Ниоткуда с любовью - Полукарова Даша. Страница 71

«Родион,

ты только не выкидывай это письмо сразу, как только поймешь, от кого оно. Да-да, ты не ошибся. Это Нина Орешина — твой злейший враг. Я знаю, и не отрицай этого, в детстве ты всегда ненавидел меня, тебе казалось, что я отбираю у тебя твою драгоценную Полину. А я ненавидела тебя, считая, что это ты забираешь ее у меня. Ненавидела, и мне кажется, вполне законно, ведь так оно и было. Она всегда проводила с тобой больше времени, чем со мной, и бежала к тебе намного радостнее, чем ко мне. Так что лучше перестань проклинать меня, заткнись и послушай. Я знаю, вроде как я бывшая балерина, должна быть такой нежной и пушистой, но нет. Как-то не вышло. Поэтому я, как старая бабка-язва, могу сказать тебе то, что я думаю. А подумать у меня было время — это точно. Ну, так вот.

Настанет однажды день, и возможно очень скоро, когда ты снова пересечешься с Полиной. Я знаю, вы надеялись больше никогда не встречаться, но, увы, это было очень глупое и опрометчивое решение для людей, которые живут в домах напротив. Конечно, вам повезло уже, что вы не виделись те самые пять лет. Хватит и этого. Но я имею в виду другое. Вы не просто встретитесь, возможно, вы будете встречаться довольно часто. И вполне возможно, что меня как раз не будет рядом, чтобы посмотреть, как вы будете убивать друг друга.

Да, я бы многое отдала, чтобы увидеть это своими глазами.

Откуда я вообще знаю то, что говорю — хочешь спросить ты? Ну, скажем так, предчувствия не дают спать по ночам. А зачем я все это тебе пишу?

Хочу попросить тебя кое о чем. Моя просьба покажется тебе странной, но только поначалу. Обещай подумать над ней.

Полина привыкла опираться на меня, даже не осознавая этого. Сейчас ей плохо, и я чувствую, что если случится что-то действительно плохое, когда она останется одна, она не сможет справиться. Поэтому я прошу тебя, когда вы снова будете часто сталкиваться, когда — вдруг — она попросит твоей помощи. Не отказывай ей.

Ради вашей прошлой дружбы.

P. S. Она не знает о моем письме тебе. И не должна узнать.

Нина Орешина».

Звуки мультфильма в соседней комнате затихли. Полина замерла с письмом в руках, не замечая, как за окном пролегли первые сумерки, и разглядеть что-то впотьмах на бумаге стало уже невозможно. Но она больше и не перечитывала письма. Ей хватило одного раза. Задумавшись, она смотрела в окно и не сразу поняла, что Родион вернулся домой. Если она хотела сбежать, она должна была сделать это раньше. Но хотела ли она?

Он вошел, громко переговариваясь с продолживший просмотр мультика Катькой, затем заглянул в комнату и замер на месте, как вкопанный.

— Эй, Полька… ты чего в темноте стоишь?

Полина быстро обернулась к нему и зажмурилась от вспыхнувшего света. Секунду она смотрела на Родиона, обычного, неизменного, а потом подняла письмо и взмахнула им.

— Когда ты мне хотел рассказать про это письмо? — спросила она, чувствуя себя слишком мерзко, чтобы думать, как будут выглядеть со стороны ее претензии.

— Я…

— Когда ты мне хотел рассказать, что согласился помогать с поиском шкатулки лишь потому… — она вздохнула, — лишь потому, что моя сестра тебя об этом попросила?

— Полин. Послушай. — Расков выглядел по-настоящему растерянным. — Я же не мог тебе показать этого письма. Она сама мне написала его.

— Да, написала. Но никто тебя не заставлял со мной общаться. Мог бы и сказать, если тебе это не нравилось. Мог бы просто… не соглашаться! Я тебя за язык не тянула, и она тоже. Ты не хотел помогать мне, ты бы сделал, что угодно, чтобы не помогать мне, но Нина тебя попросила, и ты пошел на это. Какое потрясающее благородство!

— Это было не благородство! — вскипел Родион.

— А что же? А я еще думала, почему ты вообще на это пошел? Хотя у тебя на лице было все написано!

— Мы же все равно сталкивались постоянно!

