Экспедиция идет к цели (Приключенческая повесть) - Колесникова Мария Васильевна. Страница 23

Что-то завораживающее во всей картине, и странно думать, что эта котловина как бы принадлежит Бадзару, где пасутся только его табуны и куда никого не пускают его слуги. По всей видимости, сельскохозяйственное объединение еще не настолько окрепло, чтобы выгнать кулака с лучших пастбищ, а возможно, ученый сын Бадзара профессор Бадрах ограждает его от посягательств аратов. Чужая, сложная жизнь, в которой Пушкарев еще не успел разобраться. Он только может догадываться: здесь, как и повсюду, кипят человеческие страсти.

Он словно бы на другой планете, и все-таки обстоятельства складываются так, что он становится как бы частью этой чужой жизни, занял в ней какое-то место, еще не совсем понятное ему самому.

Он думал о том, как далеко заехал от дома, и даже Валя далеко-далеко за горными хребтами, а она уже стала тем «домом», к которому теперь всегда тянет Александра, хотя между ними еще не было сказано ни слова о любви.

Что ты ищешь в Котловине пещер, Александр Пушкарев? Он и сам не смог бы точно ответить на подобный вопрос. «Охочусь за легендой, за мечтой, а так как это согласуется с планами экспедиции и каждый что-то ищет здесь, в Гоби, лазанье по горам оправдано». От него не требуют, чтобы он сказал: здесь есть то, что нужно будущему городу. Он может сказать: здесь нет того, что потребуется будущему городу. И никто не осудит за такие слова. Значит, придется искать в другом месте: может быть, на юге, или на востоке, или даже на севере. Но всегда почему-то кажется, что горы богаче открытой степи и что искать нужно именно в горах.

Он будет искать, искать до тех пор, пока не найдет пористые, проницаемые пески — так называемые коллекторы, пески, от которых за версту несет сероводородом…

Действия Пушкарева не всегда были понятны Цокто. Русский геолог лихорадочно составлял поверхностную геологическую карту котловины и вовсе не торопился в пещеры, ради которых, как казалось Цокто, они здесь остались. В высоких красных обрывах виднелись черные отверстия — входы в пещеры, и туда можно было без всякого труда влезть, но Пушкарев вроде бы и не замечал их.

Вставали они очень рано и, наскоро позавтракав, седлали лошадей и отправлялись в путь. Брали с собой еду и термосы с чаем.

Измеряли толщину и угол наклона обнаженных пластов. Каждый пласт привлекал внимание Пушкарева. Над головой вздымались веерообразные сизые осыпи, а над ними — отвесные столбчатые скалы.

— Где пористые пески, где?! — в каком-то исступлении выкрикивал он, а жгучее солнце палило их лица. — Нет их, даже намека нет. Можно было бы и не тащиться сюда…

Случалось, совершенно изнуренные зноем, они забирались в тень и забывались тяжелым сном. По ним спокойно ползали ящерицы и змеи, но они даже не подозревали ни о чем.

Иногда Пушкарев подолгу сидел, склонившись над картой, втолковывал:

— Как я понимаю, Котловина пещер лежит на антиклинали. Да и все эти горы — сложно построенная антиклинальная зона. Понимаете, к чему я вас подвожу?..

Цокто ничего не понимал, но делал вид, будто понимает. Не все ли равно, на чем лежит котловина, если за три перевала отсюда бушует эпидемия, артельный скот подыхает от чумы… А Пушкарев даже ни о чем не подозревает. И глупый табунщик тоже не знает ничего. Может быть, стоило бы уничтожить и окот самого Бадзара, да жаль лошадок… Артельных почему-то не так жалко.

Пушкарев расспрашивал о Котловине пещер.

— Араты испокон веков называют это место Галын-Алам — «Огненная щель». Почему так, я не знаю. Когда-то здесь в пещерах жили монахи, был у них свой храм — дацан под землей. А куда он девался, никто не знает. Да и не любят пастухи заходить в пещеры, боятся подземных жителей биритов, — отвечал нехотя Цокто.

— А как же они в темноте молились, монахи, которые справляли богослужение в подземном храме?

— Думаю, зажигали свечи. И еще говорят, будто основатель ламаистской веры в далекие времена посетил храм и совершил чудо: зажег на алтаре перед каменным бурханом-женщиной чудесный огонь. Но все считают это сказками и в волшебный огонь, который горит сам по себе, не верят.

