Последний солдат СССР (СИ) - Шу Алекс. Страница 1
Аннотация:
Всем советским людям, погибшим в результате октябрьских событий 1993-его года в Москве и не пережившим лихие 90-ые посвящается... P. S. Решил написать о своем попаданце. Не люблю этот жанр, но пока мы еще существуем, СССР живет в наших сердцах.
Алекс Шу
Последний солдат С.С.С.Р. Книга 1. Начало пути
Моим покойным родителям Александру Николаевичу и Асе Дмитриевне, Леониду Романовичу - ветерану ВОВ, бывшему офицеру СМЕРШ и просто очень хорошему человеку, а также всем советским людям, погибшим в результате октябрьских событий 1993-его года в Москве, и не пережившим лихие 90-ые посвящается...
ПРОЛОГ
27 декабря, 1991-ого года. Приволжско-Уральский военный округ. Штаб полка.
- Ну и куда ты собрался? - полковник, насупившись, сверлил меня тяжелым взглядом, - Ты думаешь, я тебя отпущу? Ошибаешься. Шаркунов паркетных у меня хватает, а вот каждый боевой офицер на вес золота. Ты нужен армии и стране. Понимаешь?
- Так точно, - сухо отвечаю начальству. Мое лицо полностью невозмутимо.
- Да расслабься ты, вольно, - досадливо машет рукой начальник, - вот скажи мне Шелестов, что за дурь тебе в башку стукнула? Ты же из военной династии, у тебя и дед и отец служили всю жизнь, а ты вот уходить из армии собрался.
- Вам честно ответить? - уточняю я. Мои кулаки непроизвольно сжимаются, лицо каменеет.
- Говори, как есть, - устало бросает полковник, - мог бы и не спрашивать, сколько лет друг друга знаем...
- И отец, и дед служили Союзу. Они защищали эту страну и присягали ей. Я тоже клялся "защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни".
Это обещание я не сдержал. Неважно, по каким причинам. СССР больше нет. Мне нечего защищать. СНГ, - выплёвываю это слово, - я присяги не давал. Считаю, что после этого я не имею права носить погоны. Офицер дает присягу один раз и если она нарушена, никакого морального права продолжать службу не имеет.
- Ты на что это намекаешь? Может мне тоже из армии уйти? Что-то ты много себе позволяешь капитан,- лицо полковника наливается кровью.
- Я Вам высказал свои мысли. Честно, как договорились. Не считаю возможным дальше продолжать службу, - отвечаю бесстрастно. Стиснутые кулаки нехотя разжимаются.
- Ладно, - полковник обессилено откидывается на спинку кресла, - подавай рапорт, я подпишу.
4 октября 1993-его года. Белый Дом. Москва.
Удушливый черный дым разъедает легкие и режет глаза. Под ногами хрустят осколки стекол, обломки мебели и кусочки кирпичей. Горят обстрелянные танками этажи Верховного Совета. Я стою, прижавшись к стене, и держа в согнутой руке "стечкин".
- Алексей, сейчас сюда зайдет "Альфа", положат всех. Нужно сдаваться, мы проиграли, сопротивляться дальше бессмысленно, нужно сохранить людей живыми, - дергает меня за плечо Рудаков. Лицо бывшего майора черно от дыма и лоснится потом.
- Сдавайся, - равнодушно пожимаю плечами, - я останусь здесь.
- Это никому не нужный героизм, - продолжает настаивать активист "Союза Советских офицеров" - пока мы живы, есть надежда.
Раздается грохот взрыва этажом выше. Здание содрогается. На наши головы сыпется штукатурка. Мы непроизвольно пригибаемся. Стряхнув с лица белую пыль, поворачиваюсь к Рудакову.
- Не обманывай себя, - пристально смотрю в глаза товарищу - у нас был шанс. Мы его упустили. Мы просрали страну. Сидеть в тюрьме я не буду. Пошли они все...
- Ладно, - тяжелая рука майора вкладывает мне ладонь второй "стечкин", - возьми, он тебе понадобится. Прощай брат.
