Расколотый мир (ЛП) - Кауфман Эми. Страница 34

— Я уверена, там ничего не было, — говорю я презрительно, снова откинувшись на спинку стула. — Мало чем отличается от сказок, которые они рассказывают вечерами в компании. Истории о том, как что-то перемещается и никогда не появляется в одном и том же месте дважды, такого рода вещи.

Тауэрс кивает.

— Что-нибудь еще?

Я качаю головой.

— Только слухи.

Командир выпрямляется, проводит рукой по волосам, а затем встает на ноги.

— Спасибо, капитан.

Я рассматриваю ее лицо, ищу что-то, что-нибудь, что объяснит ее внезапный интерес и ее столь же внезапное безразличие. Там мало что можно прочитать… мужчины называют меня «Крепкий орешек» Чейз, но я и в подметки не гожусь Тауэрс, когда дело доходит до игры в покер. Но ее обычно пристальный взгляд бегает, губы сжаты, плечи напряжены больше обычного. Она в состоянии боевой готовности, резкая. И я не думаю, что это только из-за взрыва.

— Конечно, сэр. Хотя, я не думаю, что это то, о чем нужно беспокоиться. Просто истории.

Она кивает, губы искривляются в самом чистом намеке на улыбку.

— Ясно, капитан. Выполняйте… я буду на связи.

Я не могу объяснить почему, но у меня сильное чувство, что она не вовлечена в это. Что она так же ведома, как и я, и пытается разузнать, что там происходит. Ее движения быстры, отрывисты и тревожны. Она хочет уйти отсюда так же сильно, как и я хочу, чтобы она ушла. Я не забыла, почему я здесь.

В один момент я хочу рассказать ей правду. Но сделай я так, это показало бы мою роль во всем этом: что я могла схватить ключевого игрока фианны и не сделала этого, что я позволила ему сбежать от меня не единожды, а дважды. Это покажет, что я предала свое предназначение здесь.

Прежде всего, это предало бы Кормака.

И поэтому я сильно прикусываю губу и встаю на ноги, отдавая честь командиру Тауэрс, прежде чем она поворачивается и выходит из комнаты. Я стою там, собирая свои соображения воедино, а затем мягко закрываю дверь позади нее.

Выгнав из этой комнаты техников, она невольно дала мне возможность.

Одной ногой я подталкиваю стул к двери, так что если кто-то откроет ее, то с треском ударит по стулу. Запертая дверь будет кричать о вине, но стул может отвлечь любого, кто входит, на достаточное время, чтобы я дистанцировалась от консолей и скрыла то, что я делаю.

Глубоко вздохнув, я опускаюсь на другой стул и начинаю охоту на нужные мне файлы.

Мне нужно некоторое время, чтобы найти папки, где хранятся записи наблюдений, но это не сложная часть. Удаление этих файлов — это работа нескольких секунд. Реальная проблема состоит в том, чтобы найти папки с резервными копиями различных файлов.

Пальцы знают, что делать, и мозг только наполовину сосредоточен на том, что я делаю. Один из мужчин, с которыми я тренировалась, научил меня, как это делать, а он узнал это от ребенка, который зарабатывал этим на жизнь. Мой старый капитан, когда я была капралом, позволял нам потихоньку учиться. Он говорил нам никогда не упускать ничего, что может быть использовано в качестве оружия, любого способа борьбы, который не предполагает кровопролития. Я раздражалась по поводу этого приказа в то время — зачем мне вообще учиться взломать защищенные файлы? — но теперь я выражаю молчаливую благодарность моему старому капитану и его дальновидности.

Я стараюсь сосредоточиться. Я не могу перестать думать о том, что делаю, потому что это предает каждую клятву, которую я когда-либо давала, каждый приказ, который я когда-либо получала. Это предает все, во что я верю. Это достаточно грубое нарушение заставляет душу, какие бы лоскутки от нее не остались, болеть. Я помогаю мятежнику. Криминал. Человеку, чей товарищ с легкостью убил более тридцати человек, включая кое-кого, кого я любила как брата.

