Соседи по квартире (ЛП) - Лорен Кристина. Страница 38

Чувствую, как сжимается мое сердце.

— Серьезно?

Кивнув, Келвин делает еще один глоток.

— После окончания Джульярда я очень даже рассчитывал на что-то подобное. И думал, что затишье больше нескольких месяцев не продлится. Что я познакомлюсь с кем-нибудь на вечеринке, расскажу о себе, и все изменится. Но потом один год сменился другим, два превратились в четыре, а я так сильно хотел играть на Бродвее, что просто взял и остался в стране. Это был полный провал, приходится признать.

— Я отлично понимаю, как такое могло произойти.

«Та же история у меня с писательством, — думаю я. — В ожидании, что вот-вот появится идея, я провела день, неделю, месяц. И вот после окончания магистратуры прошло два года, а я не написала ни слова».

— Поэтому я клоню к тому, что все происходящее сейчас для меня чрезвычайно важно. И все равно, останемся ли мы просто друзьями или… ну, ты понимаешь… Я хочу, чтобы этот брак принес пользу и тебе, — мягко говорит Келвин, — но не совсем уверен, как это осуществить.

Все равно, останемся ли мы просто друзьями или… ну, ты понимаешь…

Все равно, останемся ли мы просто друзьями или… ну, ты понимаешь… Вот, значит, как?

Мой мозг зациклился на словах Келвина, и меня не покидает ощущение, что он сказал это из чувства вины. Вот только ответ «Мы можем начать заниматься сексом» буквально вертится на языке. Еще мгновение, и сорвется.

Сделав несколько больших глотков вина, я грубовато вытираю рот ладонью.

— Не беспокойся об этом.

— Как насчет помочь тебе с книгой?

В животе возникает уже знакомое тянущее ощущение, которое всегда сопровождает мои мысли о том, как я открою ноутбук и начну что-нибудь писать.

Сегодня мы можем заняться сексом.

Я отпиваю еще вина.

— Я постараюсь что-нибудь придумать, — тихо говорит Келвин.

глава семнадцатая

Первое выступление Келвина и Рамона назначено на пятницу.

Когда я нахожу своего мужа стоящим у зеркала в моей спальне и пытающимся завязать галстук, он кажется спокойным и сосредоточенным — но это притворство, уверена, потому что слышала, как большую часть ночи он ходил вперед-назад по комнате.

— Готов?

Прикусив нижнюю губу, Келвин кивает. После чего разглаживает рубашку на груди и говорит:

— А ты как считаешь? Думаешь, я готов?

В который раз он произнес это слово со своим акцентом [think (думать) Келвин произносит как tink (дзынь) — прим. перев.], и я еще больше очарована. Как будто такое вообще возможно.

— Думаю, — подражая его акценту, отвечаю я, — что ты выступишь блестяще.

Келвин встречается со мной взглядом в зеркале.

— Ты что это, высмеиваешься мой акцент?

— Я думаю, тебе это на самом деле нравится, — продолжая в том же духе, говорю я.

Он разворачивается, и секунд десять мы стоим, молча глядя друг на друга. Между нами не больше полуметра, и я замечаю, как дрожат его руки. Этого момента Келвин ждал всю свою жизнь.

— Скажи, о чем мне ни в коем случае нельзя сегодня забыть?

Ему явно необходимо на чем-то сосредоточиться. На каком-нибудь совете, следуя которому, он сможет не нервничать в течение следующих двух часов.

— Не спеши со связующей темой в номере «Всего раз в моей жизни», — поправив Келвину галстук, говорю я. — И не забывай дышать во время стартового соло в «Не ожидал, что встречусь с тобой», поскольку я уже не раз замечала, что ты там иногда задерживаешь дыхание, а музыка звучит более плавно, если ты дышишь размеренно, — ощущая его пристальное внимание, я размышляю несколько секунд, а потом добавляю: — Доверься собственным рукам в «Без тебя». Не бойся закрыть глаза и чувствовать ноты. Когда ты так делаешь, музыка становится похожа на омывающую камень воду.

Я провожу руками по галстуку и ниже, по груди. Чувствую, как бьется сердце Келвина.

Он делает глубокий вдох.

