Я, инквизитор. Башни до неба (ЛП) - Пекара Яцек. Страница 58

Притон я, как правило, представлял себе как деревянный сарай, в котором располагались скучающие шлюхи и их чаще всего пьяные клиенты. Конечно, я видел и такие бордели, которые находились в приличных на первый взгляд каменных домах, а во время забав с блудницами можно было использовать бани или ванны. Но ничто не подготовило меня к зрелищу, которое я увидел сейчас. Ибо Яблоко Гесперид было ни больше, ни меньше, а очаровательным маленьким дворцом из светлого камня, расположенным посреди парка, через который пролегала широкая дорожка, усыпанная гравием из камушков, белых, как чистый снег. Когда мы шли по этой дорожке, нас окутывал пьянящий аромат цветов, а с мраморных постаментов на нас смотрели статуи, изображающие античных божеств. Точнее, скажем, часть античных божеств, так как большинство скульптур были вариациями на тему Афродиты и Эроса. К двери во дворец вели широкие мраморные ступени, а их вершины охраняли две статуи. С правой стороны голая Афродита гостеприимным жестом указывала на вход, а слева бдел сутулый и бородатый Гефест. Он прикладывал указательный палец к губам, а его суровый взгляд, казалось, следил за каждым шагом гостей. Аллюзия, представляемая двумя этими фигурами, была весьма прозрачна.

– Я не ожидал ничего подобного, – признал я. – Ведь это выглядит как княжеский дворец. Или, по меньшей мере, как резиденция богатого купца.

– Это княжеский дворец, Мордимер, – пояснил Тофлер. – Подставной человек тонгов арендует его у князя Верзберга.

– И князь знает, что у него здесь устроили бордель?!

– Ба, не только знает, но, думаю, даже с удовольствием бы в него захаживал, если бы не тот факт, что природа не позволила ему наслаждаться девичьими прелестями, поскольку он больше предпочитает грубую мужскую дружбу.

– Ты хочешь сказать, что он содомит, – сказал я после минутного раздумья.

– Нет, Мордимер, я хочу сказать то, что я сказал. Содомитом можно назвать студента, монаха, нищего, крестьянина или другого голодранца. О князьях и иерархах Церкви мы говорим, что в вопросах телесной любви они возносятся над привычными стандартами, практикуемыми большей частью общества.

– Называй это как хочешь, – буркнул я. – Ты можешь называть это вырождение как угодно, Максимилиан, и описывать его при помощи намёков, метафор или даже поэтических строф. Но в любом случае дело сводится к тому, что один мужчина суёт член в задницу другому. И не надо искать в этом никакой глубокой философии.

Тофлер рассмеялся.

– Называть вещи своими именами не всегда выгодно, – сказал он. – Однако этому человек учится с годами и с каждым шрамом на спине.

– Да ладно, брось...

– Ты ещё увидишь, Мордимер, что настанут времена, когда любители мужских фигур не только будут требовать принятия своих действий, но даже громко и радостно провозглашаемого одобрения. А тех, кто не захочет выражать одобрение или будет его выражать слишком тихо или слишком нерадостно, заклеймят позором. Ибо помните, что нет людей более отвратительных, чем фанатики толерантности. Обычно это те, кто только что совершил исключительную мерзость и ищет ей отпущение, прощение, а может быть, даже похвалу, либо такую мерзость они намерены совершить в ближайшем будущем.

Как видно, Тофлера потянуло на философские размышления, однако надо было признать, что ему сложно было отказать в правоте.

– К счастью, ни я, ни ты, слава Богу, до подобного падения нравов не доживём, – подытожил я.

Я постучал в дверь дворца дверным молотком, и только в процессе этого стука я понял, что он сделан в виде огромного фаллоса. Я вздохнул, а Тофлер засмеялся, видя мою растерянность.

Дверь распахнулась, и перед нами предстала девушка настолько красивая и настолько сияющая, что она могла быть украшением княжеских салонов.

– Уважаемые господа, добро пожаловать в «Яблоко Гесперид», – улыбнулась она, а её голос прозвучал словно чистый звон колокольчика.

– Мордимер, – Тофлер толкнул меня в бок, – ты не хочешь войти?

Я очнулся от остолбенения, в которое привела меня красота девушки, и преступил порог.

– Прошу за мной. – Она снова улыбнулась, и эта улыбка, казалось, осветила не только её лицо, но и всё вокруг.