— Но никто не заставлял тебя идти на поводу у моей сестры! И ты мог показать мне это письмо тогда же, когда приходил ко мне с тем письмом от Нины! Что тебя остановило?! — охрипшим голосом проговорила Полина.

— Я не знаю. Я просто подумал, что ты не захочешь этого знать или будешь думать, что я все это специально.

— Это было бы честно. — Отрезала Полька. — Но тебе же понадобилась помощь в опеке над Катькой, да? Рассказывать об этом кому-то еще — зачем, если под рукой человек, который все равно рядом живет и в курсе всего, относящегося к Бухте! Это отличный выход из ситуации. А таким образом ты пытался взять с меня долг! Ты помог мне, я — тебе, все логично.

— Вот это уже бред. Я тогда не знал про Катю!

— Ах, бред? — усмехнулась девушка. — Вот что я делаю здесь — вот это и есть настоящий бред! Я больше не хочу. И тебе… — она остановилась прямо перед Родионом. — Не нужно больше стараться и делать вид, что интересно со мной.

Она припечатала письмо к его рубашке и вышла из комнаты. В зале было тихо. Не играла музыка, не было звуков мультфильма, но Полина не хотела знать, что там с Катькой — подслушивает она или просто не мешает? Она выскочила на площадку и побежала по ступенькам вниз.

Когда-то давно Полька дружила с мальчиком. Под полуденным дневным солнцем, их дружба, основанная на серии детективов «черный котенок» и популярности жанра фэнтези, разрослась до размеров шикарной лавины. Лавина была такой всеобъемлющей и ослепляющей, что погребла под собой и самих друзей.

От дружбы той не осталось ничего. Она оказалась выжженной, затопленной, уничтоженной. Дружбы будто и не было. Так гордиться своими успехами может только ураган, оставляющий после себя пустую, чистую землю, на которой якобы можно воздвигнуть все, что угодно, включая и новый мир.

Горе лишь тем, кому удастся уцелеть после этого урагана. Их болезнь будет самым тяжелым клиническим случаем — воспоминания. От них нет лекарств, они напоминают о себе постоянно, даря лишь ощущения дискомфорта. На той земле уже ничего не построить — Полька понимала это абсолютно точно. Она была старожилом, она смогла выжить, и помнила все — и тот мир, что существовал когда-то, и выжженную пустошь, и постоянно, неотрывно, машинально сравнивала эти свои воспоминания с тем, что царило теперь. Новый мир казался ей пустыней, и она отдала бы все, чтобы променять его на свое прошлое.

Тогда все было не очень хорошо, а потом стало только хуже. Но тогда все было простым и понятным — чувства и отношения, слова и поступки. Тогда у фраз не было двойного дна, а жизнь казалась то плохой, то хорошей, но все же не пятнистой. А сейчас… могла ли она винить его, могла ли осуждать за то, что она сама прекратила их отношения пять лет назад, а теперь обижается, что он ничего не чувствует к ней?

Она не должна была обижаться на него за это. За то, что он так долго пытался и все никак не мог… но все же однажды забыл. Он забыл, какого цвета ее глаза и запах шоколадного пирога, царивший на площадке перед их квартирой; забыл, какой невнимательной она становилась, когда читала книгу и как рассеянно накручивала прядь волос на палец; забыл, что зиму она ненавидит и всегда с нетерпением ждет ее окончания; забыл, как прерывистые их дыхания сливались воедино, забыл, что озеро всегда показывало их лучшими, чем есть на самом деле, как после шторма в их доме всегда открывались все окна, — и это лучшее очищение, которое только может быть.

Нет, она не винила его за это. Она бы и сама все это забыла, если бы появилась такая возможность. Она винила себя. Винила за то, что посмела в него влюбиться, когда все уже было много лет как окончено.

XIV

Маша открывает глаза и видит море. Оно близко, как никогда близко и она может смотреть на него из окна. В принципе, ей даже не нужно выходить для этого на балкон, достаточно лишь сесть, выпрямив спину на огромной кровати, чтобы увидеть синее спокойное море и голубоватое блеклое небо, не нависающее над городом, а любовно накрывающее его.

Когда Маше хочется ощутить его аромат, его соленый привкус, она выходит на балкон и открывает пошире окна. Они и так раскрыты круглыми сутками, но Маша стремится открыть их еще шире, чтобы слиться с этим местом воедино.