Лето без милосердия (СИ) - Кручко Алёна. Страница 37
Вот и сейчас, прочитав переданную мальчишкой-курьером записку, он велел подать экипаж, бросил взгляд в зеркало, проверяя безупречность образа светского льва, и сказал молча наблюдавшей за ним жене:
— Шоррент просит срочно приехать. Не знаю, что стряслось, но дождись меня дома. В крайнем случае, сегодняшний спектакль пройдёт без нас; ничего не потеряем, кроме порции отборного злословия.
— Как скажешь, дорогой.
Получив напутственный поцелуй в щеку, слишком целомудренный для того, чтобы не задуматься о вечере в компании только супруги, ди Скавалль сбежал вниз, запрыгнул в экипаж и приказал кучеру:
— Банковская площадь!
Шоррент ждал его в банковском доме «Лонример и сыновья», и ди Скавалль даже предположить не мог, зачем. Впрочем, к чему гадать, когда уже через четверть часа все выяснится.
С банкирами граф ди Скавалль общался не больше, чем любой другой представитель аристократии, то есть сугубо по необходимости. Меркантильность не пристала дворянину, интересоваться финансами — моветон, а уж что короли взяли моду награждать этих презренных денежных мешков дворянством за услуги — кошмар и немыслимое падение устоев! Именно поэтому работу с банковскими домами, как и с негоциантами, взял на себя Шоррент. Однако с Айсеном Лонримером, нынешним владельцем дома «Лонример и сыновья», семейство ди Скаваллей пересекалось не реже двух раз в месяц в довольно-таки демократичном поэтическом салоне, устроенном редактором «Вестника Линда». Старый банкир был в некотором роде философом, находил удовольствие в наблюдении за буйной молодёжью и сопровождал безумства юнцов до крайности едкими комментариями. Если бы не семейное дело, из господина Лонримера мог бы, пожалуй, выйти весьма ядовитый борзописец скандальной светской хроники, сокрушитель репутаций и мастер убивающих насмерть заголовков.
Однако в вопросах собственного благополучия директор Лонример оказался отнюдь не философом. Навстречу ди Скаваллю поднялся совершенно разбитый старик, в котором с трудом угадывался блестящий холодный циник с осиным жалом вместо языка.
— Проходите, граф, садитесь, — даже голос утратил выразительность, приобретя взамен старческие дребезжащие нотки. — Право, я сам не вполне понимаю, зачем оторвал вас от дел, но господин Шоррент…
— Позвольте, я сам все объясню, — Шоррент ухватил Лонримера под руку и усадил обратно в кресло. — Пейте свой чай, господин директор, и верьте, что все будет хорошо. Видите ли, граф, осведомители господина Лонримера в Неттуэ прислали сведения, обнародование которых наверняка вызовет панику в деловых кругах. А обнародования долго ждать не придётся, потому что здесь у нас имеется филиал «Гьяппа и Гьяппа» — вон, на другой стороне площади, можно из окна рукой помахать, спят и видят крах и разорение конкурентов. А вас я вызвал, потому что эти сведения никак не сочетаются с новостями, пришедшими с нашей почтой, и тут одно из двух — либо кого-то из нас намеренно вводят в заблуждение, либо кто-то принял слухи за чистую монету. Вариант, что чей-то курьер заплутал в пути, я не рассматриваю, как маловероятный. Но меры принимать нужно в любом случае, причём срочно.
Ди Скавалль опустился в гостевое кресло и сказал:
— Друг мой Лодиас, вам не кажется, что вы начали не с начала?
— Это была преамбула, — хмыкнул Шоррент. — И, честное слово, она длиннее самого дела. Со слов некоего утопавшего матроса, которого вынесло волнами на берег где-то западнее Линдэнэ, осведомители господина Лонримера сообщают, что флот адмирала Гронтеша потоплен небывалым стихийным бедствием. На этом заканчиваются даже недостоверные факты и начинается зыбкое болото домыслов. Потеряв флот и увязнув армией под неприступными стенами Линдэнэ, его высочество Ларк отказался от мысли продолжать военные действия. Купленные Одаром пираты беспрепятственно грабят побережье и вот-вот захватят Неттуэ. Следует ждать атаки на западное, а возможно, и северное побережье Андара. Если оная атака состоится, о восстановлении флота андарской короне можно забыть, если же нет, цены на корабельное дерево, канаты, смолу и прочее потребное для кораблестроения взлетят до небес. И на закуску: судя по некоторым обмолвкам секретаря из «Гьяппа и Гьяппа», которые тот позволил себе в частной беседе с вице-директором банковского дома господина Лонримера, там получили примерно такие же вести и сделали из них похожие выводы. Так что следует ждать паники, бессмысленного колебания цен и заискивания всех и каждого перед представителями Одара.
