Сделано в СССР (СИ) - Богдашов Сергей Александрович. Страница 74

В политике я не слишком силён, но здравый смысл мне подсказывает, что гораздо больше половины вооружения у будущего Содружества уже сейчас советского производства, а это понимающим людям о многом говорит.

Неужели наше руководство меня услышало и проявило хоть какую-то инициативу в попытке сделать этот мир многополярным? Если это так, и к Содружеству они руку приложили, то снимаю шляпу. Ход очень красивый. В разы круче того, что я мог себе представить.

США, СССР и его СЭВ, Китай, Содружество, а тут, глядишь и Евросоюз пораньше созреет. Мир определённо может перейти на новый уровень «тяжеловесов», где каждый будет силён по-своему.

Империи можно материть, хаять и ненавидеть. Им от этого ни горячо, ни холодно. Но нельзя отрицать очевидное – как правило страны, отколовшиеся от Империи, в лучшем случае начинают отставать в развитии, а в худшем – деградируют.

– Вот это дурында! – услышал я восхищённый вопль Димки, когда вскрыл опечатанный бокс и вытащил оттуда фотоаппаратуру.

Не понимаю его восторга. Гражданский «Агат – 2», Красногорского производства, выглядит крохой, по сравнению с его военной версией «Агат – 1». Вот там действительно «дурында» так «дурында», оборудованная телескопическим объективом с фокусным расстоянием 6,3 метра и с диаметром зеркала почти в метр! По крайней мере именно такая модель «Агата» летала на «Салюте – 5». А тут – подумаешь, широкоплёночный зеркальный аппарат с объективом чуть больше метра. Это Дима ещё «Орлец» не видел. У того фотоаппарата один только размер плёнки способен произвести незабываемое впечатление. Два с половиной метра на сорок сантиметров! Как вам кадрик? Разок щёлкнул, с орбиты повыше нашей, и вся Европа окажется запечатлена на одной такой простыни. И таких кадров «Орлец» может сделать восемьдесят за один полёт.

– Сейчас, выполним задание партии и правительства, и своими делами займёмся. Нам с тобой до прилёта «Прогресса» надо ещё крепко поработать, – поморщился я, поудобнее устраиваясь у иллюминатора и прикручивая штатив к специальной полочке, – Ты пока за другой стороной присматривай. Вдруг я ошибся с иллюминатором.

С облачностью нам повезло. Впрочем, для таких широт в этом нет ничего удивительного. Пасмурное небо в тех же Эмиратах бывает крайне редко. Корабли тоже нашлись. В оптику их было видно не хуже, чем автомобили из самолёта, летящего на высоте километров в пять. Наверное, даже лучше. За автомобилями не тянется многокилометровый кильватерный след. По нему мы даже одну подлодку нашли, которая шла в надводном положении почти что прямо под нами.

Успели и сфотографировать, и посчитать корабли, и маршрут их групп прикинуть.

Связь с «Космонавтом Владимиром Комаровым» оказалась намного лучше, чем с ЦУПом, что и не удивительно. В какой-то момент корабль оказался прямо под нами, неприлично сверкая своими двумя белыми яйцами. Огромные белые шары, диаметром чуть ли не больше ширины самого корабля, прикрывали на нём нежные параболические антенны спутниковой связи.

Пока мы были в пределах радиовидимости научно – исследовательского судна Академии Наук, успели подробно доложить, сколько чего и куда движется. За что получили горячую благодарность. Естественно, от научного руководства судна. Ага, от исследователей, млин.

– Паш, они там что, воевать собрались? – озадаченно потёр лоб Димка, когда связь прервалась.

– Ты про американцев? Вряд ли. Ещё англичане говорили в своё время, что «fleet in being», подразумевая, что наличие сильного флота само по себе влияет на политику одним фактом своего существования.

Судя по их курсу, они собираются припереться в Персидский залив силами двух авианосных ударных группировок, и прибегнуть к излюбленной дипломатии канонерок. Правда, сейчас всё больше такой стиль в политике называют дипломатией авианосцев, но суть от смены названия не меняется. Со времён Рузвельта «политика большой дубинки» ими рассматривается, как лучший способ распространения равенства и демократических ценностей.

– Не любишь ты американцев… – неодобрительно покачал мой друг головой.