– Боже мой... – зашептал я на ухо Тофлеру. – И что, здесь все женщины такие?!

– Это всего лишь служанка, Мордимер, – шепнул он в ответ. – Признаю, вполне симпатичная чертовка, если кто-то любит этот вид свежего деревенского обаяния.

Я посмотрел на него, думая, что он надо мной издевается, но Тофлер только слегка улыбнулся и покачал головой, словно выражая таким образом мягкое сочувствие моей наивности и моей неопытности.

***

Когда я увидел блестящие от мрамора и искрящиеся от золота интерьеры, я понял, почему Тофлер, спрашивал, не хочу ли я переодеться. Именно потому, что в своём траурно-чёрном костюме я выглядел как посыльный, который случайно заблудился в салонах знатного вельможи. Вдобавок я до сих пор не слишком ясно отдавал себе отчёт, что рукава моего кафтана протёрлись на локтях, манжеты грязные и обтрёпанные, а сапогам определённо не повредила бы чистка.

Женщина, которая вышла нас встречать, ничем не дала понять, что я выгляжу как неряшливый слуга Тофлера.

– Мастера инквизиторы! – Просияла она, так, будто визиты служителей Святого Официума были счастливейшим событием в её жизни. – Уважаемый Максимилиан! – Она сердечно поцеловала Тофлера в обе щеки. – А это, наверное, мастер Мордимер Маддердин, о котором так много говорят в Христиании.

Я позволил ей чмокнуть губами сначала рядом с моим левым ухом, а потом рядом с правым. Меня окутал тревожащий запах мускуса.

– Вы пришли как раз вовремя. Прекрасная Катрина сыграет для нас на клавикорде. Пожалуйте в салон.

– Я думал, это и есть салон, – шепнул я прямо в ухо Тофлера.

– Это всего лишь прихожая, – прошептал он в ответ.

Салон был огромен. Пол был выложен розовым и белым мозаичным мрамором, а на стенах красовались картины, которые довели бы до апоплексии не только наиболее ревностных проповедников, но и тех, кто хотел жить в скромном достоинстве. На холстах были изображены мифологические сцены, но в варианте не подобающим для представления ученикам, желающим познакомиться с классическим искусством. Одна из картин привлекла моё внимание.

– Мальвини, – вслух произнёс я. – «Гефест и Афродита».

– Именно так! – Подтвердила удивлённая хозяйка. – Я вижу, что вы знаток искусства, мастер Маддердин.

– Я когда-то видел это произведение, – ответил я. – Много лет назад.

Я огляделся в комнате, восхитившись, прежде всего, огромной фреской на потолке, который представляла собой одну огромную сцену, изображающую пирующих олимпийских богов. А за мраморными колоннами находилось широкое, во всю стену, окно, из которого открывался вид на излучину реки и живописные дома Христиании.

– Постойте, – задумался я. – Как это возможно? Ведь этот дворец стоит за холмом, так что...

– Верно подмечено, мастер Маддердин, – рассмеялась хозяйка. – А многие из наших гостей попадаются в эту ловушку. Присмотритесь повнимательнее к реке и облакам.

Я сделал, как она сказала, и понял. И облака, и вода застыли неподвижно. Впрочем, по естественной причине, ибо как противоположная стена была не окном, а картиной, полностью передающей очарование природы.

– А это мои любимые подопечные. – Женщина повернулась в сторону двери. – Катрина, Элеонора, Сильвия и Ирена.

Я проследил за её взглядом и увидел четырёх девушек, которые вошли двухстворчатыми дверями, бесшумно отворёнными чернокожими слугами, одетыми в красно-золотые ливреи. Я действительно не знаю, и до конца моего пребывания в «Яблоке Гесперид» не смог бы сказать, как выглядели трое из этих девушек. А всё потому, что всё своё внимание я посвятил четвёртой. Это была девушка высокая и стройная, одетая в розовое платье с рукавами, которые от плеч до локтей напоминали цветущие бутоны роз. Глубокий вырез в немного приоткрывал светлую, как снег, кожу, поскольку платье до самой шеи превращалось в сетку из золотых нитей и нанизанных на неё жемчужин. У девушки, несомненно, были длинные и пышные волосы, но сейчас они были зачёсаны вокруг головы, образуя на ней корону, словно сделанную из полированной меди. И у неё были огромные глаза. Зелёные, как прекраснейший изумруд. Я утонул в этих глазах.