Ты-мои крылья (СИ) - Резник Юлия. Страница 21

— Па… Ты не спишь?

Артур повернул голову к двери и, приподнявшись на локте, нашарил выключатель светильника.

— Нет. Ты что-то хотела?

Каркуша прошла через комнату, приземлилась у него на постели и, сложив ноги по-турецки, состроила невинную моську:

— Угу. Спросить. Ты сильно на меня дуешься?

— Я не дуюсь, — вздохнул Копестиренский. — Просто… это было неожиданно. Очень.

— А я-то как не ожидала! — пробурчала девушка, отводя глаза.

Артур сощурился.

— Мне тебя пожалеть?

— Что?! А! Это, типа, сейчас сарказм? — зевнула девушка. — Прикольно.

— Дебильное слово.

— Да, ладно, ну, че ты скрипишь, как старый башмак?

— Чудесно. Каких ещё эпитетов я буду удостоен?

— Эй! Не воспринимай все так близко к сердцу… я, вообще-то, мириться пришла. И прощения просить…

— Это что-то новенькое… — восхитился Артур, — за что же я удостоился подобной чести? — Мужчина заинтересованно перевернулся на бок и подпер ладонью щеку.

— Я ведь вам со Стеллой все испортила, да?

— Что? Нет-нет, с чего ты взяла?

— Па! Ну, сколько можно! Я же не дура, а? У вас, что… у вас, и правда, любовь? Со Стеллой?!

Свет восхищения в глазах дочери, наверное, дорогого стоил. Ну, какая девочка обрадуется появлению в жизни отца другой женщины? А тут… Ты смотри! Чуть ли не прыгает от счастья. Радоваться бы… Да почему-то не получалось. Не хватало, чтобы еще Каркуша привязалась… Хватит его одного. Дурака.

— Ну, какая любовь, Каркуш? Это у вас все просто. Чуть что — сразу любовь, а у взрослых…

— У взрослых все сложно?

— Угу.

— Ну, и зря. Ничего сложного в любви нет.

Да. У детей все вообще проще. Даже у восемнадцатилетних детей. Они еще не обросли комплексами, не набили шишки горького опыта. Они открыты для чувств… А он… Он, как и большинство людей его возраста, не настолько оптимистичен.

— Пап, а у вас серьезно, или как?

Какой хороший вопрос. Он бы и сам хотел знать ответ. Серьезно ли у них? Или как?

— Я не знаю, Каркуша.

— Стелла — классная.

— Да. Ты уже говорила. А я, помнится, не настолько хорош.

Девушка смутилась. Совсем чуть-чуть. Иногда Артуру казалось, что нынешнее поколение напрочь утратило эту способность. Но… нет. Оно еще не безнадежно, хотя у этих ребят уже вряд ли встретишь стыдливый алый румянец, расцветающий на щеках.

— Но она же что-то в тебе нашла!

Артур вскинул брови и, не выдержав, рассмеялся. Да, уж. Дочь не стала переубеждать его в собственной неполноценности. Она выбрала другую тактику. Ну и ну!

— Ой, не могу… Спасибо, милая. Ты — прелесть.

— Эй… Ты чего ржешь, ну, правда? Я же от души.

Оно-то понятно. И от этого еще веселей. Все-таки родителям редко когда удается выглядеть в глазах своих детей супергероями. А жаль…

— Иди уже спать… «От души», — перекривлял Артур дочь.

— Ага… Пойду… Пап, слушай, а ты… ну, может, съезди к ней?

— Зачем?

— Поговорить. Это, знаешь ли, всегда работает.

Копестиренский подозрительно сощурился:

— Ты сама куда-то хочешь двинуть, да?

— Да прям! Ничего такого я не планирую! Ты, что, забыл, что я наказана до конца дней?

— Вот именно, — Артур схватил Карину за нос и потрепал.

— Па… Я серьезно. Она обрадуется. Вот увидишь.

Артур ничего не ответил. Только перевернулся на спину и хмыкнул. За Каркушей с тихим щелчком захлопнулась дверь, у кого-то неподалеку взвыла сигнализация. Выругавшись, мужчина сел на кровати. Огляделся. Подошел к окну. Под лохматым весенним снегом сновали продрогшие люди. Опьяненные приходом весны, они оделись совсем не по погоде, а ведь зима отступать не желала! И сыпала… сыпала… сыпала снег на их непокрытые головы, забивалась под ворот легких пальто. Артур вздохнул, растер ладонями лицо. Стены дома на него как будто давили и стремились скорее выставить за порог. А может быть он сам того хотел… Выйти, подставив лицо уходящей зиме, остудить свою голову. Протрезветь. Или, напротив, испить колдовское зелье любви до донышка. И будь, что будет.

