Не единственная (СИ) - Миленина Лидия. Страница 14

— Постой! — вдруг улыбнулся господин Рональд. Аньис остановилась и послушно развернулась к нему. — Послушай. Я понимаю, ты страдаешь, потеряв свободу. Но скажи, что такое свобода? Как ты считаешь?

— Господин, я думаю, свобода… это когда ты сам решаешь, что тебе делать, когда ты можешь пойти, куда захочешь, и заниматься чем хочется…

— Да, можно сказать и так, — доброжелательно улыбнулся он. — Но скажи, разве была ты свободной у родителей? Думаю, нет. Они решали все за тебя. А вся твоя свобода определялась немногим временем, когда тебе не нужно было заниматься делами, и ты могла сама выбрать себе занятие. Теперь у тебя станет даже больше свободы. Хотя бы потому, что будет больше свободного времени, которым ты сможешь распорядиться на свое усмотрение…

— Спасибо, господин Рональд, — растерянно ответила Аньис.

— Еще какие-нибудь пожелания?

Глядя в его строгое, но доброжелательное лицо, Аньис не сдержалась:

— Господин Рональд, можно мне заменить служанку?! — быстро сказала она, и опустила взгляд. Ей было стыдно просить об этом. — А лучше всего чтобы у меня вообще не было служанки…

— Хорошо! — рассмеялся он. — Скажи Тиарне, я оставляю этот вопрос на твое усмотрение.

Господин Ансьер действительно был мастером своего дела. Девочка Рональду понравилась. Конечно, не так, как ожидал начальник гарема. Не совсем как женщина, для этого она была слишком юной. Но нотка симпатии, и не сказать, что совсем бесплотной, прозвучала в душе первого советника.

Ансьер подобрал филигранно. Эта девочка Аньис была не похожа на тех женщин, что обычно привлекали Рональда, и одним этим вызывала интерес.

Высокая, почти без талии, но трогательно узенькая, она совсем не напоминала девушек с точеными формами, тонкой талией, налитыми бедрами и упругой грудью, на которых обычно останавливался его взгляд. Глаза янтарные, с зеленоватой каемочкой вокруг зрачка. Опять же совсем не его цвет. Да и черты лица неправильные: чуть курносый нос, большой пухлый рот, широкие брови… В отличие от изящно летящих, как у той, кого он помнил всегда, или скульптурно-правильных, как у его последней жены Ассантри, умершей много лет назад… Эти неправильные черты тоже казались трогательными и выдавали характер, какой он редко выбирал среди женщин, но который ему импонировал.

Еще пару мгновений назад девочка стояла перед ним, беззащитная, красивая, нежная, как… да, кроме тривиального сравнения с цветком, другого ему в голову не пришло. Нежный цветок с гибким стеблем, который гнется, сворачивается кольцом, но не ломается. В отличие от женщин с ярким и твердым характером, с несгибаемым стержнем внутри, что обычно были рядом с ним. Необычная для него.

И да, Рональд не мог не признать, что мужские чувства она вполне пробуждает. Ту разновидность этих чувств, что считается нормальной в Альбене, но порицается в большей части стран, где он бывал. Чувства к девочке-подростку, уже не ребенку, но и не совсем женщине — желание коснуться тонкого, живого, наивного, непорочного… А уж эта ее грудь! Два слоя тончайшей ткани пуари скорее подчеркивали ее, чем хорошо скрывали. Еще не налитая, но трогательно набухшая, нежная и мягкая. Рональд усмехнулся самому себе.

Но внешность все же значит не так много. Умеющий читать людей, он видел, что девочка была… хорошая. Добрая, гибкая. Способная на верность и альтруизм. С легкой долей упрямства и здоровым чувством самосохранения. И достаточно сообразительная. Хорошая девочка. Рональду нравились такие люди — наделенные самоотверженностью и добротой одновременно с ненавязчивым достоинством.

Сейчас этот цветок нужно сохранить. Не помять, не сломать, дать расцвести. А потом… может быть, найти достойного, кому передать ее. И на сегодня с размышлениями о ней нужно заканчивать. И так слишком много дел.

Еще раз усмехнувшись самому себе, он вызвал управляющих.

— Найдите девочке учителей, — распорядился он, когда Парм и Тиарна показались на пороге. — Одного для изучения наук, из тех, что учат принцев. Другого или другую — для изучения искусств: музыка, танцы, что угодно еще, чему учат девушек в богатых домах. Через два дня я хочу увидеть кандидатов.

