Птицы летают без компаса. В небе дорог много (Повести) - Мишкин Александр Дмитриевич. Страница 16

И я уснул.

В летный класс я зашел, чтобы ознакомиться со схемами захода на посадку в системе этого аэродрома. Стены класса от пола до потолка были увешаны схемами и графиками с изображением кудрявых облаков, черных крестиков самолетов, кривых профилей снижения и набора высоты. От окна до окна сталью отливал реактивный двигатель на мощных красных подставках. На заднем столе, придвинутом в угол, я увидел летчика, склонившегося над какими-то учебниками. Заметив меня, он поднялся и представился:

— Лейтенант Прохоров!

«Так вот он каков, этот неудачник!»

— Садитесь, — сказал я, опустившись рядом с ним на стул.

Прохоров сел, машинально сложил учебники и уставился на меня. Он глядел отрешенно, и в то же время в глубине его глаз виделась сухая, цепкая жалость. Наверное, и я так вот еще в училище таращился на инспектора, весь иссякший, исчерпавшийся, будто торопился к своему летному финишу. В этот момент мне хорошо запомнилось лицо лейтенанта: смуглое, с выпуклым лбом и маленькими сердитыми глазами. Воротник шевретовой куртки был ему великоват, и тонкая шея с острым кадыком как-то одиноко торчала из кожаного хомута. Прохоров сутулился, ворот наползал на его длинные волосы и ерошил их, и от этого он походил сейчас на птенца, случайно выпавшего из гнезда. Его вид вызывал во мне чувство сострадания. Не к месту мне сейчас это чувство… Но что поделаешь: наши симпатии чаще отдаются тому, кто напоминает нам самих себя.

— А вы почему не на тренажере? — спросил я.

— Для меня тренажер, товарищ майор… — начал он, вставая со стула.

— Сидите, сидите, — остановил я.

— Для меня, товарищ майор, тренажер, — продолжил он, опускаясь на место, — что мертвому припарки. Притом, я не летаю завтра. Не запланирован. Забыли мою фамилию. Меня-то вы хотите в облаках проверить?

— В облаках-то в облаках. Но, может быть, мы для начала с вами в закрытой кабине слетаем? — поинтересовался я.

— Я не против и под колпаком, как угодно. Формально все это. Мне кажется, дело мое порешенное. Пусть на вертолеты посылают, можно и на дирижабль или лифтером. Командир эскадрильи уже намекал, вроде бы даже рапорт нарисовал. — Прохоров отвернулся к окну и тяжело вздохнул. И во вздохе этом было невысказанное чувство досады, которое и высказать, как я понимал, ему было некому. Ответ такой страшен, с таким настроением не летать, а только на животе ползать. Ударить бы этого Прохорова сейчас по шее, чтобы вернуть к действительности. В рыбный институт ему захотелось? Или в хлопчатобумажный?

— Зря вы так настроились. Давайте слетаем под колпаком, потренируемся. Потом видно будет: в лифтеры или в космонавты? Может, вы летать не хотите?

— Что вы, товарищ майор, да я… — лейтенант замялся, голос его дрогнул, видно было, как он весь напрягся. — Нет, когда я шел в авиацию, прекрасно знал, что у самолетов задней скорости не существует. И в училище у меня все шло хорошо, а тут вот… — Летчик опять сжался до смятения, взгляд его забегал по сторонам, он стыдился своей слабости. По всему было видно, что Прохоров искренен, под искреннего человека подделаться почти невозможно.

— А командир звена с вами летал в облаках? Кто у вас командир звена?

— Капитан Рязанцев. В отпуске он сейчас. Так все равно, командир мой сам еще в облаках с инструкторского сиденья не летает, не подготовлен.

— Ну, ничего, изучайте задание, полетим в закрытой кабине. Я пойду к командиру, он нам разрешит в зону сходить.

— В зону? — почему-то удивился лейтенант.

— Да, сходим в зону, а на посадку зайдем по системе.

— Я готов, товарищ майор, вот у меня конспект, в нем расписано на все случаи жизни. — Лейтенант открыл толстую тетрадь в черном коленкоровом переплете, и его рука поспешно забегала по страницам, на которых цветными карандашами были нарисованы схемы захода самолета на посадку в «слепом полете».

