Из любви к искусству - Воронин Андрей Николаевич. Страница 11

Речь снова шла о задуманном Белкиной цикле разоблачительных статей, посвященных деятельности покойного бизнесмена Эдуарда Таировича Гаспарова, убитого в собственном доме во время, как сообщалось в милицейской сводке, крутой бандитской разборки. Варваре Белкиной, которая лично присутствовала при смерти этого уважаемого человека, такая формулировка казалась верхом милицейского нахальства и открытым ущемлением свободы слова. Уж ей-то, Варваре Белкиной, было не понаслышке известно, кем был, чем занимался и как закончил свой жизненный путь бизнесмен Гаспаров! Кто, как не Варвара Белкина, раскопал грязную историю со снятым людьми Гаспарова порнофильмом, из-за которого погибли трое школьниц? Кто, если не журналистка Белкина, был похищен из собственной квартиры бандитами Гаспарова и бог знает сколько дней просидел в сыром подвале? Кто рисковал жизнью и едва не погиб во время перестрелки в особняке порнодельца? Это была сенсация, это был просто суперэксклюзив, более того – это была чистейшая правда, даже не нуждавшаяся в приукрашивании, а главный редактор, кровно заинтересованный в повышении тиражей, не давал Варваре Белкиной раскрыть рта!

Варвара, конечно, понимала, что у Якубовского имеются весьма веские причины для такого поведения, но что это были за причины, оставалось только гадать. В голову ей лезли самые различные предположения. Якубовского могли запугать угрозами, а могли и купить с потрохами. И то и другое было вполне естественно и, с точки зрения Варвары, вовсе не бросало тени на доброе имя главного редактора: такова жизнь, и что, в конце концов, такого драгоценного могло быть в их бульварной газетенке, чтобы жертвовать ради этого головой и благосостоянием?

Она и сама совершенно не собиралась приносить в жертву свободе слова ни свое здоровье, ни имущество, ни тем более жизнь. Но Варвара была журналисткой до мозга костей, добыча и распространение информации давно стали для нее единственно возможным образом жизни. Владея сенсацией и не имея возможности предать эту сенсацию гласности, Варвара ощущала себя надутым сверх всякой меры воздушным шариком, готовым вот-вот лопнуть с громким звуком и разлететься в клочья. Это было непривычное и очень неприятное ощущение; кроме того, сенсация – это живые деньги для того, кто ее раскопал и вынес на свет, а деньги для Варвары Белкиной никогда не были лишними. Этим и объяснялась та ярость, в которую приводили Варвару регулярно повторявшиеся отказы Якубовского опубликовать уже готовые материалы и дать «добро» на продолжение расследования.

Якубовский безумно устал от этого бесконечного противоборства. Порой ему хотелось махнуть на все рукой и разрешить Варваре печатать все, что взбредет ей в голову, положившись на авось. Но ему было известно то, чего не знала Варвара: вдова Гаспарова вернулась из-за границы и временно поселилась в Москве, а все права на газету после смерти Эдуарда Таировича теперь принадлежали ей. То, что казалось Белкиной сенсацией, на самом деле было петлей, готовой затянуться на шее «Свободных новостей плюс», и в особенности – на шее главного редактора этого уважаемого издания.

Вдова Гаспарова, истеричная новорусская дамочка, при всей своей глупости догадалась не обнародовать связи своего покойного мужа с приносящим стабильный доход изданием. Подумать было страшно предложить ей напечатать что-то, порочащее ее дорогого покойника!

