Моя сумма рерум - Мартин Ида. Страница 68

Двери раскрылись, и мы из душного салона вывалились в дождь. Говорить было неудобно, но неизвестно когда про это ещё мог зайти разговор.

— Ты не можешь постоянно от него зависеть. Это неправильно. Вы же друзья. Но друзья — это взаимовыгодное сотрудничество. Какая тебе выгода от того, что он тебя постоянно прессует? — спешно тараторил я всё то время пока бежали до её подъезда и поднимались на лифте.

— Сотрудничество? — она удивленно развернулась, выходя на площадку.

Её волосы намокли и красиво закудрявились, ресницы блестели от влаги.

— Никогда о таком не думала. По мне, друзья — это те, кому ты нужен не за что-то, не за какую-то там выгоду, а просто, потому что ты есть. Такой, какой ты есть.

Двери лифта с грохотом захлопнулись за нами.

Зоя смотрела немного воинственно, с вызовом, словно я задел её за живое.

— И то, что ты ценишь в этом человеке, гораздо больше и важнее его тараканов. Даже если они огромные, как слоны. Друзья — это когда всё кругом рушится, когда наступает Апокалипсис, а ты сидишь в шалаше и знаешь, что пока вы вместе, ничего плохого не случится. Это когда ты на последнем дыхании бежишь кросс, то и дело норовя сойти с дистанции, а твой друг подталкивает тебя в спину весь оставшийся путь. Это когда в сумке разлился йогурт, и твой друг меняет твои вонючие учебники на свои, или когда ужасно хочется есть, но ты отдаешь ему талон на питание и радуешься. А ещё, когда в два ночи ты пишешь ему всякую рефлексирующую ерунду, и вместо проклятий он что-то отвечает, пусть спросонья и невпопад. Или когда у него приступ дикого бешенства, и ты ни капли не обижаешься, не психуешь, а просто ждешь, когда это пройдет, потому что это проходит.

Она говорила очень быстро, часто дыша, на эмоциях, как если бы до этого несла тяжеленное ведро с водой, а теперь не выдержала, и оно расплескалось.

Но раз уж я начал, нужно было идти до конца.

— Но, Зоя, ты же человек. Ты личность. Ты такая красивая, умная и добрая. Почему ты просто не можешь быть сама по себе? Тебе же плохо от этой зависимости. Как будто ты должна, как будто обязана. Но ты не должна! Если тебе от этого плохо, ты не должна.

— Без тебя знаю, — ответила дерзко, но по лицу было видно, что расстроилась.

В воздухе сильно запахло табаком.

— Вам больше не по десять лет. И ты не можешь быть всю жизнь его «корешем» просто потому, что ему нравится эта игра.

Взгляд скользнул по сумеречному окну лестничной клетки, и в его мутном, грязном отражении я различил силуэт сидящего на ступенях этажом выше человека с оранжево-красным огоньком сигареты в руках. До боли знакомый силуэт.

— О, чёрт, — я развернул её лицом к квартире и подтолкнул, чтобы уходила.

— Что?

Прижался к её уху и еле слышно проговорил:

— Он здесь и всё слышал. Пока. Надеюсь, ещё увидимся.

Дверь за ней захлопнулась. Я спешно ткнул кнопку лифта, а когда влетел в кабину, снова посмотрел в отражение окна. Трифонов не шелохнулся.

========== Глава 29 ==========

А ночью мне приснился странный сон. Будто я еду в поезде. В электричке. Стою посреди вагона, а вокруг никого. За окошком яркий солнечный день, стекла блестят, сидения вокруг пластиковые ярко-оранжевые тоже блестят. Весь вагон наполнен этим солнечным сияющим светом, и я чувствую от него какую-то глупую беспричинную радость, а потом иду вперед по другим вагонам. Иду через всю электричку. Нигде ни души, но меня это совершенно не беспокоит. Такое ощущение, словно я сам хозяин этого поезда. А потом вдруг оборачиваюсь и на одном из сидений вижу Ярова. Сидит и смотрит в окно, а лицо у него очень серьёзное и печальное немного. Я подхожу и спрашиваю, почему он такой грустный, если кругом всё так хорошо. А он отвечает, что никак не может подобрать код от замка, чтобы выпустить Нинку из тёмной комнаты. И что если её не выпустить оттуда до двенадцати, то её заберет дракон. Я говорю, что мы не можем остановить поезд, иначе проиграем, а он отвечает, что это неважно, потому что папа его в любом случае накажет. И тут мне приходит в голову, что я знаю, где искать этот код. Просто знаю и всё. Поэтому снова иду куда-то по залитым солнцем вагонам. Иду, иду и вдруг в одном из переходов наталкиваюсь на загораживающего проход охранника, пытаюсь обойти его, но безрезультатно. Подобное меня очень возмущает, потому что это мой поезд. Поднимаю голову и вижу Трифонова. Смотрит презрительно и зло.