— Прелестно, — пробормотал ди Скавалль.
Господин Айсен Лонример поперхнулся чаем.
— Вы так спокойно говорите о грандиозном крахе?!
— Видите ли, милейший мой господин Лонример, один смытый с борта матрос — ещё не весь флот. Уверяю вас, адмирал Гронтеш вместе со своим флотом сейчас никоим образом не на дне морском, а, напротив, наслаждается прекрасным климатом Линдэнэ. И, полагаю, вовсю пользуется верфями и складами этого чудесного города для того, чтобы как можно быстрее подготовить атаку на острова.
— Линдэнэ? — переспросил банкир. Его плечи словно сами собой расправились, и весь он напрягся, словно охотничий пёс в стойке.
— Захвачен совместной атакой его высочества Ларка с суши и адмирала Гронтеша с моря, — с удовольствием сообщил ди Скавалль. — Разумеется, сообщаю я вам об этом приятном и вполне достоверном факте не просто так, а, во-первых, рассчитывая на ваше молчание, и, во-вторых, имея в виду недурную биржевую операцию. Кажется, среди ваших коллег-финансистов есть такая штука, дай небо памяти… «Игра на понижение». Не сыграть ли нам на понижение, господин Лонример? Полагаю, когда вскроется истинное положение дел, ваши конкуренты уподобятся изрядно ощипанному гусю.
— Возможно даже, не просто ощипанному, а выпотрошенному, — ввернул Шоррент.
— А что хотите получить вы? — банкир пришёл в себя на удивление быстро. В глазах промелькнуло облегчение, затем торжество, и тут же взгляд сделался обычным взглядом финансиста, закрытым и расчётливым.
— Пользу для андарской короны, конечно же, — ответил ди Скавалль. — А в чем именно она будет выражаться… Пожалуй, деловую сторону возьмёт на себя господин Шоррент, он, право же, куда лучше меня разбирается в специфике… в любой специфике, чего уж там. Я могу быть полезен разве что разговорами.
— Нужные слова, сказанные в нужном месте, немало стоят, — дипломатично выразился банкир. — Мне нравится ваша идея.
— В таком случае я оставлю вас с господином Шоррентом, уверен, вдвоём вы прекрасно все спланируете. А меня ждёт жена и наверняка тревожится, ваша записка, Шоррент, так внезапно сорвала меня из дома, — ди Скавалль поднялся, слегка разведя руками в вежливом извинении.
Тут же подскочил и банкир:
— Право, граф, я безмерно вам благодарен! Мне кажется, будто я нашёл клад, готовясь рыть собственную могилу.
— С могилами подождем, если только они не для врагов, — улыбнулся ди Скавалль. — А клад, полагаю, ещё нужно вырыть.
— Чем мы прямо сейчас и займёмся, — подтвердил Шоррент.
Домой граф ди Скавалль возвращался в замечательном расположении духа. Кто предупреждён, тот вооружён; мало приятного было бы услышать все эти «достоверные новости» на публике, в одном из салонов или, того хуже, в присутствии официальных лиц. Но теперь они с Шоррентом успеют развернуть ситуацию к пользе Андара. Нет, ну надо же, — ди Скавалль в изумлении покрутил головой, — небывалое стихийное бедствие, флот уничтожен, Неттуэ чуть ли не захвачен пиратами, принц Ларк готов подписать невыгодный мир. И все это — из-за одного матроса, наверняка свалившегося с борта по пьяни, а то и вовсе дезертировавшего! Нет краёв у людского воображения, особенно когда речь идёт о бедствиях, постигших доброго соседа.
ГЛАВА 16, в которой Женя воюет с бумагами, а граф фор Циррент и виконт Фенно-Дераль — со слухами, огнём и вражескими кознями
Нет краёв у людского воображения, особенно когда речь идёт о бедствиях, постигших соседа. Но даже самая бойкая и изощрённая на фантазии рыночная сплетница вчистую проиграет почуявшему сенсацию газетному писаке! И если, выслушивая очередную порцию базарных сплетён о себе и Варрене, Женя всего лишь изумлялась до полного онемения или неприличного смеха, то после чтения «Столичного вестника» или «Еженедельных объявлений» в полном объёме вспоминала «великий и могучий» русский матерный.