Дура или нет, Гаспарова обладала широчайшими связями, доставшимися ей по наследству от муженька, и могла сделать с газетой все, что ей заблагорассудится: задушить экономической удавкой, продать с молотка, уволить всех сотрудников до последней уборщицы и набрать на их место новых, а то и попросту заказать главного редактора, чтоб другим неповадно было чернить светлую память об уважаемом Эдуарде Таировиче. Хуже всего была полная непредсказуемость этой богатой истерички, и Якубовский уже третий месяц жил словно в кратере вулкана: и оставаться на месте нельзя, и выбраться не получается. А тут еще эта Белкина со своей бульдожьей хваткой… И ведь возразить ей нечего! Материал действительно убойный, и вывел ее на этот материал не кто-нибудь, а он, главный редактор Якубовский, самолично. Вот в этом самом кабинете он дал ей задание и выплатил аванс, который она честно и, как всегда, блестяще отработала. И потом, журналист, стремящийся, несмотря на все преграды, докопаться до истины, всегда имеет моральное преимущество перед редактором, который без объяснения причин затыкает ему рот. А как их объяснишь, эти причины? Варвара, конечно, все поймет и даже не осудит, но она журналист божьей милостью, для нее журналистика важнее личных обстоятельств главного редактора, да и жить, опять же, на что-то надо. Она же просто вежливо извинится и уйдет в другую газету. Ее везде примут с распростертыми объятиями, она же примадонна, а не главный редактор, которых в Москве сколько угодно… И там, в другой газете, буквально на следующий день после ухода из «Свободных новостей плюс» взорвет свою бомбу, не забыв присовокупить к уже имеющимся материалам полученную от Якубовского информацию. Она произведет фурор и в очередной раз докажет, что равных ей в журналистике мало, а от «Свободных новостей плюс» останутся рожки да ножки. А уж от главного редактора принадлежавшей порнодельцу Гаспарову газеты не останется даже мокрого места… Времена нынче крутые, не успеешь оглянуться, как станешь безработным с волчьим билетом в зубах, а то и вовсе отправишься на тот свет.

«Смыться бы отсюда хоть на время, – подумал Якубовский, украдкой наблюдая за Варварой из-под полуопущенных век. – В отпуск бы уехать, к морю… Или хотя бы лечь в больницу. С сердечным приступом, например. Чтобы лежать на спине, смотря в белый потолок, и чтобы беспокоиться было строжайше противопоказано. Идея. Меняю журналиста Белкину на инфаркт миокарда. Можно даже на два инфаркта. На три – это уже многовато, а два будут в самый раз.»

Бледная от злости Варвара резким жестом выхватила из принадлежавшей главному редактору пачки третью по счету сигарету, небрежно, по-мужски сунула ее в угол густо накрашенных губ и принялась чиркать колесиком зажигалки. Онемевшие от ярости пальцы слушались ее плохо, зажигалка никак не желала срабатывать. Варвара раздраженно брякнула ее на стол и выжидательно уставилась на редактора.

Якубовский длинно вздохнул, вынул свою зажигалку и дал Варваре прикурить. После этого он поднялся, кряхтя, обошел стол, позвенел ключами, открыл сейф, вынул оттуда початую бутылку коньяка и сделал в сторону Варвары приглашающий жест бутылочным горлышком. Белкина сидела к нему спиной, прямая, как палка, и курила глубокими нервными затяжками, так что жест Якова Павловича остался незамеченным. Тогда Якубовский энергично встряхнул бутылку, заставив коньяк аппетитно булькнуть.

– Не буду я с вами пить, – не поворачивая головы, непримиримо сказала Варвара. – Вы меня не любите, я вас ненавижу – чего добро понапрасну переводить?

– Так уж и понапрасну, – миролюбиво сказал Яков Павлович.

– Конечно! – с вызовом ответила Варвара. – Я вам не алкаш. Я, во-первых, женщина, а во-вторых, журналист. Как женщина я могу выпить с симпатичным мне мужчиной, чтобы легче было затащить его в койку и чтобы он при этом поверил, будто не я его, а он меня снял. А как журналист я пью либо с теми, кто дает мне информацию, либо с теми, кто ее у меня покупает и печатает. Спать я с вами не собираюсь – не в коня корм, печатать вы меня не хотите… Какого же дьявола я потащусь через полгорода домой в пьяном виде? Еще в вытрезвитель заберут.

– Ну вот, – со вздохом сказал Якубовский, ставя на стол бутылку и блюдечко с подсохшим лимоном. – Опять ты за свое… Пойми, Варвара, я не могу это напечатать. Просто не могу. Физически. При всем моем к тебе уважении – не могу! И потом, это уже просто неактуально. Три месяца прошло, про Гаспарова твоего все давно забыли, даже дело о его смерти, насколько мне известно, закрыто. Информация о перестрелке прошла по всем СМИ, так какой смысл махать кулаками после драки?

Он наполнил рюмки и осторожно, боясь расплескать, подвинул одну из них Варваре. Белкина покосилась на коньяк, как мышь на укрепленный внутри мышеловки кусочек сыра.