Ниоткуда с любовью - Полукарова Даша. Страница 83

Полина вскинула голову. Внутри пробежал холодок, противный, зудящий. Теплым июньским вечером ей вдруг стало холодно. Она решительно встала с места, разминая затекшие ноги.

— Ну да, точно… — негромко произнесла она. Родион молча наблюдал за ней. — Точно… А как же отец? — она повернулась с приклеенной к лицу улыбкой. — Как же Катька?

— Отец… — Расков вздохнул, позволив увести себя в эту тему. — Отец переживет. Все равно в какой-то степени я у него как кость в горле. А вот Катька вырастет, наконец.

— Сбежит в Бухту и будет там бултыхаться в одиночестве, — мрачно закончила Полина.

— Поль, — он покачал головой. Он хотел сказать что-то еще, но Орешина не дала ему закончить.

— А как же я? — с подчеркнутой ироничностью сказала она. — Меня ты тоже бросишь здесь? С кем же я буду ругаться? Кого буду критиковать в театре?

И непонятно было, серьезно она говорит или шутит. Впрочем, Расков и так знал, что с ней надо держать ухо востро. В такие моменты она никогда не шутила.

Полина не отводила от него взгляда. Он выглядел непривычно собранным, темные глаза смотрели с кажущимся высокомерием — на самом деле, с растерянностью.

— Зря мы снова встретились, — вдруг тускло сказала она, глядя на уже практически скрывшееся с глаз солнце. — Было бы намного проще не встречаться.

Он выдавил из себя улыбку.

— Поль, я всего лишь получил роль в фильме. Я не бросил… город. Никуда не переехал. Я здесь. И вряд ли кто-то может утверждать заранее, что будет дальше.

— Ой, да ладно тебе, Расков! — разозлилась Полина. — Думаешь, я не знаю тебя? То, что тебя хвалят как суперкрутого восходящего актера, еще не значит, что настоящего тебя никто не понимает! Я знаю тебя. Все твои ухмылки, фразочки и то, как ты любишь произносить то, что не имеешь в виду на самом деле, надеясь, что кто-то разгадает истинный смысл твоих подколок. Ты уже все решил. Я прочитала это по твоим глазам. Каждый раз, когда ты говоришь, что тебя могут взять на роль, что ты можешь уехать, ты каждый раз произносишь это так, как будто ты уже там!

— А с чего вдруг ты взялась судить о моей жизни и моих мечтах, Орешина? — Родион поднялся с места, засунул руки в карманы, покачался с носков на пятки. — Ты знаешь не меня, ты знаешь четырнадцатилетнего мальчика возле озера. А я уже давно не он.

— Ну да… — кивнула Полина. — Как же я забыла, что прошли годы, да-да, и пропасть возросла, да и вообще в принципе мы же из разных миров.

- Да, — хлопнул в ладоши Рудик, переходя на издевательский тон. — Мы из разных миров. Любишь ты, Полька, чтобы твоя жизнь была похожа на фильм!

— Так мы все такие, — заявила Полина и презрительно дополнила: — Ведь мир — это театр, а люди в нем актеры…

После этого она развернулась и молча направилась к лестнице, спускающей с крыши.

— Извини, мне нужно учить билеты к экзамену.

Она очень быстро спустилась по ступенькам. Через несколько мгновений раздался звук захлопнувшейся двери. Родион сложил плед, чувствуя, что на плечи вдруг начала давить неподъемная ноша. В последний раз, взглянув на небо, он поспешил вниз, как можно дальше от ее дома.

* * *

Дни текли своим чередом. Полина готовилась к следующему экзамену, ездила к маме, гуляла с однокурсниками и старалась не встречаться с Родионом. Впрочем, у нее это получалось. Пока что.

Тем временем Расков учил слова роли — в конце июня ему предстоял отъезд в Москву, где начинались репетиции и съемки.

А еще он репетировал в театре, периодически выходя на сцену в постановках — для студентов театрального июнь всегда был месяцем показа наработанных за год спектаклей. Они показывали их неоднократно, как уже профессиональные актеры театра, и желающие могли любоваться на игру (физиономию) любимого актера неоднократно. Поэтому довольно популярный после своего участия в сериале Расков терпел внимание фанаток — школьниц и студенток, которые оккупировали театральные ступеньки за час до начала спектакля и переговаривались, втайне надеясь обратить на себя его внимание.

