделать так: я заприходую эти деньги в кассу Центрального Комитета, а Вы подпишетесь и выведете их в расход. Кстати, расход по знамени таков: материал — 162 рубля 50 копеек, бахрома, шнуры и кисти — 55 рублей, работа живописца — 300 рублей, краски — 8 рублей 5 копеек, итого — 525 рублей 55 копеек.
Считайте, что 40 рублей Вы уплатили, вот мы и квиты.
Ну, пока хватит. Крепко целую Вас и ребяток.
Ваша Елена.
Петербург, 16 мая 1918 г.
Дорогая Клавдия Тимофеевна!
Во-первых, огромное Вам спасибо, как и Якову Михайловичу, за присылку шоколада и куртки, ибо первое весьма меня подбадривает при усталости, а вторая явилась как нельзя более кстати, так как у меня не было никакой одежки, кроме длинной кофты, в которой в настоящее время страшно жарко. Письма Ваши от 6 и 7 мая я получила накануне смерти отца и, вернувшись поздно вечером домой, не в силах была заниматься корреспонденцией, а наутро меня разбудила сестра сообщением, что отец плох, может быть конец, и когда я прибежала, то застала только последний вздох его. Теперь мы его уже похоронили, и я принялась за обычную работу, но голова и дух мой еще не пришли в норму, чувствую, что в жизни порвалась последняя личная связь, и потому в душе большое смятение. Постараюсь, однако, ответить на все, затронутое в Ваших письмах и протоколах. Мне совершенно неясно то положение, которое фигурирует в протоколе заседания Центрального Комитета от 30 марта, пункт 3, о взаимоотношениях Совнаркома и областного Совкома. Почему поднят был этот вопрос? Разве же не нормально, чтобы каждая область имела свой Совком? И почему комиссары областного Совкома должны входить в коллегии комиссариатов? Этот вопрос меня интересует сейчас и конкретно ввиду создания здесь Совкома Северной области, но интересно было бы знать и общую линию в этом направлении [48]. Или, может быть, у Вас вопрос об этом решался исключительно вследствие местных недоразумений и личных комбинаций, которые не давали возможности плодотворной работы? Тезисов я лично до сих пор не получила, а очень хотелось бы их иметь. Возможно, что у товарищей они и есть, но мне не переданы ввиду моего отсутствия целых четыре дня. Вашу анкету [49] мы уже разослали по области.