– Американцев… А при чём здесь люди? Они везде примерно одинаковы. Есть плохие, хорошие, трудяги и лентяи. Я не люблю их политику. Это да. Скажу тебе по секрету, я и от нашей далеко не в восторге. Что от внешней, что от внутренней.

– А ребята говорили, что в Германии ты постоянно СССР защищал, – улыбнулся Дима.

– «Я конечно, презираю Отечество мое с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство». Знаешь, кто так сказал? Александр Сергеевич Пушкин. В отличии от него, я к Отечеству отношусь нормально, но партийное руководство страны, по крайней мере бывшее, то что с Брежневым было, то да, откровенно презираю. Старпёры, сами ни в чём не разбираясь, пытались рулить всем сразу. От экономики и армии, до музыки и фильмов. И да, я не считаю, что тот социализм, который у нас сейчас – это лучшее, что может быть. Однако, Дим, в чём-то я с Пушкиным согласен. Одно дело, мы наш строй сами между собой хаем, прикидывая, что можно было бы лучше сделать, и совсем другое, когда начинаем выносить сор из избы на люди. И я не усматриваю в своём отношении двуличия. Когда мы ругаем социализм у себя на кухне, то мы ищем его несоответствия с тем идеалом, который каждый из нас видит сам для себя. За границей по-другому. Там, в разговорах с иностранцами, мы сравниваем два разных строя. И вот тут социализм выглядит человечнее, что ли…

– То есть ты взъелся на демократию? – не унимался мой школьный товарищ, разбирая фотоаппарат и раскладывая его по гнёздам футляра.

– Нет, не я. Они сами её не любят. Тот же Нобель ещё когда говорил, что любая демократия приводит к диктатуре подонков. Скорее всего, мне не нравятся тупые подонки у власти. И чем их больше, тем больше мне не нравится власть, – рассматривая перчатки скафандра, пожал я плечами. Перчаточки-то менять придётся. Прилично я их сегодня излохматил, – Так что любой строй надо рассматривать в динамике. Начинают многие хорошо, и вроде бы с благими намерениями, но потом происходит постепенная подмена принципов, и мы видим то, что видим.

– Как твои руки? – резко, и чуть виновато, спросил Дима.

– Сейчас подлечу, и начнём работу. Нам ещё плавки кремния надо успеть сделать, – ответил я, сосредотачиваясь и держа перед собой прижатые друг к дружке ладони.

– Какие плавки? «Прогресс» с сырьём только через сутки прибудет. Что ты плавить собрался? – явно забеспокоился Димка, приглядываясь к моему лицу.

– Димон, как ты думаешь, какой момент в согласованиях нашего полёта оказался самым спорным? – поинтересовался я с ухмылкой, глядя на растерявшегося парня, явно подозревающего меня в сумасшествии.

– Да они все нереальные, за что ни возьмись, – тряхнул он головой, попробовав представить себе те круги ада, через которые я прошёл.

– Вовсе нет. Больше всего споров было по составу экипажа. После неудачной стыковки «Союза – 25», произошедшей из-за неадекватной реакции необкатанного экипажа, было принято решение об обязательном присутствии на борту корабля космонавта с опытом стыковок. Мне чёрт-те знает до куда пришлось достучаться, чтобы продавить нас двоих. Как ты думаешь, почему? Почему я за тебя бился, аки дракон огнедышащий? – я с интересом смотрел на Диму, наблюдая за сменой выражения его лица.

– Н-не знаю, – пробормотал он, ожидая моих дальнейших пояснений.

– На самом деле всё очень просто. Ты не будешь болтать ни о чём странном, что увидишь на борту этой станции.

– А что я увижу? – полушёпотом поинтересовался Димка, отстёгиваясь от своего кресла и подлетая ближе ко мне.

– Магию и волшебство. Только сначала тесты пройдём, – решительно ответил я, почувствовав, что после заклинания лечения мне прилично полегчало.

Через четыре часа печь была подготовлена к первой в мире плавке кремния в космосе. Успели бы и быстрее, но пришлось отвлекаться на сеансы связи с ЦУПом.

Когда всё было готово, я вышел к шлюзу и открыл сундук, нагруженный контейнерами из диоксида кремния с порошком сверхчистого кремния.