Раздел имущества - Джонсон Диана. Страница 63

Как странно, что английскую девушку спасает мудрость Наполеона — второго после Гитлера в списке тиранов, который пытался завоевать их священный остров. Она полежала, потом встала и положила на лицо мокрое полотенце, с которого вода сразу же стала стекать ей в уши, и ей стало неприятно. Затем она приняла ванну, и, словно по приказу, из глаз ее побежали слезы, как будто кто-то открыл водопроводный кран, и она заплакала, от горя и от радости одновременно. Она решила остаться в номере, пока не придет время ехать, чтобы никого не видеть, особенно Эмиля, и когда в четыре часа позвонил Руперт, она сказала, что больна и хочет лечь. Она не была больна, она просто переживала потрясение.

— Больна? Нам надо ехать.

— Знаю.

— Когда ты будешь готова?

— Я поеду на поезде.

— Нет-нет. Я подожду, пока тебе не станет лучше.

Она поняла, что бесполезно откладывать неизбежное.

— Я буду готова к пяти.

— Дай мне знать, если тебе понадобится помощь, — сказал он. — Мы сможем поговорить в машине. В чем все-таки дело, а?

— Не знаю, — ответила Поузи.

Но она знала. Дело в безнадежности жизни: бедный папа ушел в могилу в состоянии душевного смятения, потому что был оторван от своей дочери, а бедный Эмиль никогда не узнает о страстной преданности, которую она могла бы ему подарить, и она сама, бедная Поузи, которой теперь придется все время мучиться от неизбежных родственных визитов, во время которых ей придется встречаться с ним, с его детьми, с его женой… И другие тому подобные мысли о будущем крутились у нее в голове. Одним из сценариев была смерть Эмиля — эффектная лавина или авария на дороге, и милая, такая французская, Виктуар приезжает за телом. Такие суровые фантазии, непрошеные, все лезли ей в голову, хоть она и старалась им не поддаваться и думать о хорошем.

Он ожидал, что Поузи с Рупертом вернутся сегодня вечером. В Лондоне бедный господин Осуорси размышлял о приближающемся взрыве. Поузи Венн придется сказать, и сказать придется ему самому, увы, о том, как отец обошелся с ней в своем завещании. Составлением этого дополнительного распоряжения к завещанию занимался не он сам, и он, несомненно, не посоветовал бы так сделать. Он был настроен решительно против мстительных чувств за гробом и видел слишком много случаев, когда о дополнении к завещанию, составленном в порыве чувств, сожалели сами составители. Венн поступил плохо. В данном случае распоряжение отца, сделанное в раздражении, касалось не права первородства, а мести или, скорее, негодования, раздражительного негодования, а это не то чувство, которому нужно потакать. И тут не такой случай, когда речь идет о передаче имени, они не лорды. А он сам несколько раз становился свидетелем того, что девушки в семье были более умными и достойными; сейчас не обязательно именно такой случай, но иногда так бывает. К счастью, английские девушки уже давно привыкли к тому, что они получают меньше, чем их братья. Это несправедливо, но так.

Эми и Кип совершили быстрый спуск до Мерибель и вернулись обратно: Эми — на лыжах, а Кип носился впереди или вокруг нее на своем сноуборде. Во время отдыха или на подъемниках они обсуждали недавние события. Решение уехать из Вальмери, казалось, сделало лыжи Эми более легкими, но она знала, что ей надо сказать Кипу о своих планах в отношении отъезда, что было не такой радостной перспективой. Услышав новость, Кип после первого потрясения, по-видимому, быстро восстановил спокойствие. Он не знал, что случится с ним самим, но считал, что теперь, когда Керри лучше, все будет хорошо.

Пока Эми его слушала, все его страхи понемногу стали проявляться. Поначалу так обрадованный пробуждением Керри, Кип снова погружался в сомнения. Его ждали в школе в Калифорнии, но никто ничего не говорил о его билетах на самолет или о том, куда он должен ехать, и никто не вызывался позаботиться о будущем Гарри. Совершенно ясно, что Керри не готова вернуться домой, она даже не могла пока ходить, и, кажется, каждый час они находят у нее что-то сломанное или недействующее. Во всяком случае, домой она вернуться не могла. Кип рассказал Эми о новом плане, который сегодня предложил доктор: отвезти Керри в Париж в какую-то клинику для выздоравливающих, — но никто не сказал, что произойдет с ним. Он ненавидел все время плакаться Эми, но у нее всегда оказывались хорошие идеи.

