Волжане (СИ) - Архипов Андрей Михайлович. Страница 30

Если перефразировать любимую фразу муженька, чтобы купить что-нибудь нужное, необходимо сначала продать что-нибудь столь же нужное. И никак иначе. И некоторые продавали. Иногда себя в холопство, чтобы выжили дети. Иногда детей на сторону, чтобы выжить самим. И какое табу на это не накладывать, голод все расставит по своим местам.

Деже на Ветлуге за два прошедших года многое не изменилось, что уж говорить о Суре и Выксунке? Но для того чтобы выжить в соперничестве с соседними державами, необходимо было подключать всех.

Как не раз говорил ей Николай, могущество державы заключается не в богатстве и воинской силе одного лишь владыки и ближайших его сподвижников. Как ни странно, оно состоит в совокупной мощи всех подданных. Будет такая мощь, и в случае конфликта с Суздалем и Булгаром народ выстоит, ремесла продолжат развиваться, а тугая общественная мошна сможет открыть другие двери иные дороги для выживания.

Вот и рвались из кожи воевода с сотоварищами, дабы прирастить богатство людей, с ними прежде никак не связанных.

Это было странно почти для всех. Сильным мира сего было привычней напасть на соседа и тем пополнить казну или количество подданных, с которых шел, постоянных доход. Или пройтись с торговым караваном в дальние земли и жить на заработанное несколько лет.

У ветлужцев же было все наперекосяк, и хотя воеводские люди не бедствовали, но доход их не сильно превышал заработок хорошего мастера. Казалось бы, возьми другим, однако на этот счет законы были суровы…

Не балуй, иначе ответит вся ближняя родня!

Не пытайся положить лишнюю монету в карман, а не то всем твоим потомкам до третьего колена придется лишь скотину пасти, либо бежать в дальние края и забыть, что был у них такой предок!

Иной раз имуществом целого рода ручались, что ни один медяк не затеряется в мошне у нового воеводского наместника и сам он не станет своим родичам потворствовать в торговых делах!

Ручались, конечно же, чтобы нарушать.

Людей ведь не переделаешь, каждый надеялся, что пронесет и потом жалился на дыбе, что больше не будет. И уже начали лететь головы, разнося слухи о жестокости новых правителей…

Однако слухи эти, как ни странно, воодушевили людей, и те начали меняться. Стали замечать, что тонкая струйка прибыли текла не только с ветлужских мастерских, выксунских домен и сурских приисков. И не только в воеводскую казну. Начали пополнять свою мошну одинцовские сукноделы, стеклодувы. А с ними не бедствовали углежоги и кирпичных дел мастера, рудознатцы.

Многие начали понимать, что с этой властью можно иметь дело.

Но этих многих было все равно мало. Их количество не превышало капли в ушате с водой. Шагнешь чуть в сторону и снова трясина безысходности и нежелание из нее вылезать.

Новые мастерские приходилось навязывать. Монеты на развитие в руки немногих желающих вкладывали, чуть ли не силой А потом этих первопроходцев еще и заставляли расширять производство. Ведь мало кто понимал, что большая часть прибыли должна была вновь идти в оборот, а не ссыпаться в кубышку на черный день. И это было самое трудное.

— Еще тысяча гривен за пушнину, что скупаем у соседей, — продолжал меж тем Николай. — Свою живность почти распугали, хотя по правде говоря, ее и не было в достатке, так что с осени будет запрет на продажу мягкой рухляди в Поветлужье.

— С ума сошли?! — неожиданно для себя встряла Ефросинья, встав с

лавки и от избытка эмоций потрясая кулаками. — А жить как же? И охотникам и нам? Что одевать?

— Охотники дальше уйдут, на север, покинут нас вместе с семьями. Антип поведет, клетки свои с ручными соболями он обществу оставляет, долю от прибыли будущей на Радку уже переписал, оружием и припасами их поддержим, да и, весь малую вместе с избушками таежными поставить поможем. Желающих всего-то два десятка набирается, невелики затраты, зато за волоками присмотр будет, да о местных рудах что-нибудь узнаем.

— И куда это вы их спроваживаете?!