— Что тебе нужно?

— Хочу пройти дальше.

— Ты и так слишком далеко зашел. Ещё шаг, и я тебя убью.

— Да ладно, Тиф, мы же друзья.

— Друзья — это взаимная выгода, а ты мне невыгоден.

Силюсь что-то ответить, но не могу, тогда он распахивает дверь позади себя и выбрасывает меня в кромешную мчащуюся темноту.

Я проснулся со смешанным ощущением счастья от солнечного поезда и волной неописуемого ужаса перед падением в бездну.

В комнате было очень жарко. Волосы, спина, подмышки, лоб — всё мокрое. Батареи уже шпарили на полную мощь.

Телефон под подушкой яростно вибрировал. Дятел спал как сурок.

Ещё толком не разлепив глаза, я вытащил трубку:

— Алло.

— Подъеду к одиннадцати, — произнес хриплый голос. — Не копайся долго.

— Я, наверное, сегодня не смогу, — мои мозги, похоже, проснулись раньше меня самого. — Кажется, приболел. Ночью плохо спал.

— Не переживай, я тебя вылечу, — пообещал Трифонов. — Через полчаса жду внизу.

Я сунул телефон обратно под подушку и упал на неё. Пахло манной кашей и кофе. На кухне вовсю хозяйничала бабушка. Вероятно, у неё был выходной.

Как же быть? В случае с Тифоном отделаться лёгким испугом вряд ли получится. Ведь не зря же этот сон приснился, я как чувствовал.

Я не Яров, и пары секунд не продержусь. Только если убежать, но зачем тогда вообще ходить? Подождет, подождет, уедет. Или попросить Дятла спуститься и сказать, что я при смерти? А может, и бить не станет, просто заставит раздеться и мазаться собачьим дерьмом. Нет уж, лучше пусть бьет.

Какое я имел право влезать в их с Зоей отношения? Тем более говорить что-либо про него? Пусть бы нас никто и не слышал. А ещё он так неприятно сказал: «я тебя вылечу».

Пришлось встать и одеться. Дятел приоткрыл глаза и тут же встрепенулся:

— Ты куда?

— Если я не вернусь, передай моей маме, что это из-за неё. И ещё можешь забрать себе мою рубашку. Любую. Да все можешь забирать.

Вышел на улицу чуть раньше назначенного срока, посмотрел на небо, на лужи и почувствовал даже не столько страх, сколько растерянность. Мне нравилось быть его другом, нравился он, и я сам хотел ему нравиться. Но Зоя мне тоже ужасно нравилась. Очень сильно. Как тут разорваться? Как выбрать? Как поступить? И что говорить, если он спросит, почему и зачем я это всё наговорил?

Я был слишком погружен в мысли, что не слышал звука мотора.

— Залезай, — он кивнул себе за спину.

— Зачем?

— Чё ты как маленький?

Доехали до ЛЭП.

Трифонов соскочил следом за мной с мотоцикла, поставил его на подножку, кинул перчатки на сидение, достал сигареты и прикурил. Костяшки на кулаках у него были разбиты в кровь, а с губ не сходила едва заметная, слегка рассеянная и болезненная улыбка. Избиение, по-видимому, откладывалось. Как тогда с Яровым, когда он сказал, что сначала нужно покурить.

Курил он молча, но смотрел пристально и выжидающе. Я тоже молчал. Неприятный, тяжелый, неловкий момент. Напряжение, повисшее между нами, было едва ли не сильней того, что бежало по высоковольтным проводам.

Я не выдержал первым.

— Ну, что? Что я должен сказать? — получилось, пожалуй, чересчур нервно.

— Я вот тоже стою и думаю, а, может, ты и не должен ничего говорить? Может, это я сам себе придумал? Спал сегодня ночью отвратительно, а с недосыпа чего только не придет в голову, — голос звучал приглушенно и опасно.

— Слушай, Тиф, ну всё. Собираешься бить, бей уже. Я заслужил. А что-то ещё объяснить, вряд ли смогу.

Он полез во внутренний карман жилетки, достал миниатюрную бутылочку коньяка, грамм на сто и протянул.