Держи меня, Земля! (СИ) - Лабрус Елена. Страница 20
— Мой дед не выносит мою жену.
Лерины брови уползли на лоб к самым волосам, и она тут же забыла про его руку.
— Почему?
— Да кто ж его знает. Просто не понравилась. Так же бывает, — пожал Кирилл плечами.
— Бывает, — легко согласилась Лера. — Моя свекровь меня тоже терпеть не может. Но у той, правда, есть ответ, почему.
— И почему же?
— Недостойна я её «золотка». Не понимает она, что он во мне нашёл. Я мягкотелая, по её мнению, безвольная, никакая. Сама она — женщина энергичная, деятельная, пробивная.
— Ты сейчас случайно не про дедовскую профуру рассказываешь?
— Может быть, — улыбнулась Лера и закрыла глаза, когда Кирилл накрыл ладонью её пальцы. От его прикосновения даже по коже головы побежали мурашки. Лера содрогнулась, сильно надеясь, что Кирилл не заметил. — Только моя — женщина одинокая. И в вечном поиске, потому что с ней никто не уживается и надолго не задерживается.
— А где вы познакомились с мужем?
— На дне военно-воздушных сил.
— Он у тебя десантник?! — теперь, похоже, глаза Кирилла поползли на лоб, и он демонстративно поднял руку, словно не рискуя больше к Лере прикасаться.
— Угадал. Хотя ВВС и ВДВ разные рода войск. И праздники у них разные. Но к тому, как мы познакомились, это не имеет отношения.
— Чёрт! Вот что значит не служить в армии. Ведь перепутал, — расстроился он и подтянулся ещё выше, почти к изголовью, не заметив, как потянул за собой Лерины волосы. — Хотя и угадал. Ревнивый двухметровый десантник. Слушай, тебе домой не страшно приходить?
— Нет, — засмеялась Лера. — Он, когда сытый, добрый.
— Теперь, кажется, понимаю, почему ты так любишь готовить. Ну, рассказывай, мне очень интересно как же ты его укротила.
— Это было несложно, — Лера попыталась убирать волосы, которые натянулись. Кирилл спохватился, освободил пленённую им прядь, поправил. — В общем, нас с подругой пригласил её товарищ, военный лётчик, на концерт в военном городке. Он сам и его друзья сидели с нами в зале, а Артём пел под гитару со сцены, — Лера слегка повернулась. — Кстати, моего мужа зовут Артём.
— Я понял, — улыбнулся Кирилл. — Двухметровый ревнивый десантник с гитарой. Зовут Артём.
— Ты знаешь, — она села, не обращая внимания на его шутливый тон. — Это было как… наваждение? Не знаю. Озарение?
— Откровение? — он тоже сел, спустившись с подушек.
— Да. И песню он пел такую… грустную-грустную. Про фламинго.
— А слова помнишь?
— Все до одного. Сейчас, — Лера прочистила горло, закрыла глаза и запела тихонько слегка дрожащим голосом. — Пугливая птица фламинго… ты от стаи отбилась и машешь… розоватыми крыльями длинно… рукавами нарядной рубашки… И летишь ты от края до края… по маршрутам в которые веришь… может выбьют не сердце, а перья…из тебя на пути, дорогая…. Флими-и-нго, флами-и-нго… флами-и-и-нго.
Глаза невольно снова наполнились слезами.
— Не слышал? — Лера опустила голову.
— Никогда, — ответил Кирилл тихо.
— Она очень старая. И я до сих пор не могу её слушать без слёз, — Лера упала на подушку навзничь и вытерла глаза. — Артём терпеть не может мои слёзы, поэтому поёт её очень редко, — Лера вздохнула и улыбнулась. Кирилл сидел, положив подбородок на согнутое колено, и смотрел на неё, не отрываясь. — В общем, я так прониклась на том празднике и исполнением, и исполнителем, что им ничего не оставалось, как пригласить Артёма с нами. Так и познакомились. Так и остались вместе. И на все праздники до сих пор он дарит мне розовые цветы. В честь фламинго.
— Ты любишь его?
— Да, — Лера кивнула уверенно, но потом почему-то засомневалась и добавила: — Наверное.
Кирилл улыбнулся.
— Очень красивая история.
— Обычная, — отмахнулась Лера. — Артём говорит, что тоже заметил меня в зале. И пел только для меня. Но я не верю. Сейчас он гитару вообще в руки почти не берёт. Редко-редко, и то, если я сильно прошу.
Кирилл ничего не ответил. Тяжело вздохнул.
— Ты счастлива в браке? — спросил он после долгой паузы.
— А ты?
— Наверное, — ответил он, точь-в-точь повторяя её интонацию и даже плечом так же пожал. — Уже не знаю.