— В верховья Ветлуги, уже с Лаймыром сговорились про те места. У нас на пушнине они все равно много не поднимут, а там и зверье непуганое, и земли осваивать необходимо, А насчет одевать… — Я неправильно выразился. Не в самом Поветлужье запрещено продавать, а за его пределы, иноземным купцам. Если себе на одежду или пропитание зверя бьешь, то пока никто по рукам бить не будет. — Николай сокрушенно покачал головой и добавил. — Иначе последнее уничтожим, а потом будем лапу сосать. На этом вроде все… Ах, нет, основное забыл, оружие же на пять тысяч продали! Теперь все. Бумаги оформил, проверяй, Улина!

— Так сколько всего, Николай? — вскинулась та, принимая свернутую трубочкой рукопись.

— Заработали около двенадцати тысяч гривен серебра. А вот что касается расходов. Две тысячи на уголь и дрова. Это только на привозные, остальное заготавливаем сами. Пятьсот гривен на руду из сторонних источников, нам не принадлежащих. Еще почти столько же идет на мастеров…

— Школьных?

— Вообще всех. И тех, кто на жалованье сидит, и тех, кто заказами от нас кормится. Про подмастерьев же разговор отдельный…

— Зачем их выделаешь?

— Их просто не посчитаешь… Каждый из мастеров заключает ряд с воеводой, где прописывается не только его содержание, но и разные обязанности. К примеру, отработать на нас определенное количество лет в том месте, которое укажут, обучать, кого назначат, не разглашать полученные знания… А вот подсобники обычно формируются из школьников, либо местной общины. В таких случаях правила каждый устанавливает самостоятельно, мы разве что подмастерьев, которых кольцами наделяем, особо учитываем.

— Поняла, ваше право, — Кивнула Улина. — Что дальше?

— Еще по пятьсот гривен тратится на торговые экспедиции и всякую ерунду типа, скажем так, ежегодной дани. В последнюю входят подношения учельскому наместнику и подарки некоторым соседям, имена которых мне даже не сообщают… Короче говоря, расходы на коррупцию, ешкин кот! Успокаивает лишь то, что все идет куда-то на сторону. Ну, вот, похоже и все.

— И сколько же в мошну можно положить? — заерзала на лавке Ефросинья.

— А это смотря в чью. Если совместную, то чуть больше восьми тысяч гривен, а если после дележки с общинами, то наша прибыль составляет лишь четыре тысячи, что больше в два раза, чем имеет иное русское княжество, но гораздо меньше, чем тот же Киев. Правда, как и у них это во многом виртуальные деньги… То есть их нет.

— Как это нет?! — хором взвопили обе женщины.

— Самого серебра нет. В основном это куны, то есть не монеты, а их суррогаты с воеводской или княжеской печатью. Иногда — это бумага, иногда обычные беличьи шкурки… Как говорится, товар продаем, получаем за него невесть что. Даже у нас в воеводстве практически царит натуральный обмен. Вот так-то, бабоньки… Пора штамповать свои денежки.

— А сдюжим? — подняла голову Улина.

— Технологически да, штампы уже делаем. А что касается сырья, то клепать будем в основном мелкую монету, поскольку у ижмаринсого кугуза во владениях медь добывают и нам он ее поставляет за оружие. Возможно, в нее желательно добавить олова для крепости, но его мы на другие цели пускаем, не до жиру. Да и не догадываюсь я, какое такое преимущество нам дадут бронзовые монеты.

Ефросинья поникла головой, задумавшись о сказанном, и вновь поймала себя на мысли, что слышала об этом не раз.

Денег катастрофически не хватало. Тонкий ручеек серебра, идущий с Новгорода и Булгара, не позволял насытить драгоценными монетами все хозяйства Поветлужья, поэтому упомянутый натуральный обмен все еще царил на его просторах. Воеводские печати на облезлых беличьих шкурках немного спасали дело но не давали в полной мере развернуться мелкой торговли из-за недоверия к такому средству оплаты.

Своя монета могла — существенно улучшить ситуацию, хотя проблем с ней было бы много, в первую очередь таким вызывающим показом своей независимости неминуемо, возмутились бы соседи.

С другой стороны за пределами Поветлужья упомянутая воеводская печать и вовсе ничего не стоила. Сегодня ее хозяин есть, в завтра он уже никто и звать его никак.