Серая мышь для королевы - Смелик Эльвира Владимировна. Страница 32
Понятно же, что подруга расстроилась, ведь Эдик достался Кате. Ну а Катя прекрасно помнила, что сама почувствовала, увидев Калинина рядом с Ирой.
Вроде и сохранили дружбу – не ссорились, не ругались, не выясняли отношения, – и разговаривали вполне нормально, но больше никуда не ходили и ничего не делали вместе.
Три раза в неделю у Кати, как обычно, официальные тренировки. Почти каждые выходные – соревнования. Все оставшееся свободное время теперь занимал Эдик.
Уроки делали вместе. Точнее, Катя делала, а Эдик в основном восхищался ее умом и способностями и скатывал готовые решения.
Только русский и литературу вели у седьмого «А» и седьмого «В» разные учителя. По остальным предметам одни и те же. Поэтому домашние задания очень часто совпадали. А если даже не совпадали – что, Кате трудно сделать и за Эдика? Она же с первого класса училась хорошо и легко. Никаких проблем.
Главное, что Эдик рядом. Смотрит на Катю удивительными глазами цвета ясного неба и улыбается так, как может только он.
Какой же дурой она была!
Спускаясь по лестнице, Катя услышала голоса. Один из них она узнала сразу.
– Да ничего подобного, – спорил с кем-то Эдик. – Она для меня что угодно сделает. Без вопросов. Попрошу, будет сумку таскать, как собачка.
О ком это он? Пренебрежительно, заносчиво. Кате стало неприятно – и от его слов, и от того, что существует какая-то «она».
Катя не остановилась, не стала подслушивать дальше, сбежала по ступенькам. Эдик увидел ее и улыбнулся:
– Ой, Кать, привет!
Потом покосился на окружавших его пацанов.
– Кать, слушай, тут такое… – Он шагнул навстречу, осторожно коснулся руки. – Мне по делу сгонять надо прямо сейчас, срочно. А сумку с собой неохота тащить, тяжелая она. Не занесешь в класс? У нас сейчас геометрия. Ну ты знаешь, в тридцать четвертом кабинете.
Эдик опять улыбнулся заискивающе и чуть виновато и, не дожидаясь ответа, всучил Кате свою сумку – повесил на плечо.
– Хорошо? Ладно?
Катя кивнула. Автоматически. Не смогла отказать в просьбе Эдику, он ведь так смотрел. И не забыл сказать с искренней благодарностью:
– Кать, спасибо!
И сразу устремился к лестнице, поскакал вниз. А Катя пошла в тридцать четвертый кабинет. На одном плече собственная сумка, на другом – Эдикова.
Почти весь седьмой «В» уже торчал в классе. Ребята орали, смеялись, носились с места на место, но стоило появиться Кате, быстро угомонились и повернулись в ее сторону. Не одновременно, как по команде, а постепенно, сначала одни, за ними другие.
Катя замешкалась, не знала, за какой партой сидит Эдик. И уже весь седьмой «В» смотрел на нее.
Она шагнула в кабинет, но не стала ни о чем спрашивать, поставила Эдикову сумку прямо за дверью. Войдет – увидит. А потом повернулась и пошла по рекреации в сторону кабинета, в котором проходил урок уже ее класса. Но не настолько быстро, чтобы не услышать то, что было сказано вслед нарочно громко и презрительно:
– Ну надо же! Катенька за Калинина уже и портфель таскает.
– Вот дурочка влюбленная! – раздалось в ответ. – Интересно, на что еще она для него согласится?
– На что? А то не знаешь?
Сами дуры! Завидуют, что Эдик выбрал Катю, а не их.
Но почему так пакостно на душе? И чувствуешь себя униженной дальше некуда?
Потому что презрительные голоса правы и Катя действительно готова таскать за Эдиком сумку.
Как собачка. Послушная, преданная собачка.
Апорт, Катя! Сумка. Потом тапочки? И что еще?
Почему же он не попросил помощи у своих приятелей? Они же стояли рядом. Крепкие пацаны, им тяжелые сумки только и таскать.
Да потому что поспорил с ними, что это сделает Катя. И она сделала. И даже не попыталась воспротивиться и возмутиться. А ведь любому другому легко сказала бы: «Вот еще! Сам тащи!»
Так и надо было. Подумаешь, Эдик!
И зачем он говорил о Кате в таком тоне – насмешливо и презрительно, – если она ему нравится? Или нет?