— А мне хочется в него верить, — сказал Пушкарев. — Если храм существовал, то нужно во что бы то ни стало найти вход в него. А храм был, иначе зачем все эти пещеры-кельи? Здесь жили не просто отшельники, а ламы, служившие в монастыре.

— Почему так думаешь?

— Сколько пещер? Я насчитал полсотни, а их гораздо больше. И куда ни сунься — везде молитвенные цилиндры с тибетскими письменами, бронзовые статуэтки богов, медные чашечки, курительные свечи, иконы, картины на коже, священные книги, постель, посуда. Отшельники не живут большими общинами; здесь был монастырь, монахи ходили в храм молиться. А где он, храм? То-то же! Почему убежали монахи? Может быть, вспыхнула эпидемия чумы или холеры? Мы нашли пещерный храмовый комплекс. Нужно найти святилище.

Цокто зябко повел плечами: упоминание о чуме сразу испортило ему настроение.

— Какое-нибудь из отверстий и есть вход в храм, — сказал Пушкарев. — Нужно искать.

Цокто не согласился:

— Так никогда не найдем. Надо найти «высокий путь».

— Высокий путь?

— Да. Дорогу из каменных плит. Такая дорога ведет в храм. По ней имели право ходить только ламы.

— Любопытно! Попробуем.

Пещер в самом деле оказалось гораздо больше, чем насчитал Пушкарев. Вход в ту или иную из них можно было отыскать, лишь обследовав каждую щель, каждую скалу — работа под силу большой экспедиции.

Очень скоро Александр понял, что тайну подземного храма одному ему не разгадать. Где этот «высокий путь»? Не лучше ли вернуться в базовый лагерь, где его ждет Валя? Просто если не везет, так не везет! Да ему вообще не везло на открытия. Никогда! Удачливым нужно родиться. Пока ему повезло в одном: он встретил Валю. Встретил и полюбил. Глупая пословица: кому в любви везет — в игре не везет…

И все же он продолжал искать… Изо дня в день обследовали они узкие ущелья, «висячие долины», и повсюду находили пещеры, словно только вчера покинутые людьми. Часто у входа лежали и стояли массивные голубые и зеленые плиты с золотыми знаками. Внутри находили утварь, разные предметы, книги. Пушкарев набрасывался на массивные книги в деревянных переплетах, обтянутых, как объяснил Цокто, человечьей кожей, на пальмовые свитки — сутры, восхищался яркостью красок икон и картин рая и ада, нарисованных на холсте. Тут имелись даже планы небесных дворцов, в которых обитают божества; только нигде не было плана монастыря.

В одной из пещер они обнаружили красочную картину, где было изображено так называемое «колесо жизни»; колесо держал в руках отвратительный клыкастый демон-мангус с темно-синим лицом — символ смерти. В картине было сконцентрировано в образной форме все мистическое учение буддизма, и Пушкарев впервые задумался над тем, как длинен и труден путь человека к истинному знанию.

Повсюду на стенах пещер и на скалах было высечено знаменитое мистическое заклинание: «Ом мани падме хум». Как он понял со слов Цокто, в этой формуле якобы сосредоточена вся магическая сила буддизма.

— А как перевести на русский язык заклинание? — допытывался Александр у Цокто. Тот лишь пожимал плечами.

— Никто не знает. Это ведь на каком-то неизвестном языке — ни монголы, ни тибетцы не могут сказать, какой смысл этой молитвы. Наверное, в Древней Индии знали, а теперь забыли. «Ом мани падме хум» — магическое заклинание, которое несет в себе силу, освобождающую от грехов и исполняющую твои желания. Произнося заклинание «Ом мани падме хум», человек приучает себя уподобляться Будде, словно бы перерождается в него и сам становится богом. Так нас учили в детстве, так говорится в священных сутрах.

— А вы часто повторяете заклинание?

Цокто рассмеялся:

— Я во всю эту чепуху не верю!

Пушкарев скопировал тибетские письмена в свой дневник: получилось красиво — многоэтажные знаки, напоминающие нули и пятерки, тройки, математические радикалы.

— Ом мани падме хум… — повторял он, засыпая. — Сезам, откройся! По моему веленью, по моему хотенью…