Птицы летают без компаса. В небе дорог много (Повести) - Мишкин Александр Дмитриевич. Страница 55

Подполковник Торопов меня внимательно выслушал, немного подумал и сказал:

— Спасибо за информацию. Что-нибудь придумаем.

Кто-кто, а Торопов придумает. Любая сила уму уступает. И придумал.

Все видели, как Торопов ходил с Юлей по городку, беседовал. Никто, конечно, и не догадывался о значении этих прогулок. Привыкли к тому, что Торопов с чужими женами гуляет по гарнизону, со своей-то его редко видели. Служба у него, дескать, такая. Все к нему идут: одной на работу устроиться, другой ребенка в ясли определить, третьей просто посоветоваться. Видели Торопова с Юлей и на самолете, на котором летал Виктор, но и эта экскурсия не привлекла внимания. Не вызвало подозрения и то, что Сидоров вдруг летать стал ведомым у Торопова. Вместе они ходили на групповой пилотаж, на перехват воздушных целей, по маршруту. А после полетов они, одетые в апельсиновые спасательные жилеты, сидели на горячем земляном валу капонира и по-приятельски беседовали — грузный седой подполковник и белобрысый юнец.

Если смотреть на все это сбоку, то удивительного ничего нет. Но я-то смотрел в корень и понимал такие мероприятия по-своему. Но помалкивал. В тот день, когда Генка собирался улетать в Москву, ко мне прибежал Виктор.

— Собирайся в аэропорт. Генка ждет, — зашумел он.

— Я готов.

— Смотрите, недолго, — забирая у меня с рук Олежку, предупредила жена.

Мы вышли на улицу. И тут Виктор осторожно спросил:

— Это ты Ивану Акимовичу рассказал про Юльку?

— Не про Юльку, а про тебя, — сознался я. — Душа твоя голубиная.

— Так я сразу и догадался. За версту видать, что твоя работа, — сказал Сидоров, поморщив свой веснушчатый нос. — Правильно сделал. Она успокоилась, поняла, что на самолете летать — это все равно что на трамвае ездить, только гораздо безопаснее. Пойдем к ней. Предупредить надо, что в аэропорт едем.

Юля сразу поинтересовалась:

— А Иван Акимович с вами едет?

Мы дружно кивнули.

— Тогда отправляйтесь, — засмеялась она.

Юлька красивая. Взгляд у нее добрый, но какой-то удивленный, словно вся она под током находится. Не трудно было догадаться, что она крепко поверила нашему замполиту. А тот кого хочешь убедить сможет, у него на это талант особый. Вообще-то он человек интересный. Вот нет его рядом, не видишь, а как вспомнишь, так начинаешь себя осматривать.

А Иван Акимович в это время бегал с сыном Сергеем по двору. Они запускали большущего хвостатого змея.

Сергей, семеня короткими ногами, припустился вдоль домов, а отец кричал ему вслед:

— Беги, беги, сынок!

Змей из красной бумаги рывком взмыл над крышами и, быстро уменьшаясь, понесся в солнечную синь.

— Отпускай нитку! Нитку отпускай! — кричали с балконов.

Люди запрокинули головы. Этот полет для них был необычным. Они привыкли видеть в небе громы и молнии…

— Иван Акимович, вы едете? — спросил его Сидоров по-свойски.

— А как же! — заторопился подполковник.

Перед тем как выехать из гарнизона, Генка попросил шофера остановить машину возле Дома офицеров. Он забежал в библиотеку. Не книгу, конечно, менять. Это я знал прекрасно, но когда Генка вернулся, я ничего ему не сказал: было уже не до шуток.

…Сидим в ресторане аэропорта, как в аквариуме — все из стекла. А вокруг нас плавают в ярко-красных платьях золотые рыбки — официантки. Из окна видны большущие величавые лайнеры. Наши истребители против них кажутся детишками. В гигантских лайнерах — одна степенность и ни капельки резвости и озорства. Эти самолеты пахнут не керосином, а отпуском. По аэродрому ходят пилоты, и тоже степенные и важные. Не то что у нас, как на стадионе — бегом. Конечно, тут все идет по расписанию. А если и собьет погода расписание — не беда, люди посидят в аэропорту, подождут. Мы должны летать в любую погоду — нарушители, как правило, вместе с дождем прилетают. У нас, у летчиков-истребителей, по сравнению с пилотами гражданского флота огня больше. У них благородство особое — за здорово живешь номер какой-нибудь не выкинешь — за многие жизни в ответе. Правда, и мы за жизни людей отвечаем, только работа у нас пошире. Что касается резвости, то она у нас в крови, в ней сила. Ведь мы не перед стюардессами выкаблучиваемся.