— Хорошо, хорошо, давайте на аэродром, потренируйтесь в кабине, поупражняйтесь в работе с арматурой, особое внимание обратите на порядок и последовательность действий при выводе самолета из непонятных положений, распределение внимания на дублирующие приборы. Только не надо киснуть, нос вешать. Это сейчас главное. Учтите, не у одного у вас так было, подобные случаи в летной практике встречаются.

Мне так и хотелось рассказать Прохорову о своем первом самостоятельном вылете, чтобы успокоить его, не дать укрепиться чувству неуверенности, ощущению неполноценности, слабости. А вдруг не потянет? Нельзя же все сразу выдать авансом. Пока достаточно и фразы, что «не у одного у вас так было». Конечно, это только намек, но и намек инструктора, сказанный вовремя, может успокоить, снять напряжение.

— Понял, товарищ майор, бегу сейчас на аэродром, — оживился Прохоров.

— Постойте, — остановил я лейтенанта. — Тетрадочка вам сейчас нужна будет? Мне бы надо схемы посмотреть.

— Вот эта? — бойко осведомился Прохоров, — Если надо, возьмите, пожалуйста. Эти системы я наизусть знаю, как стишки.

— Хорошо, оставьте, я посмотрю…

У кабинета полковника Потанина стояли два офицера: высокий старший лейтенант в очках-светофильтрах с квадратными стеклами и невысокого роста лейтенант в тупоносых летных ботинках с задранными вверх носками. Я услышал, как лейтенант с понимающей мудростью бывалого мужчины сказал старшему лейтенанту: «Так и режь, Иван, дескать плохая жена, что истребитель, который будет без пилота ночью летать и на чужие аэродромы садиться. Усек? И в бутылку не лезь. Сам знаешь, Потанин…» «A-а, чихал я на все! Прикрывай, Степан!» — махнул рукой старший лейтенант, поочередно протер нога об ногу носки хромовых сапог, показав скошенные каблуки, снял очки и, набычась, постучал в дверь кабинета. Следом за старшим лейтенантом переступил порог и я.

— Товарищ полковник, старший лейтенант Смирнов по вашему приказанию прибыл! — доложил летчик, улыбнулся и сделал еще один вялый шаг к столу. Улыбка шла к его загорелому лицу, шла к его стройной фигуре и летная форма. Смирнов силился стать серьезным, но у него почему-то не получалось — улыбка не слушалась, не сходила с лица.

— Проходи, Сергей Петрович, садись, — плавным выносом руки показал мне Потанин на стул. А сам подошел к двери, прикрыл ее поплотнее, давая этим понять, что разговор будет конфиденциальный. Он снова влился в кресло, подпер подбородок руками, сжатыми в кулаки, и молча глядел на летчика, который стоял перед ним. В открытую форточку с аэродрома доносился раскатистый гул реактивных турбин — техники готовили самолеты к полетам на завтра.

— Очки-светофильтры вы для чего носите? — наконец произнес полковник. — Глаза от стыда, что ли, прячете?

— От солнца, товарищ полковник, — без смущения ответил Смирнов и нехотя сунул очки в брючный карман.

— Так-так, товарищ пилот. — Командир постучал карандашом по столу. — Сейчас Лариса ваша приходила. Значит, ребенка ждете? До каких же пор это будет продолжаться, товарищ старший лейтенант?

— Что — это, товарищ полковник? — неуклюже переступая с ноги на ногу, переспросил летчик.

— Ах, вы не понимаете? — покачал головой Потанин. — А я думал, что вы человек смышленый. До каких пор вы холостяком бегать будете? Когда с Ларисой в загс пойдете?

— Куда торопиться, товарищ полковник? Успею еще. Эта стадия у меня попозже запланирована.

— Что-то стадии у вас шиворот-навыворот планируются. После посадки самолета шасси выпускать собираетесь. Вы давно у Ларисы не были?

— Ровно десять суток, товарищ полковник.

— Десять суток? Не многовато ли? Она далеко живет, что ли? — лукаво прищурился Потанин.

— Недалеко. Все равно времени нет пока, — ответил Смирнов, нижняя губа у него при этом оттопырилась; видно, ему хотелось отвернуться, но он не отворачивался.

— Времени, говорите, нет? Загрузили вас? Понятно, — согласился Виктор Иванович, продолжая испытующе вглядываться в летчика. — А брюки у вас почему так плохо наглажены?

Смирнов насупился, лицо его вроде бы потускнело, он озадаченно опустил глаза, растерянно прошелся руками по бедрам.