Перед глазами все размывается от усталости, и мне приходится сделать паузу, чтобы вытереть рукавом лицо. На ткани остается пот и грязь. Время от времени шаги приближаются к двери, но они всегда потом удаляются, вовремя успокаивая биение моего сердца. Тем не менее, в любой момент кто-то может просунуть голову.

Ну, вот… наконец-то. Четвертая и последняя резервная копия. Военные всегда делают вещи по четыре раза — три является естественным числом, четыре — безопасным. Система тратит много времени на то, чтобы обработать мою команду удаления… а затем файл исчезает. Никаких фанфар, никаких признаков того, что он был там. Никаких следов измены, которую я только что совершила.

Я быстро выключаю компьютер, стараясь стереть любую запись о том, что я в нем копалась. Монитор гаснет, стул отправлен туда, где он должен быть, и я выскальзываю в коридор, позволяя двери закрыться позади меня.

В голове пусто, уши ревут, я плыву по коридору к выходу, конечности начинают дрожать. Я с трудом сглатываю, борюсь с тошнотой. Мне нужно вернуться в свою комнату. Принять душ, прилечь на несколько минут. Позволить себе думать, дышать. Найти способ вытащить Кормака, теперь, когда у нас есть на это время.

Коридор ведет в главную комнату, где техники из хранилища наблюдения присоединились к дежурным офицерам. Все они сгрудились вокруг одного из мониторов, который больше не разделен, чтобы показать видеотрансляцию из разных точек базы в реальном времени. Вместо этого он воспроизводит одни и те же три или четыре секунды видеоматериала, проматывая его снова и снова, по кругу.

Я приближаюсь на несколько шагов, молча вглядываясь за их головы — и сердце останавливается. Это кадры, которые я кропотливо стирала. Один из техников, должно быть, сохранил себе копию на локальный диск, чтобы они могли продолжить работу, когда их изгнали из хранилища.

Потому что это не просто кадры… они закончили их очистку и улучшение. Это ролик, проигрывающийся снова и снова, ясно показывающий его: точеный подбородок, густые брови и высокомерную улыбку.

Я молча отступаю, подавляя импульс паники. Никто из техников не заметил меня, и я ускользаю в ночь. Я опускаю голову, заставляя себя идти нормально, отвечаю случайному кивку, направленному в мою сторону, или отдаю честь, когда прохожу других, одинаково истощенных офицеров, выполняющих свои обязанности.

Изображение ограничено офисом службой безопасности. У них займет время, вероятно, часы, чтобы провести его через все необходимые уровни, прежде чем оно станет достоянием общественности. Мозг работает на полную катушку, ища способ вытащить Кормака, прежде чем это произойдет. Сейчас нет времени думать о последствиях. Сначала я должна вытащить его, а потом подумать, что это будет значить для меня.

И затем, внезапно, мониторы оживают по всей базе. Белые экраны вспыхивают на каждом углу, заливая дополнительным светом пути и пересечения. Голос, звучащий ночью, оглушает меня. Я смотрю вверх… и там лицо Кормака на весь экран по всей базе. Оно появляется в «Молли» и в казармах, и в каждом офисе, и в доке.

В госпитале тоже.

Я отказываюсь притворяться и начинаю бежать. Кто остановит меня и спросит, куда я бегу? Я — капитан Чейз. Я принадлежу этому месту.

Я с силой открываю задний вход в госпиталь, пугая санитара, что он бросает поднос с едой на пол. Я бормочу извинения и несусь в коридор, нацелившись на палату Кормака. Я заглядываю по пути в прачечную, подбирая комплект барахла, который примерно подходит ему по размеру. Это самый старый обман, как по книге, но у меня больше ничего нет, и нет времени, чтобы придумать план получше.

Когда я врываюсь в палату Кормака, глаза падают сначала на головизор, установленный в углу. Оттуда мне улыбается лицо Кормака, с волосами, падающими на глаза. Второе, что я вижу, это кровать Кормака, простыни смялись и наполовину скрутились, несколько капель крови омрачают простыни там, где лежит внутривенная игла, как будто она была вырвана из его кожи. Кислородная маска находится на полу, мониторы все вырублены, электроды разбросаны по всей кровати.

Я прислоняюсь к дверной раме, головокружение охватывает меня всей силой приливной волны, в ушах звенит, когда колени угрожают подогнуться.