— Просто чем дольше с кем-то живёшь, — подпёрла Лера голову рукой, — тем больше накапливается таких моментов, что начинаешь сомневаться, — она поднялась выше на подушку, чтобы лучше видеть Кирилла. В темноте глаза его блестели так грустно. — Но это не значит, что ты несчастлив. Иногда просто приходится напоминать себе о хорошем.
— Возможно, — он выдохнул, и лёг рядом навзничь, положив руки под голову.
Лера потрогала его лоб и покачала головой. Ожидаемо, температура опять поднималась.
— Я сейчас.
Она ушла в кухню за таблетками. А когда вернулась, Кирилл так и лежал, глядя как по потолку ползёт свет от фар заехавшей во двор машины.
Он молча проглотил таблетки, выпил всю воду из стакана и так же безропотно укрылся одеялом, которое Лера принесла с дивана.
— Прости, если я тебя расстроила, — легла Лера под своё одеяло лицом к Кириллу.
— Ты не расстроила, — провёл он большим пальцем по её подбородку. — Спокойной ночи!
— Спокойной, — улыбнулась ему Лера.
Кирилл улыбнулся в ответ и отвернулся к окну.
Так невыносимо захотелось прижаться к его спине, обнять, зарыться лицом в его волосы, вдохнуть их запах и просто забыть обо всём, но в голове так настойчиво звучало…
Флами-и-нго, флами-и-нго… флами-и-и-нго…
Глава 11
Утро только начало сереть, когда Лера выскользнула из-под одеяла и, обернувшись на спящего Кирилла, осторожно закрыла за собой дверь.
Нашла тапочки, так и оставленные у дивана, почистила зубы, оделась. И только когда кофемашина сердито отшипела, рискуя перебудить весь дом, Лера решилась позвонить мужу.
— Привет! Не разбудила?
— Кого там, только пришёл, — голос его звучал вымучено, устало. Такой родной, такой любимый голос.
— Как там мама?
— Плохо. — Тяжёлый вздох. Бульканье жидкости в ёмкость.
— Пьёшь?
— Издеваешься? — Артём хмыкнул. — Это молоко. И хотел бы выпить, но кто ж тогда твою маму завтра по похоронным делам возить будет. Ей сегодня скорую вызывали. Кололи успокоительное.
— О, господи, — вздохнула Лера. — Хорошо, хоть ты не на вахте.
— Да. С твоей сестры ожидаемо толку никакого. С её мужей — тем более, — холодильник закрылся с характерным хлопком. — А ты во сколько завтра прилетаешь?
— Около трёх дня, — ответила Лера и автоматически заметила, что для неё это уже сегодня.
— Я тебя встречу.
Лера удивлённо открыла рот. Неожиданно.
— Я с Дашкой.
— Значит, встречу вас с Дашкой. Ты сама как?
— Терпимо. Но душа всё равно не на месте.
— Да это понятно. Ладно, держись там. Пошёл я, лягу. До встречи.
Он отключился, не услышав так и не сказанное Лерой: «До встречи, родной!» Сегодня ей хотелось назвать его именно так. Именно душевное родство с ним, таким далёким, таким уставшим, она ощутила, как никогда сильно. Или это просто привычка?
Как жена декабриста за ним она отправилась бы и в ссылку. Пошла бы босиком по снегу, по горящим углям, по битому стеклу. Поползла бы на коленях, если бы идти уже не смогла. Потому что она дала клятву. Потому что она любила его, каким бы он ни был… или думала, что любила. Для неё это звучало одинаково. Ещё совсем недавно.
Только со вчерашнего дня к её дистиллированной уверенности зачем-то стало цепляться это мутное «наверное». Как репей к капроновым колготкам, жестоко напоминая, что это — не настоящий загар. Впивалось колючками, зудело, а пытаешься убрать — оставляло затяжки, липкие следы и сомнение: а стоит ли соблюдать в своей жизни этот дресс-код? Стоит ли делать вид, что всё хорошо, когда на самом деле всё не так?
Лера поставила на огонь сковородку, привычно, методично, словно кухонный комбайн, обжарила бекон, разбила четыре яйца. Одно за другим, все четыре куриных яйца, которые она купила, потому что точно знала, что будет готовить завтрак. Потому что где-то там, бледной, не прикрытой смуглым капроновым загаром кожей, была уверена, что не сможет уйти. Что он будет держать её. Нет, не силой. Как раз наоборот. Мучительной боязнью спугнуть. Трепетным беспокойством разрушить её доверие. Тот, в чьём лексиконе рядом со словом «счастье», тоже появилось это «наверное». Тот, кто прилетел ради неё из Кёльна, согревал под дождём своим теплом, утешал, слушал, как она поёт. Тот, кто только что прошлёпал босыми ногами в ванную.