Я, инквизитор. Башни до неба (ЛП) - Пекара Яцек. Страница 5

Я знал, что он не спрашивает моё мнение, а задаёт вопросы сам себе, поэтому мудро решил промолчать. Особенно потому, что я видел, что сегодня управляемая им лодка плавала в безграничном океане спиртного. Слова он произносил необычайно чётко, но, когда он встал с кресла, мне пришлось подскочить и поддержать его, иначе он непременно рухнул бы как столб. Конечно, он не поблагодарил меня, лишь с раздражённым сопением стряхнул мою руку со своего плеча. При этом он окутал меня столь интенсивным винным духом, что я сам едва не опьянел.

– Ну да ладно, с этим всегда успеется, – решил он. Я подумал, что Нейман даже не узнает, как ему сейчас повезло.

– Могу ли я спросить, мастер, – начал я учтиво, – получили ли вы какие-нибудь важные сведения при дворе маркграфини?

– Можешь, почему нет? – Беззаботным тоном ответил Кнотте. – Гусь с трюфелями или утка в сладком вине и изюме, хм? – Он испытующе посмотрел на меня, а, скорее, хотел испытующе посмотреть, ибо у него не слишком-то получалось сфокусировать взгляд на одной точке.

Я не имел до сей поры оказии попробовать ни первого блюда, ни второго, поэтому осторожно предложил:

– Может, и то, и другое?

Мастер Альберт зааплодировал.

– Верно подмечено, Мордимер! Зачем искусственно себя ограничивать? На вопрос, звучащий, налить тебе пива или вина, всегда следует отвечать: и водки. Именно так! Рациональная точка зрения, мальчик мой.

– Спасибо, мастер.

– Ну да. – Он потёр пальцами подбородок. – Иди и скажи тому, что ждёт в корчме, чтобы была и утка, и гусь, и ещё пусть приготовят мне раков или черепаховый суп, поскольку, в конце концов, нынче пост, а пост следует уважать.

– Будет исполнено. Так в нашей корчме, если можно спросить, так хорошо кормят?

– Куда там! Я распорядился, чтобы мне приносили еду из кухни маркграфини. А здешний пройдоха должен её лишь подогревать, чтобы я не истязал желудок холодной пищей.

Он расстегнул пояс, спустил штаны и присел над стоящей в углу оловянной миской. Шумно опорожнился, и невообразимый смрад разошёлся по комнате, словно штормовая волна.

– Что касается вопроса, который ты задал – произнёс он, когда закончил, – то у меня не было ни времени, ни возможности, чтобы провести соответствующее расследование. Так что я доверю его твоему благоразумию и надеюсь, не буду разочарован.

– Конечно, нет, мастер, – ответил я, стараясь дышать только ртом.

– Отправляйся завтра ко двору и поговори с кем нужно. Маркграфиня приказала, чтобы все придворные предоставляли нам информацию и помощь, так что никто не посмеет отказаться от разговора. Оглядись вокруг, поговори, послушай, потом дашь мне отчёт.

– Будет сделано, мастер.

Я догадывался, что в то время, когда я буду отрабатывать гонорар мастера Кнотте, сам он найдёт себе более подходящее занятие. Например, займётся дегустацией вин или ещё более приятной дегустацией прелестей местных служанок. А возможно, и тем, и другим. В конце концов, ему было что праздновать, ибо я был уверен, что он сумел выторговать у маркграфини неплохую сумму за наши услуги.

Мастер Альберт застегнул пояс и вздохнул с глубоким, нескрываемым удовольствием.

– Ну вот, освободил местечко для гуся и утки, – усмехнулся он. Потом бросил взгляд на миску. – Будь так добр, мальчик мой, вылей это во двор, а потом принеси чистой, а то она наверняка сегодня мне ещё пригодится.

У меня на языке вертелась возмущённая отповедь, что в обязанности молодых инквизиторов не входит выносить экскременты своих начальников и мыть их горшки. Но я промолчал, ибо во-первых, я ещё не был инквизитором, а во-вторых, Кнотте мог устроить так, чтобы я никогда бы им и не стал. Поэтому я улыбнулся, стараясь, чтобы эта улыбка вышла искренней и естественной. Когда я уже держал миску в руках, мастер Альберт похлопал меня по щеке. Наверное, я счёл бы этот жест ласковым, если бы не тот факт, что этой же рукой он за миг до того вытирал себе задницу.