И только мы успели открыть бутылку шампанского, как к столу подошел подполковник Карпов.

— Тут, я погляжу, вы безо всякой подсказки работаете! — порывисто произнес он. — Пришлось на перехват! Как же не проводить такого пилота! — Подполковник весело посмотрел на Генку.

Тот качнулся маятником и остановился.

Карпов поднял фужер, и на руке у него я увидел «нарисованный» самолет-истребитель, но не современный, а с пропеллером. Именно на таком Виктор Талалихин таранил фашистский бомбардировщик на подступах к Москве. Рисуночек как рисуночек, не какой-нибудь там бесстыжий, а боевая машина. Я посмотрел на тыльную сторону своей ладони: у меня такая же татуировка-«вышивка», но размером самолет немного побольше и уже без пропеллера. «Значит, у нас с Карповым есть что-то общее!» — с удовлетворением подумал я.

Улетел лайнер в Москву. Улетел мой друг Генка Сафронов. Улетел Геннадий Иванович! Хоть плачь!

— Ничего, — успокаивал нас Иван Акимович. — Возможно, скоро его имя по радио услышим.

Полиняло за лето небо. Стало серым, как на дожде лист дюралюминия. Потускнело и солнце, щедро раздарив свое красное золото деревьям. Ветер недобро трепал и без того растрепанные головы берез и сосен, штопором кружил пожелтевшие листья. Зима начинала свое постепенное наступление. Она подкрадывалась по ночам хрусткими лужами, инеем на жухлой траве, а по утрам вновь отступала, роняя капель с проводов и с крыш домов. Воздух сырой — спичка тухнет.

Из училища к нам прибыло молодое пополнение, новый выводок. Подполковник Торопов говорит, что это все равно что младшие братья в семье появились. Мы уже давно «старички», старшие братья. Лейтенанты в новеньких мундирах держались стайками, как только что вылупившиеся цыплята. Все они казались одинаковыми: молодец к молодцу. А начнут летать, станут разными: одни найдут свою дорогу в небо легко и быстро, другие будут искать ее долго и трудно, всяк по-своему будет «оперяться». И мы так начинали.

Ко мне в звено перевели лейтенанта Сидорова, назначили еще двух молодых пилотов: Станислава Воробьева и Сергея Иванова. Ребята крепкие, дотошные, все на лету схватывают.

Лейтенант Воробьев высокий, с тонкими чертами лица. У него длинные шелковистые волосы. Он то и дело забрасывает их назад пятерней с белыми тонкими пальцами. Не знаю, то ли он давно не стригся, то ли пострижен слишком модно. Начнет летать, от шлемофона голова быстро облысеет.

Поспешил дать предупреждение:

— Вам, товарищ лейтенант, постричься надо.

Прислушался к своему голосу: не мягковат ли он для командира звена?

Воробьев не смутился. Только чуть вздрогнули прозрачные крылышки носа. Взглянув исподлобья, недовольно ответил:

— Понял, пойду в парикмахерскую.

«Ишь, шустрый какой! Не скажи! Небось уже дорогу в небе себе начертил. У меня не забалуешь».

С норовом парень, заковыристый. Но ничего, перебродит, отстоится. И у меня ведь тоже должна быть своя командирская линия, дистанция, так сказать. «Не резковато ли я сказал ему про парикмахерскую? Нет, нормально», — тут же ответил сам себе, увидев у Воробьева на пальце кольцо с красным камнем. «Тоже, девица какая! Украшение насадил!» Можно ли офицерам носить такие украшения? Это надо у подполковника Торопова спросить. Чувствую, что перстень с камнем так мне и давит на нервы. Но горячку пороть не надо. Камнем и алмаз можно разбить.

С Воробьевым будет непросто. Гонор сразу не выбьешь, как пыль из фуражки. Можно бы, конечно, в первом полете с ним в зону на «спарке» дать там джентльменский набор фигур высшего пилотажа на тему русских народных песен «Ямщик, не гони лошадей». Чтобы потом, после посадки истребителя, сам вымыл кабину. Но так и перекрут возможен, кишки малец надорвет. Уговаривай его после этого. Воробьев и сам поймет. Молодой летчик в части — как снаряд по каналу ствола движется: с нарастающей скоростью, стачивая с себя ненужную мягкую медь.