Она сама виновата. Бегает за Эдиком, делает за него домашку. Не всегда, конечно, но часто. Вот он и относится к ней свысока. А надо быть гордой и уметь говорить «нет». Так считается. Тогда тебя будут ценить, а смеяться не станут.
Все! Больше никогда, ни за что! Ни одной просьбы. И пусть смотрит своими глазами цвета ясного неба хоть целый день – не отрываясь, даже не моргая. И улыбается пусть – Катя больше не купится на его улыбки.
Катя специально задержалась после уроков. Не хотела выходить из школы вместе со всеми, чтобы не слышать шепот за спиной, не ловить чужие досужие взгляды. Даже от подруги Ирки улизнула, хотя им отчасти по дороге, и раньше они постоянно ходили вместе.
Но никаких дел Катя придумывать не стала. Просто стояла у окна в закутке возле медицинского кабинета. Там ее Эдик и обнаружил. Случайно. Или специально искал? Скорее всего второе. Но тогда Катя думала, что случайно.
– Кать! А ты чего тут? Ждешь кого-то?
– Нет, – коротко бросила Катя, не глядя на Эдика.
– А чего тогда?
Эдик подошел, встал рядом, оперся о подоконник. Катя все-таки посмотрела на него, хмуро, исподлобья:
– Не твое дело.
Эдик растерялся, не сразу нашелся, что сказать.
– Ты что, обиделась на меня? Да? Обиделась? – Он выглядел таким расстроенным. – Кать! А что я такого сделал? Я не понимаю. Вот честно. Кать! Ну ты не сердись, пожалуйста. Я не могу, когда ты на меня обижаешься. Мне сразу тоже плохо. – Брови его страдальчески изогнулись. – Ну, Кать!
Наверное, она ошиблась, неправильно поняла эту историю с сумкой. И пренебрежение в подслушанных словах Эдика ей просто послышалось. Это злые завистливые голоса добились того, чего хотели: смутили Катю, запутали, перевернули с ног на голову все ее представления. А Эдик просто попросил ее помочь – как друга, без всяких задних мыслей. Ведь лучше и надежней Кати у него никого нет.
– Кать! Ну, Кать! Ты чего? – твердил Эдик с искренним недоумением в голосе и беспокойством в голубых глазах. – Ну не сердись, Кать!
Он придвинулся ближе, почти вплотную, взял Катю за плечи. Она замерла. Даже вроде дышать перестала.
– Ну, Кать!
Еще ближе. Губы к губам.
Катя никогда раньше не целовалась. И не думала, что умеет. А тут получилось как-то само собой. Наверное, потому что с Эдиком. И перед глазами все поплыло, в ушах зазвенело. И издалека донесся какой-то странный смешок.
Вот ведь померещится! Но оказалось, нет, не померещилось.
Утром Катя обнаружила на телефоне оповещение о видеозаписи, на которой она была отмечена, прошла по ссылке. И сразу ее обожгло, словно рядом вспыхнул большой костер. Катя мгновенно нажала на паузу, но видео остановилось на самом неподходящем кадре: на поцелуе.
Как это странно – видеть себя со стороны. Даже неприятно. Ведь снято исподтишка в тот самый момент, который никого не касается.
Может, Эдик решил сделать ей сюрприз, запечатлев навеки их первый поцелуй? Может, думал, Катя будет в восторге от того, что может бесконечно просматривать этот эпизод?
Нет. Так нельзя.
Катя хотела написать Эдику, объяснить, прокрутила страничку вниз и увидела кучу лайков и длинный столбик комментариев. От одноклассников, от ребят из параллельных седьмых и еще от каких-то незнакомых людей. Прочитала несколько.
«Вау! А Булатова – знойная штучка. Я тоже хочу с ней целоваться! Калина, не жадничай!»
«И что у вас дальше по плану? Интересно-интересно…»
«Калина! Ну ты ваще скромный! И че так мало полапал?»
И дальше, и дальше…
Катя читала, пропуская слова и целые фразы, кусочек из одного комментария, кусочек из другого и не могла оторваться. Не хотела. Она бы читала без остановки всю оставшуюся жизнь: сообщения, новости, все подряд. Лишь бы не останавливаться и не задумываться.
Эдик тоже участвовал в обсуждении. Отвечал коротко, емко и отвязно, сыпал восклицаниями, улыбками и смайликами.
Почему-то его считали героем, а Катя выглядела полной дурой. И еще… не хочется говорить кем.