Правда, они смутно представляли, каким образом он разглядит лицо именно той единственной среди других лиц в темном зале, но мечты на то и мечты, чтобы периодически быть несбыточными. Родиона это внимание мало трогало, хотя однокурсники активно ухохатывались, обсуждая очередные разговоры фанаток возле театра. Суворина же постоянно строила предположения, что будет, когда Расков вернется домой после съемок фильма. Видимо, у дверей Драма будет стоять полгорода. Сарказм Сувориной был не новинкой для Родиона, но каждый раз, когда она выстраивала цепочку таких размышлений, он вспоминал их последний разговор с Полиной.

Как будто бы он мог предсказать свое будущее!

В один из июньских теплых вечеров, не разбавленных игрой в театре, Родион скатился вниз по лестнице своего дома. Хлопнул дверью подъезда. Постоял под козырьком, глядя в сумеречное летнее небо. Его знобило.

Его отец смотрит из окна. Эта мысль не давала ему покоя, как он ни старался избавиться от нее. Его отец — Родиону совсем не было до него дела, Рудику — было, и за это он был себе противен.

Теперь противен.

Он пошел вокруг дома, не желая идти в сторону озера или — не дай Бог — в сторону дома Полины, и в итоге обошел весь район по кругу, чтобы оказаться у театра. Был насуплен, держал руки в карманах. Помедлив, сел на ступеньки. Вытянул ноги. Для того, чтобы входить внутрь, было слишком поздно, но родной театр помогал ему расслабиться. Снять напряжение, хотя бы отчасти. От него веяло домом — тем, что был у Рудика когда-то давно. И только сейчас Расков понял, почему он приходит сюда почти каждый день, почему упорно заходит в эти двери, почему поднимается на сцену, почему перевоплощается, почему ссорится с отцом из-за этого, отстаивая свое право находиться здесь.

И это — несмотря на имеющиеся у него соответствующие гены (как выяснилось), связано лишь с острым и необходимым каждому ощущением дома. Дома, который закрыл перед ним двери на его четырнадцатилетие.

Театр был рядом. И с Рудиком всегда была Полька. У нее ведь тоже было далеко не все гладко в ее семье. А в театре она могла быть собой, даже каждый раз надевая на себя маску.

Они нашли дом друг в друге и здесь. Здесь можно было стать тем ощутимым кем-то, кем им не позволяла быть реальность. В Затерянной Бухте быть собой удавалось нечасто — там личности были растворены, выявлялось лишь одно качество — способность или неспособность бороться. В театре их заставляли быть слишком «личностями». Искать в себе что-то главное, какой-то стержень, постоянно, неотрывно. И это спасло их и помогло вырваться из Бухты.

Когда они расставались, они уже почти не нуждались друг в друге. Они нашли в себе стержень.

Но понимаешь это лишь годы спустя. Когда вырываешься из места, которому принадлежал много лет, когда имеешь возможность посмотреть на все со стороны, отстраненным взглядом. Когда тебе предлагают уже другие роли, а главный приз — не обретение самого себя, а обретение тебя зрителями. Ставки возросли, главный герой нашел себя в прозе, а драму одного актера придется оставить для другого спектакля и уже, возможно, для другого героя.

Его отец когда-то был актером.

Точнее, он едва не стал им — ведь и Родион еще не чувствовал себя актером. Но отец все же успел отучиться на актерском. В свое время. Он успел поиграть в театре, в их родном Драме. Пока не понял, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на подмостки. Он нашел себя в другом, а сына всю жизнь попрекал за его выбор.

Выяснилось все случайно. Когда он уезжал на пробы, отец и сестрица сделали каменные лица. Они не верили, что он может получить роль и тщательно скрывали свой скепсис, но, впрочем, не всегда успешно. Но в настоящее оцепенение их привела новость о том, что Родион-таки получил роль и скоро уедет сниматься снова. Когда он приехал, он почти не показывался дома, договариваясь с преподавателями, сдавая экзамены и играя в спектаклях. Он даже не стал разбирать дорожную сумку, он казался настолько далеким от их жизни — прежней жизни нормальных людей, что они вообразили, что уже потеряли его.