Она сказала, что подумает об этом. Эми спросила, как Кип относится к этому странному делу с Жанной д’Арк, в явление которой верят местные французы и о которой Керри на самом деле никогда не говорила, но теперь ей приписывают эти слова. Они обсудили возможные причины происшедшего.

— В общем, я думаю, что это я вызвал обвал лавины, — с неожиданной горячностью сказал Кип. — Я мог это сделать. Я находился как раз над ними, на своем сноуборде. Возможно, именно это и видела Керри: дно сноуборда серо-зеленое, и оно блестит, если его поднять. До этого я был с ними, и они сказали, что поедут на ланч в Арбр-де-Пин, поэтому я решил вернуться и посидеть с Гарри, и они сказали, что это здорово. Поэтому я сел на подъемник до вершины, чтобы потом спуститься к отелю, и я поехал вниз прямо там, по трассе для сноубордистов.

— Это не мог быть ты. Как насчет пики? — спросила Эми. — Это был кто-то с лыжными палками.

— Но я здорово шумел. Я кричал, даже орал. Это могло вызвать оползень.

Эми ненавидела себя за то, что испытала небольшую радость от того, что там могла оказаться не только она. И еще вполне вероятно, что Жанна д’Арк, кто бы она там ни была, оставалась замерзшей и погребенной под снегом.

— Там могла быть и я, если на то пошло, в серебристом лыжном костюме и с лыжными палками, — сказала она Кипу ободряюще.

Вернувшись в отель к ланчу, они столкнулись с французским адвокатом, который, как сказал Кип, приехал по делу, касающемуся Гарри. Он как раз уходил вместе с симпатичной беременной женщиной и Эмилем Аббу. Все трое несли лыжные ботинки. Эми быстро объяснила, что она друг Кипа, практически советник, и сообщила о своем беспокойстве по поводу мальчика, его школы, и о том, что надо принять какое-то решение. Они с Кипом были озадачены, услышав немногословные ответы месье де Персана, сводившиеся к тому, что всего лишь со вчерашнего дня, когда им объяснили, что наследниками являются Керри и Гарри, в наследственных делах произошли большие изменения. Сегодня уже именно Керри не имела права оставаться в château, а маленький сирота Гарри вообще мало кого интересовал, хотя он и входил в число наследников наряду со своими сводными братьями и сестрами. По-видимому, этот новый человек не собирался оказывать помощь в поисках няни для Гарри в Париже или говорить, что делать Кипу; казалось, он считал, что Кип не входит в круг его забот.

— Если Гарри получает долю имущества, разве нет способов выделить немного денег на его проживание? — настаивала Эми.

— Эти вопросы надо обсуждать с нотариусом, — ответил месье де Персан. — Именно он будет заниматься практическими делами.

— А кто он такой?

— Я на самом деле не понимаю, мадам, какой у вас интерес к этому делу?

Эми рассердилась.

— Кип всего лишь четырнадцатилетний мальчик, он полностью зависит от сестры. Я считаю ужасным то, как с ним здесь обращаются.

— Боюсь, эти практические детали лежат за пределами моей компетенции, — сказал месье де Персан. — Как я понимаю, сестре Кипа уже лучше и она сама сможет решить, что ей делать. Я не представляю семью, я здесь неофициально, как друг матери мадам Аббу.

Эми хотела бы знать, какую роль во всем этом играла Жеральдин, но она поняла, что означает этот каменный голос. Ей казалось ясным, что Кип должен остаться в Европе, пока Керри больна. Может быть, в Париже есть какая-нибудь подходящая школа, в которую он мог бы ходить — поблизости от клиники для выздоравливающих. Это было неплохо: Кипу не повредит знакомство с французским образованием. Наверное, она поищет преподавателя для себя и для Кипа, для них обоих. Эми не понимала, почему все ведут себя так гадко по отношению к Гарри и бедняжке Кипу, который так старался все делать правильно, почему никто не хотел помочь.