Расследование, которое я провёл при дворе нашей работодательницы, не принесло каких-либо существенных сведений. Елизавету, Лизку, Эльку или Элюню, как её там называли, все любили, всем она нравилась, со всеми была мила. И при этом трудолюбива, порядочна и добросовестна. Ну прямо картина писаная, идеал. Но как только доходило до более подробных вопросов, оказывалось, что её никто близко не знал, а разговоры ограничивались сплетнями о работе и фразами типа: «Какой сегодня прекрасный день!» или: «Ужасная погода, дождь идёт, может, завтра будет лучше?» О том, что она позировала Нейману, никто не слышал, жениха она якобы не имела, ног якобы ни перед кем не раздвигала, алкоголя якобы не пила. Так что при дворе я нашёл такой кладезь информации, что оставалось только закопаться в нём и завыть. Вдобавок у меня сложилось впечатление, что кто-то пытается от меня что-то скрыть, что убийство Елизаветы окутано непроницаемым туманом тайны и является секретом, известным всем допрошенным, но недоступным для людей извне. Придворные в большинстве случаев были искренне опечалены смертью девушки, но немногое могли о ней сказать. И только.

– Если она была красивая, порядочная и с хорошим характером, то почему никто не пытался за ней ухлёстывать? – Спросил я домоправительницу, которая выглядела разумной женщиной.

– Сама над этим думала, – ответила та. – Поскольку так уж оно есть, что мужчины бывают двух видов. Одни, как хищники, только и хотят выследить нас, невинных, и поохотиться, другие же, якобы, хотят жениться и приходят с ласковыми словами и жениховскими подарками...

– А её не трогали ни те, ни другие, – продолжил я.

– Вот именно, – подтвердила она и сцепила на коленях пухлые руки. – Что-то в ней было такое, что держало их подальше, – медленно проговорила она, словно удивляясь собственным словам. – Потому что те, кто искал греховных развлечений, знали, что это девушка не из таких, а те, кто хотел бы повести её к алтарю, не получали поощрения. При такой-то красоте и вот так...

Я с пониманием покивал головой, ибо сам когда-то знавал девушку, одну из пяти сестёр, которая в порыве откровенности сказала мне: «Что из того, что я красива и сообразительна, если мужчины боятся, что я для них слишком хороша, что я их отвергну...». Вот так ад для красивых и умных женщин является одновременно мечтой для глупых и некрасивых. И как тут угодить людям?

На дворе у маркграфини я неожиданно наткнулся на мастера Альберта. Он сидел в людской, смеющийся, потный и почти мертвецки пьяный. Запинаясь, рассказывал какой-то анекдотец и сам хихикал в местах, которые казались ему наиболее забавными. Кроме того, он усиленно пытался пощипывать одну светловолосую девчонку, а та с визгом убегала, но, кажется, была не слишком возмущена этими заигрываниями.

– И вот за это вот платит госпожа маркграфиня, – прошипел за моим плечом Легхорн. – Стыд! И вам должно быть стыдно, что такой глупец и пьяница ваш товарищ.

– Точнее говоря, мой начальник, – ответил я. – Так что, как вы понимаете, в связи с этим я настоятельно протестую против высказанной вами клеветы.

– Да протестуйте себе, протестуйте, – буркнул он пренебрежительно, особенно потому, что должен был услышать, что мой тон не был слишком строг. – Скажите лучше: вы что-нибудь узнали?

– Собираем информацию, – ответил я осторожно.

Он нахмурил брови.

– Госпожа маркграфиня не будет удовлетворена таким ответом.

– Господин Легхорн, мы ведь работаем над этим делом только второй день, – сказал я примирительно. – Мы не чудотворцы, и вы не можете ожидать от нас немедленного результата. Бывают расследования, которые тянутся неделями, месяцами, а то и годами, прежде чем достигнут удовлетворительного финала. Или даже никогда его не достигают...

Он посмотрел на меня строгим взглядом, потом привычным жестом пригладил свои длинные волосы, всё время глядя на меня исподлобья.

– Знаете, инквизитор, для вашего же блага советую вам, чтобы вы не вздумали использовать подобный аргумент, если когда-нибудь будете иметь счастье говорить с маркграфиней. Гарантирую, что вы не захотите увидеть её в припадке ярости.