— Если бы ты только видела, как светишься изнутри, когда говоришь о музыке. Ты просто…

— Мы же вроде о тебе сейчас говорим, — со смехом перебиваю его я.

Он наклоняет голову и берет мои руки в свои.

— Правда?

Я чувствую, как краснею.

— Ты готов, Келвин. Совершенно точно.

Его взгляд опускается на мои губы, и где-то внизу живота становится горячо. Вот она, одна из тех сцен, где герои делают шаг навстречу друг другу и целуются — медленно и вкусно. Такой поцелуй рожден чувствами, которые крепли в течение долгих месяцев.

Но нет, речь тут может идти только про мои чувства. Нашему фиктивному браку чуть больше трех недель, а значит, этот фарс продлится еще одиннадцать месяцев. Хорошо, что нам удалось найти некий баланс и выстроить общение. Глупо было бы все усложнять.

***

У театра стоит толпа, хотя до спектакля еще три часа, поэтому мы идем к боковому входу. Еще дома я успела зайти на StubHub и увидела, что билеты для желающих увидеть сегодня Рамона стоят больше шестисот долларов за место далеко не в первом ряду балкона. Келвин изо всех сил старался выглядеть расслабленно, но сейчас его спокойствие куда-то улетучилось: он не перестает поправлять галстук.

За кулисами беготня и суматоха. Келвин пытается найти своего нового приятеля, но Рамону наносят грим, и поэтому тот успевает лишь подбадривающе улыбнуться, после чего Келвина оттаскивает за руку рабочий сцены.

В последний момент я крепко обнимаю своего мужа, целую в гладко выбритую щеку, и он исчезает из поля зрения. До конца спектакля Келвина я уже не увижу, потому что большую часть вечера буду продавать на входе футболки. Тут должен раздаться грустный звук тромбона.

Зато могу пробраться и посмотреть недолго из-за кулис. Когда так и делаю, задаюсь вопросом: если услышу спустя лет десять вступительные аккорды одной из этих песен, всплывет ли в памяти данный момент моей жизни? Следующей приходит мысль о том, что именно я буду чувствовать, когда вспомню однажды об этом времени? Буду ли считать его самым трудным, потому что изо всех сил пыталась понять, кто я и чем мне заниматься? Или же сочту приятным и веселым, поскольку почти не несла никакой ответственности?

Оказывается, у меня в голове давно сидела мысль, которую я даже не осознавала — что жизнь у меня вроде бы налажена, но при этом я совершенно не вижу собственное будущее. У меня временная работа и временный брак. Появится ли хоть что-то постоянное? Какого черта я творю с собственной жизнью? Ведь другой попытки у меня не будет, а сейчас я обнаружила, что моя ценность заключается лишь в пользе, которую приношу другим. Как же мне стать ценной для самой себя?

Келвин сказал мне взяться за ум, но что для этого нужно сделать? Иногда у меня в голове возникают идеи для книги, вот только едва я предпринимаю попытку развить их и сажусь за ноутбук, как они тут же растворяются. Я не нахожу ни слов, ни образов, чтобы соединить эти идеи воедино и воплотить их в подобие текста. Мне бы очень хотелось иметь насыщенную жизнь, похожую на происходящее на сцене. Хочу испытывать такую же страсть к делу, которым занимаюсь. Но что, если ничего подобного со мной никогда не произойдет?

Едва появляются декорации с изображением небоскребов и Рамон выходит на сцену, мой мыслительный процесс останавливается. Рамон и так значим как личность и актер, а сцена придает ему еще больший вес. Его темные волосы зачесаны назад, а глаза хоть и кажутся почти черными, но их блеск можно разглядеть из любой части зала. Я замечаю, как от волнения он часто дышит, и почти каждой клеткой своего тела ощущаю эту значимую паузу.

Я делаю глубокий вдох и ощущаю, как сердце бьется где-то в горле.

Келвина не рассмотреть, зато слышно первый аккорд «Без тебя» — одного из хитов спектакля. Пусть я и не вижу своего гитариста, но все же чувствую, что он последовал моему совету и закрыл глаза. Тягучая и согревающая изнутри мелодия струится по рядам, словно луч света.