Парм слегка наклонил голову, показывая, что готов исполнить распоряжение хозяина.

— Господин Рональд, вы так добры к девочке! — с искренним восхищением произнесла Тиарна.

— Когда-то я был невнимателен к деталям, — усмехнулся он, искоса взглянув на управляющую. — Помнишь, Парм, после войны я распорядился выплачивать пенсию инвалидам? Но я не озаботился сам рассмотреть законопроект, и крючкотворы нашли лазейки, чтоб уменьшить расходы по статье. Отец девочки не получал положенную ему пенсию и был вынужден продать своего ребенка. Поэтому я принимаю ответственность за нее. Она — одна из тех деталей, что порой бросаются мне в глаза и призывают быть внимательнее к мелочам.

Парм понимающе кивнул, а Тиарна с интересом вгляделась в лицо хозяина.

— А где мне разместить ее? Вероятно, ближе к вашим покоям? — с долей осуждения и вызова в голосе спросила управляющая.

Рональд рассмеялся. Тиарна с ее особенностями хозяйственной и властной женщины, как и ее муж-подкаблучник, была ему симпатична. Именно на таких людях держится система «мелочей», до которой у него не всегда доходили руки. Например, отлаженный мир его дома в Альбене.

— Ну что вы, Тиарна! — рассмеялся он. — Разместите ее в северном крыле как можно удобнее. И еще — у меня к вам просьба… — он заговорщицки нагнулся к управляющей. Высокая и массивная, она не казалась такой большой на фоне своего хозяина. — Не приказ, а просьба…

— Все, что пожелаете, господин Рональд, — слегка поклонилась управляющая. В ее голосе звучало облегчение. Видимо, она думала, что придется уговаривать хозяина не трогать пока что девочку-рабыню. Дитя местного менталитета, она, вероятно, ожидала, что он с первого дня станет призывать этого ребенка на ночь.

— У вас ведь есть дети? — спросил он у управляющих.

— Конечно, господин Рональд, — ответил Парм. — Наш сын Диаби иногда бывает в вашем доме…

— Тогда вы хорошо знаете, что нужно детям. Я хочу попросить вас, Тиарна, дайте девочке то тепло, в котором она нуждается. Я не могу дать ей этого сам. Сейчас ей нужна не мужская ласка, а поддержка женщины, которую она может ассоциировать с матерью. Обнимайте ее, гладьте по голове, говорите добрые слова… Вы меня понимаете, Тиарна?

— Разумеется, господин Рональд, — в голосе Тиарны послышалось наигранное возмущение. — Меня не нужно просить о подобных вещах, я и так вижу, когда ребенок нуждается в ласке…

В тот вечер Аньис устроилась в просторной комнате — чистой и светлой, с гобеленами на стенах, где ее разместила Тиарна. Теперь можно было немного поплакать. Она разделась, залезла на высокую кровать, уткнулась лицом в подушку… И из глаз полились слезы.

Отчего она плакала? Аньис не смогла бы ответить на этот вопрос. Наверное, от пережитого напряжения и страхов. Натянутая внутри струна лопнула, и теперь выливалась слезами. А еще… Оттого что, несмотря на облегчение, несмотря на поющую в сердце благодарность к господину Эль… к господину Рональду, к ее господину… Несмотря на это, она боялась того, что теперь будет между ними. Что ей ждать от него? Когда он вызовет ее к себе? Когда она снова его увидит? Если бы он взял ее, как берут наложниц, все встало бы на свои места… А что теперь? Он дал ей время осмотреться, пожалел и позовет спустя несколько дней? Или она ему не нужна, он лишь из сострадания дал ей кров и возможность получить образование?

Последние мысли были самыми мучительными и неприятными. Они оставляли внутри противную жесткую оскомину. Аньис старалась отбросить их и успокаивала себя, что все теперь хорошо. Никто не тронет ее в этом доме, она сможет учиться… Смела ли она мечтать об этом? Никогда. Грамотность и умение считать — это был максимум образования в ее районе. А она узнает, сколько звезд на небе и почему они светят, прочитает много книг, узнает какие страны лежат за полосой туманов, узнает, как жили люди задолго до нее, научится играть на музыкальных инструментах и танцевать, как дочери благородных родов… Она станет как принцесса… Может быть, тогда господин Рональд добавит к своей доброте что-то еще? Что-то, чего ей неуловимо хотелось.