Очевидно, ему не следовало ввязываться в отношения со Стеллой. Это было бы правильно и безопасно. Но случилось то, что случилось. Отказаться от нее на данном этапе Артур просто не мог. Она стала для него глотком свежего воздуха. Рядом с ней он вспомнил, что счастье есть. И теперь, невольно ее обидев, Копестиренский места себе не находил. Жизнь — несправедливая штука. В ней хорошим людям больней всего жить… А он еще и солью раны присыпал. И, наверное, поэтому его чувство вины было таким ярким и мучительным.

Он оделся буквально за пару секунд. Джинсы, толстый вязаный свитер под горло. Хулиганская кожанка, ну, а что? Ведь весна! Сунул ноги в тонкие замшевые ботинки. Загремел ключами. Из комнаты вышла Каркуша.

— Все-таки поедешь? — улыбнулась она.

— Угу… — Артур деловито постучал по карманам и, выставив вперед указательный палец, скомандовал, — не забудь о пожизненном!

— Так точно. Никакого, тебе, гуманизма…

— Отправляйся спать, «гуманизм»! Я через час позвоню на домашний. Не дай бог, тебя не будет дома.

— Эй! А вот это было обидно! Я же пообещала!

Артур обернулся напоследок и, скривив губы в улыбке, пробормотал:

— Ладно. Посмотрим, чего стоит твое слово. Пока!

Тяжелая входная дверь открылась, выпуская мужчину в пропитанную сыростью черноту. В лицо ударил порыв совсем не по-весеннему холодного ветра. Спрятав лицо в высоком вороте куртки, Артур пробрался к машине и быстро ее обмел. Ехал долго. Несмотря на позднее время, поток машин не схлынул, еще и снегоуборочная техника выехала на дорогу, из-за чего в некоторых местах образовались длинные пробки. Добрался ближе к одиннадцати. Позвонил.

— Артур?

В голосе Стеллы звучало неприкрытое удивление. А еще… облегчение. Да, наверное, так.

— Впустишь?

— Да, конечно, проходи… Я работала.

Артур стянул ботинки, повесил куртку в шкаф под ее растерянным взглядом и, кивнув в сторону гостиной, спросил:

— Туда?

— Да… Проходи, пожалуйста. Кофе хочешь? Или… выпить? У тебя ведь выходной завтра?

— Нет, пить не хочу… Давай чай.

Стелла кивнула, сгребла со стола какие-то бумаги, сунула их в портфель и шмыгнула в кухню.

— Я тебя отвлек от работы?

— А? Да, нет. Я бы все равно уже скоро свернулась. Спать пора… Я стараюсь спать не меньше восьми часов. Это полезно для организма… — тараторила женщина, гремя посудой. А он просто на нее смотрел. Смотрел и удивлялся ее изменчивости. Каждый раз Стелла представала пред ним в каком-то новом образе. И вот сейчас — опять. Без привычного макияжа, с заправленными за уши прямыми льняными волосами и в строгих очках… она была такой красивой!

Всю свою жизнь Артур ориентировался на слова. Его мало интересовало, как человек выглядит, во что он одет — все это для него не имело абсолютно никакого значения. А вот слова, фразы, интонации — были ему понятны. А со Стеллой он вдруг понял, что слова совершенно не обязательны. Что о ней ему гораздо больше расскажут совсем другие вещи. То безумное пальто… Туфли на высоких шпильках, опоясывающие тонкие щиколотки ремешками. Ее аромат. Дорогой, эксклюзивный… И в то же время какой-то домашний.

— Я тут ватрушки испекла. Будешь? Вкусные… с творогом и изюмом.

Вот… Она пахла ватрушками! От нее исходило… тепло, к которому ему каждый раз хотелось возвращаться.

— Разве что только на завтрак. Если не выгонишь.

Стелла медленно обернулась и покачала головой.

— Не выгоню, Артур. Ты же знаешь.

— Нет. Не знаю… На твоем месте, я бы указал мне на дверь.

— Да? Почему?

— Да потому, что вел себя как последняя задница. Извини.

— Заметано…

— Я скучал.

— Я тоже… Поразительно, как быстро я привыкла к тому, что ты рядом.

— Да.

— Я…

— Стелла… Брось эти чертовы чашки. Иди ко мне.

Она влетела в его объятья, как тогда. В Париже. Коснулась губами его твердых губ, лизнула. Коротко тронула губами скулу, потянула вверх толстый свитер.