Рудаков на мгновение притискивает меня к себе и, смутившись, резко отталкивает. Он дает знак двоим оставшимся в живых бойцам, находившимся сзади и вся тройка, перебегая от стены к стене, двигается к выходу.
Я переставляю переводчики-предохранители пистолетов на автоматический огонь, медленно иду по коридору, вытянув руки. Прохожу мимо одной из комнат и останавливаюсь. В помещении, раскинув руки, лежит молодая девушка. На фоне искореженного осколками тела её бледное лицо осталось нетронутым.
Русые волосы покраснели и слиплись от расплывшейся под ней лужи крови. Мертвые глаза на восковом лице уставились в потолок. Только рука еще сжимает разорванное в нескольких местах красное знамя.
Пару минут назад на моих глазах, этажом выше пуля снайпера убила старика. Он пришел "защищать" Белый дом на костылях. На потертом сером пиджаке, вместе с рядом наград блестели медаль "За Отвагу" и орден "Красного Знамени". Уходить старик отказался. Сказал, его место здесь, в здании Верховного Совета. Деда положили, когда он подошел к окну, где толпились возбужденные московские зеваки, глазеющие, как из танков расстреливают их соотечественников, защищавших законный парламент и социалистическую конституцию РФ. Старик начал им что-то кричать о совести и стыде, призывать армию не стрелять в свой народ. Через несколько секунд ему в лоб всадили пулю. Деда откинуло назад, костыли разлетелись в стороны. Осталась только жирная кровавая клякса на стенке. Сволочи... Народная армия, называется. Фашисты не смогли, так свои добили. Будьте вы прокляты, Иуды.
Я отвлекаюсь от невеселых мыслей, кладу пистолеты на пол. Аккуратно, вытягиваю флаг из маленькой ладошки и накрываю им убитую девушку. Нереальность происходящего сжигает мозг. Кажется, что это дурной сон, который сейчас закончится. На мгновение закрываю глаза. Жалость к убитым душит горло спазмом. Секундная слабость проходит. Медленно подбираю 'стечкины' и встаю. Чувствую полную опустошенность и невероятную усталость. Кажется, пистолеты весят невероятно много. Усилием воли заставляю себя собраться. Стечкин в левой ладони отправляется за пояс. Извлекаю из кармана яйцеобразную РГД-5. Разгибаю усики. Выдергиваю чеку. Левая рука надежно фиксирует рычаг прижатым к темно-зеленому корпусу. Пока я его не отпущу, граната не взорвется. Живым я сдаваться точно не собираюсь.
Выхожу на лестницу. Гремят взрывы. Трещат автоматные очереди. Спускаюсь вниз. Мимо меня вверх по лестнице пробегает группа мужчин. Один из них в милицейском кителе и с окровавленной повязкой на голове, хватает меня за рукав и кричит:
- Куда? Нижние этажи уже штурмуют! Скоро они будут здесь! Давай наверх.
Освобождаюсь рывком, и молча, продолжаю движение. Захожу на нижний этаж. Весь коридор в клочьях каких-то бумаг. В комнатах попадаются трупы. Пара помещений чадит черным дымом, кое-где видны языки пламени. Всюду обрывки одежды и окровавленные куски человеческих тел. Афган все-таки меня хорошо закалил, первый шок прошел, и сейчас я наблюдаю за этим, как со стороны, отстраненно и холодно. Все эмоции заморозились и застыли где-то в глубине моего мозга.
Краем глаза улавливаю какое-то движение в проеме. Время замедляется, и я отчетливо вижу как в коридор, тускло блестя ребристыми боками, влетает Ф-1. Это кажется невероятным, но за долю секунды, я успеваю рассмотреть даже миниатюрную царапинку на одной из граней. Натренированное тело реагирует само. Прыгаю 'рыбкой' под укрытие несущей стены одного из помещений. В замкнутом пространстве взрыв этой гранаты - верная смерть. В помещениях до 30-ти квадратных метров не остается ни одного 'живого' места, все окружающее пространство иссекается осколками. Радиус поражения до 200 метров. Количество осколков - до 300. И это еще не считая мощное фугасное действие 'эфки', которое может вызвать контузию. К счастью, до меня и стены, за которой я спрятался, она не долетела пару метров, упав в коридоре.