Врата Войны (СИ) - Михайловский Александр Борисович. Страница 56

Сталин, хмуря брови, смотрел на карту, пытаясь разгадать этот ребус. С одной стороны, каждый час немецкой задержки увеличивал вероятность того, что советским войскам удастся избежать самого худшего, а с другой стороны, это было непонятно, а Вождь не любил ничего непонятного, даже если обстоятельства складывались для него благоприятно. Сегодня это непонятное играет за тебя, а завтра ты и сам не знаешь, чего от него ждать. Словом, подобные сюрпризы Сталину категорически не нравились и он всеми силами старался их предотвратить. Но тут он был бессилен, ибо на данный момент информации о творящемся в треугольнике Клинцы-Почеп-Костюковичи нет ни в Генштабе и его главном разведывательном управлении, ни в ставке, ни в штабах примыкающих к этому треугольнику советских армий.

Размышляя о сложившейся обстановке, вождь вытащил из пачки «Герцоговины Флор» папиросу, распотрошил ее и не спеша принялся набивать трубку, смакуя при этом каждое движение и предвкушая, как он сейчас затянется крепким ароматным дымом. Но спокойно закурить ему не дали. Раздался звонок внутреннего кремлевского телефона, и голос Поскребышева доложил, что на прием к товарищу Сталину со срочным докладом просятся Начальник Генерального Штаба маршал Шапошников, начальник оперативного отдела Генерального Штаба генерал-майор Василевский и исполняющий должность начальника Разведывательного управления Генерального Штаба генерал-майор танковых войск Панфилов*.

Примечание автора: * не путать с генерал-майором Иваном Васильевичем Панфиловым, который в это время в Средней Азии формирует 316-ю стрелковую дивизию.

— Пусть войдут! — ответил Сталин, сердце которого тревожно сжалось, потому что он уже успел отвыкнуть от хороших новостей. Ведь не станут же Борис Михайлович Шапошников (который пользовался большим уважением у вождя) и два его ключевых заместителя являться в его кремлевский кабинет в полночь с какими-нибудь малозначащими новостями.

Вошедшие генералы поздоровались, потом непривычно смущенный маршал Шапошников (а ведь он уже не мальчик, чтобы смущаться) сказал:

— Товарищ Сталин, мы пришли к вам с очень необычным сообщением. Настолько необычным, что нам самим трудно в него поверить, хотя вся имеющаяся у нас информация по этому вопросу абсолютно достоверна.

Сталину показалось, что маршал сделал выдох, как перед прыжком в воду. Вообще, у этих троих был такой вид, что вождю стало понятно — информация, с которой они пришли, действительно экстраординарна и невероятна и они не знают каким образом ее можно доложить и не показаться беспочвенным выдумщиком и фантазером.

— Борис Михайлович, — настороженно произнес Вождь, откладывая в сторону свою трубку, — пожалуйста, доложите по существу, какого именно вопроса касается ваше сообщение и в чем заключается его необычность, а то я вас не совсем понимаю.

Маршал Шапошников снова замялся, бросил быстрый взгляд на своих заместителей, потом взял себя в руки и отчеканил:

— Наше сообщение, товарищ Сталин, касается причин задержки наступления танковой группы Гудериана в южном направлении. Точнее, не задержки, а отмены, потому что теперь из-за выпадения предназначенных для этого сил и средств, никакого наступления у немцев уже не получится.

Теперь маршал выглядел так, словно уже прыгнул и вынырнул, и неслышимое «Уфф…» пронеслось по кабинету, быстро растворившись в воздухе. Итак, самый первый шаг сделан, и вроде бы сделан как надо. Да уж, нелегкая задача выпала на долю маршала Шапошникова — докладывать вождю о совершенно невероятных, но вполне реальных событиях.

Сталин покачал головой и внимательно посмотрел в лицо стоящего перед ним маршала — тому показалось, что желтые тигриные глаза вождя видят его насквозь.

— Опять я ничего не понял, Борис Михайлович, — медленно произнес Сталин, — объясните мне, штатскому человеку, во всех подробностях, почему немцы вдруг отменили свое наступление и куда у них выпали предназначенные для этого силы и средства?

— Товарищ Сталин, — прокашлявшись, вступил в разговор генерал-майор Василевский, — по данным, имеющимся у нашей разведки, в течении двух-трех последних дней двадцать четвертый моторизованный корпус гитлеровцев потерпел сокрушительное поражение и теперь полностью небоеспособен. Третья танковая дивизия, к примеру, была уничтожена до последнего человека, а командующий корпусом генерал танковых войск Гейр фон Швеппенбург попал в плен.

— И кто же те нехорошие люди, — недоверчивым видом произнес Сталин, — которые сумели разгромить один из моторизованных корпусов Гудериана, а лучшую танковую дивизию вермахта уничтожить до последнего человека? Назовите нам их фамилии, и мы представим их к правительственным наградам. Я это говорю к тому, что, согласно вашим же сведениям, Борис Михайлович, в данном районе не было и нет сколь-нибудь серьезного количества наших войск, а тем более группировки способной нанести поражение немецкому моторизованному корпусу.

— Товарищ Сталин, — с мрачным видом произнес генерал-майор Панфилов, — поражение немецким захватчикам нанесли совсем не наши войска, то есть в какой-то мере они наши, но не совсем.

Сталин нахмурился.

— Выражайтесь яснее, товарищ Панфилов, — сказал он, — я не понимаю, что могут означать ваши слова: «наши, но не совсем»?

— Это значит, — вместо генерала Панфилова ответил маршал Шапошников, — что поражение немецкому моторизованному корпусу нанесли войска наших потомков… А если конкретней, то 144-я мотострелковая дивизия из две тысячи восемнадцатого года, высадившаяся почти точно на трассе между Унечей и Суражом.

Было видно, что маршал волнуется, хотя и пытается это скрывать. Наконец-то он сказал вождю главное, и теперь совершенно непонятно, как тот будет реагировать на такие слова. Сталин не любил мистификаций, и потому теперь было важно как можно скорее предоставить ему доказательства своих слов. Шапошников сделал едва заметный кивок одному из своих соратников.

Верховный хотел было что-то сказать, но генерал Панфилов сказал:

— Подождите, товарищ Сталин, — после чего ловко расстегнул свой объемистый портфель, вытащил оттуда толстую пачку бумаг с машинописным текстом и фотографии, и передал их слегка шокированному хозяину кабинета. Следом за бумагами и недр того же портфеля появились несколько толстых книг, самой верхней из которых был слегка потрепанный 1-й том двухтомника «История Великой Отечественной Войны 1941–1945».

— Сегодня утром, — пояснил Панфилов, гляди прямо в глаза вождю, — части потомков разгромили двинутые немцами в обход их позиций части 47-го моторизованного корпуса, после чего впервые вошли в прямое соприкосновение с нашими войсками, выйдя на позиции 878-го стрелкового полка 290-й стрелковой дивизии 50-й армии. Правда, продолжалось это соприкосновение очень недолго. Заставив уцелевших немцев сдаться в плен нашим войскам, механизированная часть потомков отступила, не желая излишних контактов с нашими бойцами и командирами.

Перебирающий фотографии Сталин оторвался от их рассматривания и поднял голову. Он был несколько сбит с толку, но старался, не показывая этого, взять себя в руки. Как правило, прежде это ему всегда удавалось.

— Скажите, товарищ Панфилов, — сказал он с заметным волнением, — а почему эти, как вы их называете, «потомки» вынуждали немецких солдат сдаваться именно нашим войскам и почему не желали вступать в продолжительный контакт с нашими бойцами и командирами?

— Насколько мне известно, — ответил генерал Панфилов, — у потомков просто нет лагерей для военнопленных, и они не желают возиться с их организацией, поэтому их план операции предусматривают передачу всех немецких военнопленных нашей стороне. Сами немецкие солдаты чем-то ужасно напуганы, и, судя по протоколам их допросов, считают потомков непостижимыми, ужасными и безжалостными существами, вроде уэллсовских марсиан. Что касается вашего второго вопроса, о контакте между частями РККА и войсками потомков, то, разрешите, я отвечу вам чуть позже, когда очередь в моем повествовании дойдет до изложения этой темы.